С самого начала было ясно, что никому в Баккене не понравился этот худенький, хмурый одиннадцатилетний парнишка. Вид у него был какой-то голодный, но жалости и естественного желания приласкать он почему-то не вызывал. Быть может, отчасти из-за того, как он смотрел на них на всех, вернее, наблюдал за ними пристальным, отнюдь не детским взглядом. Наглядевшись вдоволь, он, словно маленький старичок, произносил длинную витиеватую фразу. И надо же ребенку так выпендриваться!
Будь Элис из бедной семьи, было бы легче простить ему все это, но его дорогая одежда, шикарный чемодан и папина машина, на которой его привезли к парому, не свидетельствовали о бедности. Он приехал по объявлению, после разговора по телефону. Фредрикссоны взяли ребенка на лето по доброте душевной и, разумеется, за небольшую плату. Аксель и Ханна давно говорили о том, что городским детям нужны свежий воздух, лес, вода, здоровая пища, и вот наконец решили, что пора действовать. Им еще только предстояла подготовка к летнему сезону, большинство лодок еще лежало в сарае, некоторые из них нужно было привести в порядок.
Мальчик привез хозяйке букет роз.
— Ну к чему было беспокоиться! — воскликнула польщенная Ханна. — Это, поди, твоя мама, Элис, прислала?
— Нет, фру Фредрикссон, — ответил Элис. — Она замужем за другим. Это папа купил.
— Как любезно с его стороны. А что, подождать нас он не мог?
— К сожалению, не мог, у него важная конференция. Он велел передать вам привет.
— Вот как, понятно, — сказал Аксель Фредрикссон. — Тогда садитесь в лодку, поплывем домой. Ребятишки тебя ждут не дождутся. Какой у тебя шикарный чемодан!
Элис объяснил, что чемодан стоит восемьсот пятьдесят марок.
Лодка у Акселя была довольно большая, прочная рыбацкая моторка с кабиной, он построил ее сам. Парнишка не без опаски сел в лодку.
Как только его обдало брызгами, он ухватился за банку и зажмурился.
— Сбавь-ка скорость, слышишь! — велела Ханна мужу.
— Так ведь он может сидеть в кабине.
Но Элис не захотел уходить в кабину и за вею дорогу ни разу не взглянул на море.
У причала их с нетерпением ждали ребятишки: Том, Освальд и малышка Камилла, которую в семье все звали Миа.
— Ну вот, — сказал Аксель, — это Элис, он Ровесник Тому, будете играть вместе.
Элис ступил на мостки, подошел к Тому, подал ему руку, поклонился и представился:
— Элис Грэсбекк.
Столь же церемонно он представился Освальду, на Миу он только взглянул. Она отчаянно захихикала и закрыла рот руками. Они вошли в дом. Аксель нес чемодан, Ханна — корзину с покупками. Она поставила на плиту кофейник, бутерброды были уже готовы. Ребятишки уселись за стол и уставились на Элиса.
— Погодите налетать, — велела Ханна, — Элис — гость, пусть он первый и берет.
Элис привстал, слегка поклонился, взял бутерброд и сказал, что для этого времени года погода стоит необычайно жаркая. Дети продолжали, как завороженные, таращить на него глаза, а Миа спросила:
— Мама, отчего это он такой?
— Умолкни, — оборвала ее мать. — Элис, попробуй лосося. Мы в прошлый четверг поймали четыре штуки.
Он снова привстал и заявил, что удивляется, как это лосось еще водится в такой загрязненной воде. Потом сообщил, сколько лосось стоит в городе и кому по карману его покупать. Им всем как-то стало не по себе.
Вечером Том пошел прополоскать в море помойное ведро, Элис увязался за ним и принялся болтать без умолку про загрязненную воду, про асоциальных элементов, способствующих загрязнению всего земного шара.
— Он чокнутый, — заявил Том. — С ним и говорить-то нельзя. Он только и знает, что нести какую-то муть про загрязнения. Да еще что почем.
— Уймись, — ответила мать, — он наш гость.
— Тоже мне гость! И чего он всюду таскается за мной?
И это была чистая правда. Куда бы Том ни шел, Элис плелся за ним: в лодочный сарай, на берег к сетям, к поленницам дров — словом, повсюду. И все время приставал к Тому с вопросами, например:
— Что это ты делаешь?
— Разве не видишь? Черпак, вычерпывать воду.
— А почему вы не купите пластмассовые ведерки?
— Еще чего! — презрительно ответил Том. — Черпаки удобнее. Только делать их приходится долго, они должны иметь специальную форму.
Элис кивнул с серьезным видом:
— Понятно, да еще с орнаментом! Только жаль такую красивую вещь.
— Это почему?
— Ведь все равно мир погибнет, так и пластмассовые ведерки сошли бы!
И снова принялся болтать про атомную войну и про Бог знает что — без умолку.
Элиса поселили в комнате Тома на чердачном этаже, над кухней, в маленькой комнатушке с наклонным потолком и видом на луг. По вечерам Элис аккуратно и нудно сворачивал и развешивал свою одежду, ставил ботинки ровненько, правый к левому, и заводил наручные часы.
— Послушай-ка, — сказал ему Том, — зачем это ты так стараешься? По-твоему, атомная война может начаться в любую минуту, ну хоть завтра утром. Ведь тогда все полетит к чертям, как огурцы Фриберга.
— Какие огурцы? — спросил Элис.
— Да это просто поговорка такая.
— Что за поговорка? Кто такой Фриберг?
— Ложись-ка спать, хватит придуриваться. Надоела твоя болтовня.
Элис повернулся к стене и замолчал, но Том знал, что он не спит, а продолжает думать о том же самом и долго не сможет молчать. И в самом Деле он затянул ту же унылую песню про отравленное море, загрязненный воздух, про разные воины, про тех, что голодают, про тех, что умирают, про то, что помочь всему этому никак нельзя.
Том сел на постели и сказал:
— Но ведь все это где-то далеко! Что с тобой, в самом деле?
— Не знаю, — ответил Элис и немного погодя добавил: — Не сердись на меня.
Наконец наступила тишина.
Том привык, как старший брат, командовать Освальдом и Мией, так уж повелось. Но с одногодком Элисом ему было труднее. Он мог только злиться на него. Даже когда Элис хвалил его, ему это не нравилось. И потом, он был несправедлив. Взять хотя бы случай с поганкой. Том был тут ни при чем, птица сама застряла в сети, такое бывает. Он швырнул ее в полосу прибоя, а Элис устроил из-за этого целую историю.
— Этой птице пришлось долго мучиться, пока она не умерла, Том. Они могут нырять на несколько метров. Подумай только, каково ей было, как долго она пыталась задерживать дыхание…
— Ты спятил, — сказал Том, и настроение у него испортилось.
Или вот еще:
— Я знаю, что вы делаете с котятами, вы их топите. Вы даже не представляете себе…
И пошел-поехал. У Тома просто сил не было его слушать.
Элис похоронил поганку возле проселка на пожоге, где между пнями рос кипрей, только Элис и мог отыскать такое место. Он поставил там крест с номером. Крест номер один. Там появились и другие могилы — в них упокоились жертвы крысоловок, птицы, разбившиеся о стекла, отравленные полевки. Все они были молча похоронены и пронумерованы. Иногда Элис мимоходом упоминал про одинокие могилы, до которых никому нет дела. «А где, между прочим, тут у вас кладбище? Много у вас там похоронено родственников?»
Он ловко умел заставить всех чувствовать себя виноватыми. Иной раз достаточно ему было поглядеть на кого-нибудь печальными, по-страшному недетскими глазами, как тот тут же вспоминал о всех своих проступках.
Однажды, когда Элис особенно рьяно нагонял на всех тоску, Ханна оборвала его:
— Ты, Элис, я вижу, только и думаешь про мертвых и про тех, кому плохо.
— Я должен думать о них, — серьезно ответил он. — Ведь больше никому до них нет дела.
На мгновение Ханну охватило странное чувство, ей захотелось прижать этого ребенка к своей груди, но его строгий взгляд остановил ее. А после она подумала: «Я не должна быть такой жестокосердной, должна исправиться, стать добрее».
Но добрее к нему она не стала, потому что вскоре случилось нечто ужасное и непростительное. Элис обещал дать Мие три марки, если она покажет ему попку.
— Он хотел посмотреть, как я писаю, — сказала Миа.
Почти так же скверно с его стороны было спросить хозяина:
— Сколько тебе заплатят за меня?
— Ты это о чем?
— Сколько ты получишь за меня? За каждый Месяц. По-черному? Я хочу сказать, налог ты, Наверное, платить не будешь?
Аксель обменялся с женой взглядом и вышел из кухни.
Вдобавок ко всему у Элиса была удивительная способность находить разное выброшенное барахло. Он то и дело приносил и показывал Тому какую-нибудь сломанную вещь.
— Ты сумеешь это починить? Ведь ты можешь исправить что угодно. Погляди-ка, вот эта штука лежала под дождем и заплесневела. А ведь это была хорошая вещь.
— Выкинь ее! — отвечал Том. — Я люблю делать новые вещи, а не чинить сломанные.
Элис собирал разный хлам и складывал его рядом с кладбищем. Эта куча все росла, и Элис, казалось, гордился своей печальной коллекцией. Прежде они не замечали, сколько непригодного хлама валялось вокруг. А зоркий, критический взгляд Элиса подмечал все. Когда он смотрел на хозяев строгим немигающим взглядом, они вдруг замечали, что их рабочая одежда заляпана, а руки заскорузли от грязи.
