Святослав Логинов
Спасёныш
В жизни современного человека основное событие — смерть. Это раньше люди жили так, что ад трещал и небесам жарко становилось. Уж праведник, так праведник, а грешник — так грешник. Хотя и всякой шелупени довольно было. А сейчас — одна шелупень, глаза бы на неё не смотрели.
Клиент помирал чётко и бесповоротно. Сам он этого ещё не знал, полагая, что раз уколы и капельницы не приносят облегчения, значит, надо лечиться коньячком. И самое неприятное, что коньячок у него был.
Как обычно случается перед смертью к клиенту в последнюю минуту вернулись сознание и даже возможность действовать. В том смысле действовать, что клиент мог добыть из загашника плоскую бутылочку коньяка, хлебнуть из горлышка, поперхнуться, матернувшись на прощание, и благополучно отдать концы. А мог перекреститься дрожащей рукой, неумело произнести покаянную молитву и столь же благополучно распрощаться с жизнью.
Казалось бы, раз конец одинаков, какая разница, чем человек займётся в последнюю минуту, однако именно от этих действий зависела дальнейшая судьба сгустка психической энергии, который назывался душой нашего клиента. Неудивительно, что едва клиент открыл глаза и попытался сообразить, где он, и что с ним происходит, я поспешил на его неосознанный зов.
Надо ли говорить, что мой оппонент уже находился у смертного одра и вовсю внушал умирающему свои тухлые идейки…
Обычно мы не разговариваем друг с другом и, вообще стараемся не замечать противника. Тем более не положено нам переходить от слов к физическому воздействию, да и как это осуществить, если мы оба бесплотны?
К тому же так или иначе мы делаем общее дело, олицетворяя для человека свободу выбора. Во всякую минуту первый из нас предлагает клиенту один путь, а второй соблазняет прямо противоположным. Кстати, это вовсе не значит, что путь, предложенный ангелом-хранителем, ведёт прямиком к спасению, а дорога, указанная искусителем, тянется в ад. На самом деле всюду полно как соблазнов, так и возможностей заниматься делами, что считаются добрыми. Куда свернуть с прямого жизненного пути, всегда найдётся.
Опять же, следует учитывать не только дела, но и мысли.
А мысли делятся на душепагубные и душеспасительные. Но куда чаще они, к нашему общему сожалению, оказываются душетленными, поэтому после смерти бывает непросто разобраться, куда определить истлевшие остатки бессмертной души. Но пока клиент дышит, каждый из нас надеется, что дело повернётся в его пользу.
Говорят, мы с моим оппонентом сидим у клиента на плечах, нашёптывая в ухо советы. Как же, много наработаешь, сидючи на плече и свесив ножки! Вертеться приходится, как s; заводному. Мой противник уже старался, что есть сил, бормоча свои речи в волосатое ухо. Клиент ворочался и явно готовился сесть, следуя дурному совету.
— Каков грешничек? — приветствовал меня вражина, довольный, что успел к телу прежде меня. — Помирать пора, о душе думать, а он — о винище!
— Какой же он грешник? — примирительно произнёс я, зашептавши своё. — Пьянство — грех простительный. Равноапостольный сказал: «Веселие Руси — пити». А о вине сказано: «Его же и монаси приемлют». Главное, с молитвой и здоровья для.
— Дождёшься от него молитвы, как же!.. С ветерком да матерком, это он может. Грешник, как есть нераскаянный.
— Крещёный, — напомнил я, — значит, спасённый.
— Как мода на крещение пришла, так и он крестился.
А веры-то в душе нет, одни суеверия.
— Скажешь тоже, суеверия! Плевать при виде чёрной кошки, это не суеверие, а народная традиция. Культурный контекст, можно сказать. Он и комсомольцем от чёрных кошек шарахался.
— Правильно напомнил. Он же комсомолец, нехристь богохульная! Такому, что по делам, что по вере, в аду самое место.
— Крестился — раскаялся, — быстро произнёс я, стараясь внушить полупомрачённому сознанию клиента хоть что-то божественное. Трудное это дело… ни одной молитвы мой христианин не знает, лоб крестить не приучен, стыдно это: креститься, изображая глупую старушонку-богомоленку.
А ежели таких движений в рефлекс не заложено, то и в агонии их от клиента не добьёшься. Покаяние, чёрт бы его побрал, должно быть осознанным.
А уж противник мой старался вовсю. Ему— то инстинкты умирающего на руку играли.
Представляю, что он там шептал, к чему склонял. Потом он на секунду повернулся ко мне и коротко бросил очередной аргумент:
— Развратник! Он и сейчас о бабах думает.
— Хотеть не вредно.
— Сказано, кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с ней в сердце своём.
— Так он и не смотрит, он в стену уставился.
Эк я его срезал! Не боись, милок, спасённая душа, выручу тебя, в рай отправлю, хотя, по совести, тебя бы в аду закрутить в автоклав вместе с такими же, как и ты, да варить до скончания вечности. В преисподней места для тебе подобных много заготовлено. Однако, взялся спасать заблудшую душу, — спасай не раздумывая.
А оппонент мой, вражина, свою линию гнёт:
— В юности-то он что вытворял, а? Поди, не в стену глядел, а совсем в другие места.
— А чего такого он вытворял? Дело молодое, на то и здоровье парню даётся, чтобы девок портить. Не насильничал же… Ты припомни, что Владимир святой равноапостольный в юности отчебучивал. И ничего, в раю пребывает. Так этому сам бог велел.
— Владимир Красно Солнышко Русь крестил! За то ему и прощение. А этого за что прощать?
— Он своего сына крестил. Было такое? Было!
— Не велика заслуга!
— Заслуга не велика, так и грехи малые.
— А богохульство?
— Когда ты от него богохульство слыхал? Что матерился, так это для смазки языка. Не научили его по-другому разговаривать.
— Нет уж, ты не увиливай! После крестин-то, что было?
— Ничего. Живёт спасённая душа.
— Я не о сыне, а о папаше. Вспомни, как он на крестинах упился, как крестик обмывал в стакане с водкой да едва вместе с этой водкой не проглотил! Как подавился крестом, — помнишь? Вот уж воистину, бес во плоти! От креста святого чуть богу душу не отдал!
— Вот именно! — радостно ухватился я за оплошку противника. — Богу! Не дьяволу же! А что сглупил, так за то ему сразу и наказание было. За одну провинность дважды не наказывают.
— Наказывают. Ещё как наказывают… и в этой жизни, и в будущей.
Вот так мы пререкаемся, а я примечаю, что в недрах клиента зреет слово. Прощальное, между прочим. Мы с моим недругом в этом плане народ опытный, с полувзгляда определяем, что сердце сейчас сдаст. А чаша весов так и не склонилась ни в одну сторону. На самом деле это значит, дрянной был человечишко, ни жить не умел, ни помереть. Все достоинства с частицей «не». Не убивал, это оттого, что судьба так сложилась. А в иных условиях за милую душу кого-нибудь порешить мог бы. Воровать тоже не воровал; мелкая тащиловка не в счёт, её ни на земле, ни на небе нынче за грех не считают. Жену тиранил, а чтобы смертным боем бить, такого себе не позволял. Измены, конечно, бывали, но тоже по мелочам, так что и не понять, он изменял или просто пользовался удобным случаем. Зато занудлив был до невыносимости… на что у супруги ангельское терпение, — и то жаловалась. Хотя занудливость грехом не считается, среди святых редкостные зануды — не редкость.
Но вот что интересно, он ещё дышит, а у меня о нём слово в прошедшем времени срывается: «был».
Покуда я так размышлял, клиент, наслушавшись дурных советов, потянулся к больничной тумбочке, где была припрятана заветная фляжка. Мы оба видели, что он не дотянется, но ждали последнего слова: помрёт ли он с матерком или всё же обратится к вечному.
Жесты можно истолковывать как угодно, то ли отходит, то ли за фляжкой тянется, — поди, определи. А слово — оно крепче железа.
Надо было решаться, и я рискнул. И пока мой враг, заходясь от возбуждения, внушал мысль о коньяке, я обратился напрямую к подсознанию, послав умирающему видение. Не полагается этак делать, ну да победителя не судят. Я представил ему изображение ада, того, что ждёт дуралея, если он немедля не покается. Показал истинную картину, а вовсе не те страшилочки, которыми пугают народ всевозможные кликуши. Клиент наш, по сути дела, ни во что не верил, а в котлы со смолой — всего меньше. Даже в бреду, его реакция была бы однозначна, и хорошо, если для выражения чувств он припомнил бы какой-нибудь эвфемизм наподобие: «Ни хрена себе!» или «Во, блин!» Нет, перед его взором предстала правда, тем более убедительная, что сам он когда-то работал технологом на химическом производстве. Клиент узрел помещение наподобие заводского, но тысячекратно большее, оглядел ряды автоклавов, ёмкостью по сто миллионов грешных душ, услышал гудение высокотемпературных горелок и свист перегретого пара, увидал в действии дозаторы психотропных веществ, вызывающих приступы отчаяния и боли.
