Валентин Новиков - До первого снега

Рисунки Н. Мооса

Мама пришла с работы расстроенная. Не сняв плаща, лишь сдвинув назад с головы платок, села в коридоре возле вешалки на табуретку и долго отдыхала. Держала на коленях сумку, и казалось, что она не дома, а в вагоне поезда или на вокзале.

Мы с Ольгой едва доспросились, в чем дело. Оказалось, у мамы врачи нашли профессиональное заболевание и потребовали, чтобы она ушла из типографии, сменила работу.

— Я пойду работать! — сказала Оля.

— Что? — тихо переспросила мама. — Уйти из института? Ты с ума сошла?

И тут мне стало ясно, что пробил мой час. Я откашлялся и солидно, как мне казалось, произнес:

— Пойду работать.

Ночью я впервые думал о жизни без привычной легкости. Я вспомнил, что мама частенько работала по две смены, чтобы купить что-нибудь из вещей. Приходила и, сгорбившись, подолгу сидела возле вешалки. Думал я о своем отце, которого не помнил, у которого в другом городе другая семья и который для меня в сущности ничего не означал.

Думал и о друзьях. Почти год после того, как провалился на экзаменах в кредитно-финансовый техникум, я провел с ними в подъезде. Недавно вернулся сосед Шурик, он всего на год старше меня, а уже полтора года отбыл в колонии. Шурик собирается на авторемонтный. Может, и мне с ним?..

Дверь в комнату приоткрылась, вошла Оля. Дело в том, что я сплю в Олиной маленькой комнатке, а Оля спит с мамой в большой. По ночам она сидит на кухне, готовится к экзаменам, иногда приходит за своими книгами, ищет их с моим карманным фонариком, чтобы не будить меня. С этим фонариком мы с ребятами бродили вечерами по темным улицам. Нам нравилось внезапно освещать в упор прохожих, некоторые пугались нас.

Оля подошла к книжной полке, прикрыв фонарик рукой, отыскала книгу, затем погасила фонарь и шепотом спросила:

— Спишь?

— Не засыпается что-то…

Она села ко мне на кровать. Некоторое время мы молчали.

— Значит, техникум твой опять горит… — начала она.

— Ладно, не очень-то мне и хотелось.

— Да ведь готовился.

— Не убежит техникум. Вот мама поправится…

Ольга погладила мою руку.

— Куда думаешь идти работать?

— Пойду на авторемонтный. Шурик туда собирается. Вот вместе и…

Я почувствовал, как дрогнула Олина рука.

— Шурик?

— Ну да. Я ведь и говорить с людьми не умею. А он бывалый. Только боится, что в отделе кадров начнут расспрашивать про то да се. Вместе надо устраиваться.

— А знаешь, — Ольга убрала свою руку, — устраивайся куда-нибудь один, без Шурика. Все равно куда. Иди, тебя возьмут.

— Боишься дурного влияния? Не бойся, Шурик начал новую жизнь.

— А меня тошнит от твоего Шурика. Он приехал, и мальчишек в нашем доме как подменили — смотрят нагло, держатся развязно. Я не хочу, чтобы ты устраивался с Шуриком. Сам придешь, скажешь: «Примите на работу», вот и все. А там видно будет. Хорошо?

— Посмотрим…

— Вот и договорились, — закончила за меня Ольга. Потрепала мои длинные, точно такие же, как у нее, волосы и ушла.

Мы с Олей не близнецы, она на два года старше меня. Но все считают нас близнецами. Говорят, не отличишь. Однако же ее никто не принимает за мальчишку, а меня вот все путают с девчонкой. Может, нарочно, чтобы подразнить. Даже Шурик, когда вернулся из колонии, показал на меня пальцем и спросил:

— Кто эта чувиха?

Пацаны сначала подумали, что он и вправду забыл, ответили:

— Это же Валерка! Ты че?..

Однако, что же я завтра Шурику скажу?.. Лучше вообще ничего не говорить. Уйду утром пораньше, и все…

Тут я услышал стук в окно и вскочил с постели. Наша квартира на Третьем этаже; я понял, что в полусне капли дождя показались мне такими громкими.

Капли застучали чаще, и вдали послышался гул — это надвигался ливень. Он не шумел, а гудел, выл, словно ветер в трубе, надвигался откуда-то из глубины ночи. Я закрыл плотнее окно, и в тот же миг хватило водой по стеклу. И пошло хлестать до закладывающего уши звона. Хотя окно было закрыто, в комнате пахло дождем.

Майский гром грохотал где-то далеко, негромко, но непрерывно и словно убаюкивал.

Утром, выйдя на улицу, я увидел на мокром тротуаре сбитые дождем тополиные почки.

Словно живые личинки, они устилали дорогу. Потоки воды кое-где согнали их к стенам и заборам. Резко пахло дождевым тополиным настоем.

Я не заметил, как свернул в одну из старых тихих улиц с деревянными домами, осевшими глубоко в землю, с темными от времени деревянными кружевами, с какими же темными крылечками, геранью на окнах Не мог удержаться, чтобы не заглянуть в окна этих домов. В одной комнате пожилая женщина вышивала на круглых пяльцах, в другой — старик пил с блюдечка чай, на столе перед ним стоял самовар.

Во дворах росли вязы и клены. Иные деревья уже отжили свое. Яркая поросль ютилась у их подножий, а верхушки высохли.

Улица оборвалась внезапно. И я увидел пустое поле. Меня поразила удивительная ясность открывшейся дали. Дождь промыл воздух, забрал из него всю пыль.

Я пошел прямо через поле к видневшейся вдали кирпичной трубе. Шагал довольно долго, пока не пришел к глубокой траншее со следами зубов экскаватора на стенках. На краю ее громоздились горы красной глины, а по дну тянулись серые керамические трубы.

За траншеей возвышалось длинное недостроенное здание необычной формы. Повсюду лежали бетонные плиты и блоки, аккуратными рядами тянулись штабеля леса.

Люди в брезентовых куртках монтировали огромную металлическую башню. Тут и там от огней электросварки сыпались вниз яркие струйки, гасли на лету или, ударяясь о металлические фермы, рассыпались в сверкающую пыль.

По стене строящегося корпуса шла яркая надпись: «Ударная комсомольская стройка».

Серый бульдозер, тяжело переваливаясь, снимал грунт. Вот он остановился, напряженно гудя, буксуя во влажной земле. Отступил назад. Мотор выбросил дымок, взревел, и бульдозер, как бык, с разгона боднул вал и продвинулся дальше.

Слева на пустыре тяжело ухал копер, забивая в землю бетонные сваи. Машинист копра, молодой парень, устроившись на широком сиденье, один управлялся с этой машиной, от могучих ударов которой сотрясалась земля.

Я долго стоял, смотрел, как двигалась и дышала гидравлика копра.

По дороге мимо меня одна за другой проходили машины — самосвалы с гравием и песком, цементовозы, покрытые светло-серой пылью, длинные тяжелые панелевозы, автокраны.

В центре территории высился завод с кирпичной трубой, длинными навесами, наклонными галереями, круглыми бетонными башнями высотой в десятиэтажный дом и огромной вращающейся печью — я как-то видел такую же на цементном заводе. В распахнутые ворота уходил железнодорожный путь.

Не раздумывая, я направился прямо к прорабской — зеленому вагончику, стоявшему на отшибе. Не первый раз я видел стройку и знал примерно, где что находится.

За столом, сколоченным из свежеструганных досок и заваленным чертежами, сидел на длинной лавке человек лет двадцати восьми в серой на молниях куртке и вертел в пальцах маленькую логарифмическую линейку.

Он взглянул на меня. И я уловил в его глазах недоумение. Видно, тоже принял меня за девушку: подал мне табуретку, сказал, что он старший прораб и что зовут его Олегом Ивановичем. Обращаясь на «вы», спросил, сколько мне лет, где я учусь. Потом взял мое свидетельство и вдруг покраснел.

Я прикинулся, что ничего такого особенного не заметил, рассматривал стены прорабской с графиками и списками.

И прораб, видимо, решил, что казус исчерпан.

— Значит, решил стать строителем? — уже другим тоном спросил он, продолжая внимательно меня разглядывать. — Что умеешь делать?

— Шел… увидел трубу…

— А-а… Это, конечно, аргумент…

Зазвонил телефон. Он снял трубку.

Я слышал, в трубке кто-то быстро-быстро заговорил.

— Да-да, был такой разговор в обкоме, — спокойно ответил Олег Иванович, — был.

Телефон снова затараторил. Олег Иванович выслушал и ответил:

— А вы когда-нибудь пробовали строить начиная с крыши? Что это значит? А то, что сборные конструкции вы подаете на объект хаотически. Нам нужны колонны и другие детали нижних этажей, а поступают те, которые должны монтироваться наверху. Площадка завалена конструкциями, а монтировать нечего. Кувалдами подгоняем детали под монтаж.

Телефон снова долго частил, но Олег Иванович слушал, уже морщась, как от зубной боли.

— Неритмично поставляют металл? — переспросил он. — Начинаете опять выискивать «объективные». Да вы просто не заинтересованы, чтобы мы, строители, работали на подряде. Вам это как кость поперек горла! Вот и пришлось обратиться в обком. — Он бросил трубку и достал из стола «Беломор», нервно закурил.