Далия Трускиновская Коломбине дозволено все Повесть из жизни женщин
С этого ли все началось? Пожалуй, что с этого. Мы брели лесной дорогой в гости к друзьям, на старый хутор. Нас то и дело облаивали собаки, тяжелая корзина с пирогами оттянула мне руку, ни один из попадавшихся хуторов и отдаленно не походил на искомый, и мой спутник уже начал прохаживаться насчет способности женщин к ориентации на местности. Словом, светила перспектива ночевать в лесу под кустом.
Тогда-то я и увидела этот огромный разлапистый куст шиповника, усыпанный великолепными, чуть не с яблоко, сочными ягодами с белыми бликами на тугих алых и оранжевых боках. Мне пришло в голову, что если собрать их, распределить по размеру, нанизать на крепкую нитку, надеть на шею и пройтись по городу, то наверняка случится что-то роковое – в меня влюбятся или, на худой конец, я сама влюблюсь.
Очень уж разволновал меня этот шиповник. Так разволновал, что даже отпала необходимость лезть в колючий куст, рвать плоды и искать иголку с ниткой: ожерелье само сложилось в воздухе перед моими глазами. И оно произвело странное действие.
Я оборвала замысловатую остроту своего спутника. Более того – я заметила, что его сумка явно легче моей корзины, и рассудила здраво: он вполне мог бы нести и то и другое. В результате он поплелся следом за мной, уже не осмеливаясь острить, а я успокоила его: на верблюдов обычно навьючивают куда больше.
Действительно, ожерелье из шиповника могло стать началом чего-то прекрасного и увлекательного. И очень жаль, что я на целых полгода о нем забыла. А вспомнила потому, что сижу вот перед белым листом бумаги, а в голове как будто кто красными шариками жонглирует – во всяком случае, так я зрительно воспринимаю привязавшуюся ритмичную песенку, что-то вроде «синьорина-тамбурина-серпантина…» И мелодия бы еще ничего, но рифма! Как будто мне приказали перевести на русский итальянскую канцонетту!
– Брысь, окаянная! – гоню я ее.
– Мандолина-образина-половина! – издевается рифма. И скачут красные шарики, время от времени образуя ожерелье.
Вот в таких условиях начинаю я свое повествование.
Так вообразим же себе буфет. То есть довольно-таки противное заведение общественного питания, где столы протираются тряпкой примерно дважды в день, ножи в жестяной посудине для столовых приборов отсутствуют, а в меню входят салат «Столичный», два сорта булочек и никудышный кофе, разливаемый половником из алюминиевой кастрюли. Впрочем, бывают и яйца под майонезом, и помидоры со сметаной – это уж как кому повезет.
Есть музыкальное сопровождение – буфет-то типографский, коридор сюда ведет мимо линотипного цеха и всякий раз, когда дверь открывается, слышен рокот, Есть и сопровождение, так сказать, обонятельное. Сюда залетают запахи краски, ацетона, чуть ли не бензина, и все это сливается в довольно неаппетитный букет.
Невзирая на перечисленные достоинства, здесь среди рабочего дня пьет кофе довольно много народу. Господа журналисты народ ленивый. И лучше будут изо дня в день клясть кастрюльный кофе, чем пробегут в плохую погоду метров триста до ближайшего кафе.
Публика здесь смешанная. Кто в спецовке, кто при галстуке. А вон те две женщины, занявшие столик в углу, одеты в простенькие юбки и свитерочки. Они только что сами убрали со столика грязную посуду, расставили свои тарелочки и теперь сидят и беседуют. Одна, светленькая, – Лариса, другая, темненькая, – Марианна. Обе пришли сюда в свой нерабочий день лишь ради зарплаты. И обе на радостях решили кутнуть. То есть взяли они и салат «Столичный», и по две булочки каждого сорта, и кофе. Так и кутят.
Наблюдаем дальше. Марианна пьет маленькими глотками кофе, поглядывает на Ларису и время от времени лениво вставляет словечко, как если бы речь шла о предмете незначительном. Лариса же откинулась на спинку стула, ее кофе стынет, а сама она с не менее скучающим видом врет. И ведь что интересно: и Марианна знает, что все это – вранье, и Лариса понимает, что Марианна ее насквозь видит, и, тем не менее, обе прямо-таки наслаждаются ситуацией.
Такое с женщинами бывает нередко. Ибо никакое здесь, если вдуматься, не вранье. Это – Ритуал. Вот именно, с большой буквы. Так что прислушаемся.
ЛАРИСА. А что мне еще оставалось? Он приклеился, как банный лист к неудобному месту. Ну, ты же знаешь его! Он до тех пор скулил, пока и не сообразила – проще выйти замуж за этого зануду, чем объяснить ему, почему я этого не хочу. Ты ж понимаешь – сокровище!
МАРИАННА. Да уж – сокровище…
ЛАРИСА. Конечно, он человек надежный, этого у него не отнимешь, но других достоинств я пока не заметила.
МАРИАННА. А на кой они тебе? Мужик он? Мужик. Ты ж его не директором на завод берешь или там солистом в оперу. А от мужа других достоинств, по нашим временам, и не требуется.
ЛАРИСА. Твоя правда.
И снисходительно-насмешливые интонации достойны бальзаковских дам.
Но о том, что здесь творят Ритуал, догадаться просто – слишком царственна Лариса и мудра Марианна. Война-то из-за этого зануды велась между ними основательная, и достался он Ларисе, несмотря на то, что она старше, ей двадцать восемь, а Марианне – двадцать шесть.
Так что подтекст их разговора примерно таков:
ЛАРИСА. Ты за этим занудой гонялась, а мне он, в общем-то, до лампочки.
МАРИАННА. Выходит, не до лампочки, раз соглашаешься.
ЛАРИСА. А ты бы за ним помчалась, повизгивая от восторга!
МАРИАННА. Да уж держись за него, держись, тебе и такой сойдет…
Честно говоря, особой ценности этот жених действительно не представляет, хотя преисполнен положительности. Однако бывают случаи, когда нагромождение достоинств тоску на женщину нагоняет. Валерий Яковлевич Соймонов как раз и есть такой случай.
Ситуация рискованная, не так ли? Соперницы – за одним столиком! Но распускать руки и языки, поливать друг друга остывшим кофе они не станут, ибо Ритуал важнее. Ритуал – он самолюбие бережет. А смысл его таков: Прекрасная Дама, сжалившись, снизошла до недостойного и осчастливила его. А другая Прекрасная Дама не пожелала снизойти до недостойного и вовеки не снизойдет. И одна собеседница усердно соглашается с другой: да, мы обе с тобой Прекрасные Дамы. И все довольны.
Впрочем, Соймонов далеко, а Кологрив – близко. Лариса почувствовала его приближение, едва услышав за спиной рокот линотипов из открывшейся двери, и окаменела, чтобы, упаси боже, не повернуться к нему. Но он шумно идет с какими-то мужчинами, и потому Лариса окаменела напрасно – он ее все равно не видит.
Кологрив – лицо почтенное, невзирая на его тридцать лет. Олег Дмитриевич Кологрив – заместитель редактора городской газеты. А Лариса – старший корректор.
Кологрив и сопровождающие его лица становятся в очередь. Лариса продолжает творить Ритуал, а сама поглядывает на Кологрива. Он высок, он статен, он вальяжен, пиджак из ярко-рыжей замши картинно распахнут, и импортный свитер облегает выпуклую грудь. Лицо у него открытое, глаза ясные, улыбка живая, и есть в нем тот шик, на который мгновенно реагируют все женщины, даже пенсионного возраста.
Недостаток у Кологрива только один. Кологрив женат.
Стало быть, завязка такова: героиня увлечена одним, а замуж почему-то собралась за другого. Теперь сюжет может развиваться двояко. Либо она смиряется и становится верной женой Соймонова, всю жизнь тоскуя по Кологриву. Либо в последнюю минуту удирает из-под венца, сохраняя безупречную верность возлюбленному.
А если ни то, ни другое, что же тогда?
Глава первая. «Не буди лихо, пока спит тихо»
Напившись кофе, Лариса и Марианна отправились к себе в редакцию. Там они обнаружили Зою, уже успевшую получить зарплату.
Лариса, Зоя, Марианна и отсутствующая в эту минуту Людмила составляли первую смену корректуры.
А поскольку начальницей обеих смен была Лариса, то следовало бы взять у нее интервью по правилам современной журналистики. То есть начать с микроклимата и так называемого распределения ролей в коллективе.
И вот что ответила бы подстегнутая наводящими вопросами Лариса:
– Роли, которые мы волей-неволей играем, или, точнее, образы, в которых нас воспринимают окружающие, приблизительно таковы. Зоя – женщина исключительно домашняя, Марианна – книжная девочка, Людмила – балованное дитя, поскольку самая младшая. Во второй же смене, которую мы часто зовем вражьей сменой, имеются:
Римма – творческая женщина, которая три раза в год публикует подборку своих стихов, мечтает о сборнике, и на этом основании окончательно отказалась следить за своей внешностью. Эрнестина – модная женщина, Ольга – умудренная опытом женщина, и, наконец, Регина – скандальная женщина. В силу этого она оказалась главой вражьей смены, но по части синтаксиса здорово хромает.
Наша домашняя женщина – самая старшая, ей за тридцать, но мы к ней обращаемся на «ты». Это все-таки молодит. У нее двое мальчишек и вечно голодный муж. Воспитывает она их по телефону.
