Мухаммед Юсуф Аль-Куайид - Происшествие на хуторе аль-Миниси

На рубеже XIX и XX веков в египетской прозе завершился переход от жанров традиционных, существовавших на протяжении многих веков, к современным, пришедшим из Европы жанрам повести и романа. Одним из первых произведений новой египетской литературы была вышедшая в 1914 году повесть Мухаммеда Хусейна Хайкала «Зейнаб»[1]. Вместе с этой повестью в литературу вошел и новый герой — египетский крестьянин-феллах, который до той поры если и появлялся на страницах книг, то только в качестве комического персонажа, грубого и неотесанного мужлана, достойного лишь осмеяния. Повернувшись лицом к действительности, сделав предметом художественного исследования и отображения подлинную жизнь, новая литература, естественно, не могла не обратить внимания на самый многочисленный, образующий фундамент египетского общества класс феллахов — тружеников земли.

Все крупнейшие египетские писатели XX века пытались уяснить себе психологию и общественную сущность феллаха, каждый создавал образы крестьян согласно собственному миропониманию и собственным представлениям о национальной истории и национальном характере. Одни видели в феллахе чистое сердцем дитя природы, носителя вечных национальных духовных ценностей; другие — темное, пассивное и загадочное существо, угнетенного и несчастного, но благородного в своих чувствах «мученика земли»; третьи, наконец, — сознательного борца за свои права на землю, на воду, стойкого духом, с надеждой глядящего в будущее. Так эволюционировал образ феллаха в литературе первой половины века, с 20-х по 50-е годы — шаг за шагом писатели нащупывали и открывали в нем подлинные, сущностные его черты. Эволюционировала, развивалась и сама литература, все решительнее отталкиваясь от канонов и традиций, обретая все большую свободу и глубину в постижении правды окружающего мира и человека.

Новая социально-экономическая и политическая обстановка, сложившаяся в Египте к началу 60-х годов, самым непосредственным образом сказалась на взаимоотношениях литературы и действительности. Разочарование в результатах социальных преобразований, осуществленных после антифеодальной революции 1952 года, с одной стороны, и боязнь дальнейшей радикализации социальных процессов, с другой, утрата ясной перспективы общественного развития заронили в умы творческой интеллигенции сомнение в справедливости идейных и эстетических идеалов, на которые египетская литература ориентировалась в своем становлении и развитии вплоть до конца 50-х годов. Возникшее в прозе течение так называемой «новой волны», скептически относясь как к общественному опыту, так и к художественной традиции предшествующих десятилетий, стремилось к пересозданию литературы на новых принципах. Ряд писателей, особенно молодых, ставили во главу угла собственный субъективный опыт, а мировоззренческие и эстетические ориентиры искали в созвучных их настроениям течениях европейской литературы, прежде всего в экзистенциальном романе. Возобладавшая в египетской литературе 60-х годов экзистенциалистская концепция личности имела своим следствием метаморфозу крестьянских образов. Литературные критики, воспитанные на «традиционной» реалистической поэтике и с трудом воспринимавшие экспериментальные новшества, с недоумением отмечали, сколь мало общего имеют феллахи, выведенные в некоторых произведениях, посвященных деревне (их, правда, стало значительно меньше, крестьянина в литературе оттеснил интеллигент), не только со своими литературными предшественниками, но и с реальными жизненными прототипами. Категории экзистенциального бытия личности слишком плохо вязались с подлинными условиями существования египетского феллаха.

Но уже на рубеже 60-х и 70-х годов наметились и иные тенденции. Накопленный жизненный и художественный опыт, а также изменение идейного климата в результате происходившей в стране поляризации политических и общественных сил ставили писателей перед необходимостью определить свое место в общественной борьбе, выводили их творчество за рамки внутреннего мира личности.

Творческая биография Юсуфа аль-Куайида, начавшего свою писательскую деятельность под непосредственным воздействием идейно-эстетических установок «новой волны», — характерный пример эволюции художественной манеры писателя, взыскующего правды жизни, пристально и целеустремленно ведущего ее поиски.

Юсуф аль-Куайид родился в 1944 году в деревне ад-Дахрийя провинции аль-Бухейра, расположенной в дельте Нила. Отец его держал там мелочную лавку. Юсуф окончил деревенскую духовную школу — куттаб, затем — учительский институт. Некоторое время преподавал в школе, в одной из отдаленных деревень. С 1965 по 1972 год служил в армии. Находясь на военной службе, начал заниматься литературным творчеством. После демобилизации устроился на работу в редакцию известного иллюстрированного еженедельника «Аль-Мусаввар». В настоящее время он получил признание в арабском мире как один из ведущих египетских прозаиков.

Первым опубликованным произведением Куайида был роман «Траур» (1969). Но раньше романа была написана повесть «Дни засухи», напечатанная в журнале «Аль-Кятиб» лишь в 1973 году. Восстановление точной хронологии создания произведений имеет в данном случае принципиальное значение — без него невозможна реконструкция пути идейной эволюции писателя, ибо «Дни засухи» по всем своим параметрам стоят особняком от последующих произведений Куайида. Автобиографическая история молодого учителя, попавшего в глухую деревню, не могущего найти контакта с ее жителями и постепенно сходящего с ума от одиночества, отмечена многими признаками эстетики течения «новой волны». Полная сосредоточенность героя на своем внутреннем мире, отчуждение от мира внешнего и, как следствие, скудость деталей, относящихся к конкретной жизненной обстановке, замкнутость пространства повести.

Роман «Траур» — первое из цикла произведений Куайида, посвященных жизни крестьянства его родных мест, провинции аль-Бухейра. Их действие происходит либо в деревне ад-Дахрийя, на родине писателя, либо в прилегающих к ней деревнях и хуторах, также знакомых ему с детства. Внимание художника переключается с субъективного авторского «я» на других людей, из узкой сферы индивидуальных психологических переживаний на область объективных общественных отношений, это и предопределяет восстановление в его творчестве связи с реалистической традицией 50-х годов.

Правда, застывшая, словно в сказочном сне, недвижная, как «стоячие воды», деревня «Траура» мало чем напоминает волнуемую всеми тревогами времени деревню, изображенную, например, в «Земле» (1954) Абдаррахмана аш-Шаркави. Загадочное убийство феодального владыки ад-Дахрийи хаджи Мансура Абуль Лейла лишь ненадолго нарушает царящую в ней сонную тишину — так круги от брошенного в болото камня замирают, не успев достигнуть берегов. Композиционно роман построен как монтаж внутренних монологов четырех центральных персонажей, ни один из которых не знает истинного виновника убийства. Каждый воссоздает мысленно картину предшествовавших событий, исходя лишь из известных ему фактов и сообразуясь со своим их пониманием. В конечном счете преступление остается нераскрытым. Для установления подлинной причины гибели хаджи Мансура в романе недостает объективного авторского голоса.

Но уже в следующем произведении, повести «Происшествие на хуторе аль-Миниси» (1971), тайна, окружающая смерть Сабрин, дочери ночного сторожа Абд ас-Саттара, раскрывается очень быстро. Никому не передоверяя этой задачи, автор сам четко и недвусмысленно определяет роль и степень вины каждого из участников трагедии, приведшей к гибели самой красивой девушки на хуторе.

Мир деревни Куайида начинает разгерметизироваться. Пространственная сфера, ограниченная линией горизонта, лежащего за «бескрайними полями», и кругозором жителей хутора, никогда не выезжавших дальше Даманхура, главного города провинции аль-Бухейра, мало-помалу расширяется. События и перемены, происходящие где-то в большом, недоступном воображению крестьянина мире, разными путями — через сообщения радио о начавшейся июньской войне 1967 года, официальные документы, по всяким поводам присылаемые в деревню, приезд полицейских, ведущих расследование обстоятельств смерти Сабрин, — постепенно проникают в сознание, оказывая свое незримое, но рано или поздно обнаруживающееся воздействие.

Если в начале повести ни проводимая в стране аграрная реформа, ни создание кооперативов и массовой политической организации Арабского социалистического союза[2] почти никак не затрагивают сознания крестьян — для них по-прежнему вся власть на хуторе сосредоточена в лице хаджи Хабатуллы аль-Миниси, такого же абсолютного хозяина, каким был в ад-Дахрийе его друг хаджи Мансур Абуль Лейл, — то в конце им становится ясно, что «в окружающем мире существуют вещи, о которых они не имели представления… Что-то прояснилось в их отношении к жизни, к смерти, к испольному хозяйству, к Социалистическому союзу, к омде, к Египту, к войне».