Школа была новой. Новая школа в новом районе нового города.
Впрочем, можно ли считать новым город, которому уже тридцать лет? По сравнению с тысячелетней историей других городов он был еще младенец. Но для нарядных первоклашек, чинно идущих с родителями на первый в жизни урок, город был стар, как мир.
Школа была красивой. Большое трехэтажное светлое здание с огромными окнами вызывало зависть к тем, кто будет бежать в него каждое утро, и сожаление к тем, кто будет покидать его после уроков, днем.
Школа была современной. Спонсоры не поскупились. Мэрия не пожалела средств.
Школу обустроили по самым новейшим требованиям, с компьютерами, с кабинетами химии, физики, английского и немецкого языков, с двумя спортзалами: большим и малым. Хотели даже выстроить бассейн, но что-то не сложилось.
Строители постарались на славу. Они сдали работу, аккурат перед началом учебного года, в августе, оставив учителям, родителям учеников и директору полмесяца для самостоятельного устранения мелких недоделок, которые всегда оставляют новосёлам.
Они подкрашивали, подбеливали, подпиливали, подкручивали, подвинчивали, чтобы первого сентября школа могла принять учеников.
После длинной и скучной речи директора, после торжественных речей гостей и спонсоров дети разошлись по классам, оставив родителей переживать на улице.
Занятия потекли неспешно, превращаясь постепенно в обычную рутину...
Понедельник
Восьмой «В» откровенно скучал. Математичка распиналась у доски, объясняя жутко занудную теорему, мало обращая внимания, слушают её или нет, а ученики занимались своими делами. Кто-то увлеченно списывал сочинение, которое надо было сдавать через урок, кто-то перелистывал глянцевые страницы каталога с одеждой — наверняка девчонки, на задней парте шепотом рассказывали жутко пошлые анекдоты, кто-то глядел на часы и телепатировал уборщице нажать наконец-то на звонок; в общем, шёл обычный урок.
Неожиданно распахнулась дверь, и вошёл директор. За ним, отстав на пару шагов, столь же уверенно в класс шагнул незнакомый мальчик. Класс недружно стал подниматься, но директор махнул рукой, мол, не нужно церемоний.
— Извините, Алевтина Сергеевна, за вторжение. Я хочу представить нового ученика. Знакомьтесь, ребята, это ваш новый товарищ. Он немного задержался, но, думаю, нагонит учебу. Его зовут Дмитрий Войзин. Ну, принимайте в коллектив.
С этими словами директор дружелюбно кивнул ученикам и покинул кабинет, оставив новичка под обстрелом тридцати пар глаз. Будущие друзья и товарищи настороженно и с любопытством разглядывали новичка с ног до головы. А посмотреть было на что.
Мальчик был невысокий, очень худой, стройный, с иссиня-черными короткими волосами, аккуратно зачесанными на пробор, и спадающей на лоб светлой прядкой. Школьную форму, как известно, отменили и на новичке были стильная светло-коричневая куртка под армейский фасон, того же цвета брюки и кремовые туфли на липучках.
Но класс поразила не шикарная одежда. Что они, шмоток не видели? Удивление вызвало маленькое блестящее колечко в ухе. В ПРАВОМ ухе! Не все знали, что это значит, но большинство были в курсе, и сдержанный гул пронесся по кабинету, а когда новичок вынул руки из карманов, тут уже раздались возмущенные возгласы:
— На фиг он нам нужен!..
— Пусть валит, откуда пришел!..
Сквозь кожу на узких кистях отчетливо просвечивали синие прожилки (наверное, отсюда и появилась метафора «голубая кровь, белая кость»), а ухоженные ногти покрывал ярко-красный лак, словно мальчишка обмакнул кончики пальцев в свежую кровь. Как ему удалось пройти фейс-контроль у очень строгого директора школы, отставного военного, который даже девочек заставлял снимать все побрякушки и смывать косметику с лица да лак с ногтей, было большой загадкой.
И уж совсем добивал взгляд мальчишки. Темно-претёмно зеленые кошачьи глаза смотрели насмешливо, без малейшей тени смущения. Никакого страха. Кончиками губ мальчишка пытался подавить легкую усмешку. Новички так себя не ведут...
Учительница внимательно осмотрела класс в поисках свободного места.
— Садись к Гончаренко, — сказала математичка и отвернулась к доске, с намерением продолжить урок.
Не тут-то было.
— А чё это ко мне?! Нужен он здесь!
Грузный Толян Гончаренко резво обхватил здоровенными руками парту за края и уселся на оба стула сразу.
— Гончаренко! — попыталась урезонить его Алевтина Сергеевна. — Как ты себя ведешь?!.. Твое счастье, нет времени. Как тебя, Войзин? Садись за четвертую парту, к Бардину. Или ты тоже возражаешь?
Тот вскочил.
— Пусть этот гомик в другой класс идет! Не нужен он нам такой!
Так прозвучало ЭТО слово... Новичок ухмыльнулся уже открыто. Улыбнулся нахально, весело, во весь рот, сверкнув белоснежными зубами.
— Иди ко мне, — в повисшей тишине раздался тихий, чуть слышный голос из середины третьего ряда.
Все, словно по команде, повернули голову. Денис Тихорецкий был весь под стать своей фамилии; самый маленький, самый незаметный в классе. Его не били и не обижали. Его просто не замечали. За весь сентябрь он подавал голос лишь у доски, когда спрашивали учителя.
И вот поди ж ты — выделился...
Не дожидаясь повторного приглашения, Дима подхватил сумку, небрежно поставленную на пол, прошагал через пол-класса, гордо глядя перед собой, и сел рядом с Денисом.
Денис был несказанно удивлен самим собой, ему бы и в страшном сне не приснилось, что можно идти против всех.
Стас Решетило, сидевший впереди, обернулся, демонстративно зажал нос рукой и на весь класс протянул гнусаво:
— Фу-у-у-у...
Новичок вжикнул молнией, достал учебник, тетрадь, положил на парту. Как оказалось – напрасно; в то же мгновение оглушительно прозвенел звонок.
Все вскочили, но математичка громко окрикнула:
— Куда?! Урок еще не закончен!.. Это для учителя звонок, не для вас!.. Сами виноваты, с вашими «хочу, не хочу». Впрочем, пусть с вами разбирается Надежда Николаевна. Она ваш классный руководитель, пусть и объясняет правила поведения на уроке. Запишите домашнее задание...
Продиктовав параграфы и номера задач, она взяла журнал и оставила класс один на один с новичком.
Толян прыгнул к Диме, опрокинув стул.
— Ты, урод, собирай шмотки и вали на хер, понял?! У нас пидару не место!.
Девочки сделали робкую попытку урезонить его, но их вежливо попросили освободить класс.
Полное лицо Толяна раскраснелось. Он весь был на нервах; еще мгновение и врежет новичку в челюсть.
Дима посмотрел на Тольку, поджал губы.
— Я не собираюсь никуда переходить. Записали в ваш класс, здесь и буду учиться.
— Мне у вас нравится, — добавил он с улыбкой камикадзе.
— А ну пошли выйдем, разберемся!.
Толян схватил Димку за плечо, но тяжелая ладонь была брезгливо сброшена.
— Пошли, — равнодушно сказал Дима. — Где у вас тут... разбираются?
Разбирались обычно на улице, за теплицами, но накал страстей был столь велик, что отправились на разборки поближе — в туалет.
Если честно, не все мальчишки в классе столь рьяно возненавидели новичка, как Толян. Большинство просто собирались развлечься и возбужденно переговаривались в предвкушении веселого спектакля. Сережка Аверченко встал у дверей. Диму пропустили к закрашенному белой краской окну. Комнатушка была маленькой и нашлось место только ещё пятерым; они столпились у стены, рядом с кабинками.
Толян, словно танк, стал надвигаться на щуплого Войзина.
Димка же в очередной раз удивил присутствующих.
Он нагнулся, с треском расстегнул липучки, снял туфли и остался в стерильно-белоснежных носках. Потом он развернулся боком, согнул руки в локтях и поставил прямые ладошки у лица. Получилась типичная защитная стойка, которую ребята не раз видели в фильмах с Джеки Чаном и Брюсом Ли.
Стало тихо. Толян был уже в трех шагах от Димки.
Димка, не меняя выражения лица, сделал неуловимое движение, крутанулся на пятке и ногой толкнул Толика в грудь, чуть повыше солнечного сплетения.
Не ударил, а именно толкнул. Здоровенный Толян, стремительно пролетев спиной вперед, сшиб Сережку, не успевшего увернуться, и, с треском распахнув дверь, вылетел в коридор. Он грузно повалился на пол, полежал, хлопая обалдело глазами и тут же вскочил.
— Ты чё!...
Дальше последовал такой мат, что стены покраснели бы, если б смогли. Девчонки позажимали испуганно рты, хотя зажимать надо было уши.
Димка, пропуская мимо ушей мутный словесный поток, не спеша обулся, и вдруг выпрямился. Одна фраза, в сердцах брошенная Толяном, заинтересовала его.
