Перевод В. Бабкова
Боб Манро проснулся ничком. Челюсть у него болела, орали утренние птицы, а в трусах наблюдался явный дискомфорт. Вчера он приехал поздно, спину ломило от долгого автобусного путешествия с севера, и он устроился на полу с поздним ужином из двух пачек крекеров. Теперь крекерные крошки были повсюду — под его голой грудью, в потных сгибах локтей, а самый крупный и подлый обломок застрял глубоко между ягодицами, словно кремневый наконечник угодившей туда стрелы. Вдобавок Боб обнаружил, что не может его достать. Во сне он придавил руки, и они онемели. Он попытался пошевелить ими, но это было все равно что пытаться двигать монету силой разума.
Проснувшись впервые в этом пустом доме, Боб ощутил, как день начинает давить на него. Лежа щекой на прохладном линолеуме, он содрогнулся и почувствовал, что где-то внизу, не так уж далеко спрятавшаяся в песчаной почве, к нему тянется смерть. Но шестеренки внутри него наконец повернулись и подняли на ноги. Боб прислонился к стене, пережидая наплыв головокружения, потом удалил из задницы крекер и направился на кухню. Открыл холодильник — оттуда пахнуло кисловатой затхлостью плохо отмытого термоса. В морозилке валялись сморщенные кубики льда, Боб отковырнул один и сунул в рот. У него был вкус стираного белья, и Боб выплюнул его в пыльную расселину между холодильником и плитой. За кухонной дверью был внутренний дворик, который Бобу полагалось привести в порядок. Сквозь трещины в камнях пробились чертополох и еще какие-то буйные сорняки. Древесные корни, выпершие наверх высокими буграми, накренили в разные стороны стол и стулья из заплесневелого белом пластика. Боба слегка замутило от этой картины и мысли о том, сколько здесь предстоит работы. Когда-то этим домом совместно владели его отец и дядя Рэндалл, который теперь, после смерти брата, не теряя времени, выставил дом на продажу. Шесть лет назад отца Боба убедили вложиться в эту недвижимость фактически не глядя, да и потом он приезжал сюда разве что разок-другой. Документы оформили так, что все тут же отошло к Рэндаллу, и Боб подозревал, что дядя, который был шестнадцатью годами моложе отца, рассчитывал на такой поворот событий с самого начала.
Рэндалл жил там же, где и Боб, в нескольких часах пути к северу Когда отец Боба лежал при смерти, Рэндалл обещал ему позаботиться о том, чтобы у племянника все было в ажуре. За несколько недель, протекших после похорон, Рэндалл частенько заглядывал к Бобу ради моральной поддержки, хотя сочувствие обычно приводило его точнехонько к ужину и не позволяло уходить, пока в холодильнике не иссякало пиво.
В обществе дяди Боб всегда чувствовал себя неуютно: на масляных волосах Рэндалла неизменно виднелись свежие бороздки от гребешка, а на зубах он носил скобки, и это под пятьдесят-то лет!
Боб не был особенно близок с отцом. И для него, как и для его жены Вики, стало сюрпризом то, что смерть отца вогнала Боба в какую-то сердитую апатию, смешанную с отвращением к труду и семейной жизни. Он заметно расклеился и в дополнение к нескольким мелким просчетам совершил три крупных промаха, последствия которых предстояло заглаживать еще долго. Во-первых, пришел на службу с тяжелого похмелья, допустил грубый недосмотр на строительстве, в котором принимал участие, и вскоре потерял работу. Во-вторых, через пару недель въехал задом в машину местного адвоката; в результате столкновения у пострадавшего появилось пощелкивание в нижней челюсти, и он убедил присяжных, что лечение травмы обойдется в тридцать восемь тысяч долларов. Это на две тысячи превосходило сумму оставленную Бобу отцом. Но хуже всего было то, что Боб попытался найти утешение от бед в обществе одинокой женщины, с которой познакомился на курсах для нарушителей правил дорожного движения. Их роман кончился через две недели, и никакого счастья в нем не было — только унылая возня в полуподвальной квартирке, насквозь провонявшей кошачьим мускусом.
Незадолго до завершения этой истории Боб с женой ехали в город, и Вики, подняв взгляд, заметила на ветровом стекле над бардачком призрачный отпечаток женской подошвы. Она сняла сандалию, убедилась в том, что след не принадлежит ей самой, и сообщила Бобу, что в их доме ему больше не место.
Месяц Боб провалялся на кушетке у дяди, а потом Рэндалл придумал отправить его на юг. «Поживешь там чуток в моем пляжном домике, — сказал он. — У тебя просто хреновая полоса. Пораскинешь умишком, а там, глядишь, и перемелется».
Боб не хотел ехать. Сначала Вики потребовала развода, однако потом начала смягчаться, и он был уверен, что со временем она пустит его обратно. Но Вики поддержала идею Рэндалла, и он решил, что в сложившейся ситуации лучше ей не перечить. К тому же со стороны Рэндалла это было великодушное предложение, хотя Боб не удивился, когда дядя, подбросивший его на автовокзал, вручил ему составленный загодя список заданий. Дом Рэндалла был малоприятным жилищем — шлакобетонный коттедж, покрытый облезшей розовой краской. Халтурно приклеенный светло-коричневый линолеум в гостиной оттопырился вдоль шва по всей длине комнаты. Деревянные панели на стенах за много лет покоробились от сырости и стали напоминать рельефную карту неприветливой горной страны. «Перешпак. гост.!» — указывалось в записке.
Прихожую без окон дядя, охотник-любитель, декорировал кое-какими из своих трофеев. Там было чучело броненосца. Голова аллигатора с выглядывающей из пасти оленьей мордой — юмор в духе Рэндалла. Лист фанеры с коллекцией сморщенных индюшачьих бородок. Над кухонной раковиной висело изображение пивной банки с автографом Рэндалла в нижнем правом углу. Выводя надпись «Будвайзер», он явно очень старался, но, чтобы влезли все буквы, ему пришлось сделать середину банки пошире, и от этого она смахивала на змею, проглотившую крысу.
В темном углу гостиной булькал аквариум. Он был огромен — длиной с гроб и фута три в глубину — и пуст, если не считать бутылочки из-под тоника для волос, разбухшего трупа летучей мыши и еще нескольких предметов, плавающих на поверхности воды. Сама вода была гнилая и мутная, цвета мха, но аэратор по-прежнему трудолюбиво прошивал ее зелеными нитями пузырьков. Боб выключил его. Потом надел шлепанцы и вышел наружу.
Он пересек окривевший дворик. Из-под ног прыскали крохотные ящерки. Ориентируясь на шум волн, Боб миновал группу сосен, лишенных веток и оттого похожих на привидения, и выбрался на дорогу, усыпанную устричными ракушками. Они так ярко блестели на утреннем солнце, что Боб невольно зажмурился.
Дом стоял на северной оконечности маленького островка, и, когда Рэндалл описывал его расположение, в душе у Боба ворохнулись радость и надежда. Он любил пляжи — за то, что прилив ежедневно окатывает песок, заново очищая его, за то, что люди обычно приходят на берег, чтобы с удовольствием отдохнуть. Но, поднявшись на холм недалеко от мостика, переброшенного через пролив, Боб с разочарованием увидел, что на этом островке нет и намека на нормальный пляж. Земля здесь встречалась с морем, образуя крутой грязевой обрыв, звенящий комарами и источающий отвратительный запах тухлятины. Как сказал ему вчера попутчик в автобусе, ближайший приличный пляж находился на другом острове за три мили от береговой линии и добраться туда на катере стоило двенадцать долларов. Все равно хорошо было бы окунуться, подумал Боб, но в этом конкретном месте ему пришлось бы вылезать из воды по грязи и идти домой запакощенным чуть ли не по пояс. Он повернулся и зашагал обратно.
Вскоре мимо него проехал желтый гольфмобиль с двумя блондинками.
— Здрасте, — сказала Бобу одна из них.
— Привет, — откликнулся он.
В этот момент на дорогу вылетел звон ударов металла о металл, а следом за ним — взбешенный мужской голос.
— Ах ты, зараза! — Голос принадлежал человеку фигура которого была почти скрыта поднятым капотом «Понтиака». — Сучье вымя, мать твою за ногу!
Блондинки повернулись в сторону сквернослова, неодобрительно поджав губы. Гольфмобиль за скулил и покатил быстрее, но ненамного.
Поток ругани набирал силу, и даже гомонившие вокруг птицы примолкли. Этот чудак злится еще и на собственную злость, подумал Боб. Ему захотелось подкрасться к машине и выбить отпиленную ручку метлы, которая подпирала крышку капота, но он этого не сделал, а просто подошел и остановился сзади.
— Але, друг, — сказал Боб. — Ты тут не один вообще-то.
Человек вынул из-под крышки голову и уставился на Боба. Его лицо состояло в основном из щек — остальные компоненты были мелкими и косоватыми, словно наляпанными наспех. В руке он держал монтировку.
— А ты что за хер с горы? — спросил он скорее озадаченно, чем враждебно.
— Я Боб, — сказал Боб. — Живу вон там.
