Сесилия Ахерн - Как влюбиться без памяти

Говорят, молния никогда не ударяет дважды. Неверно. То есть говорят именно так, но это неверно как факт.

Ученые из агентства НАСА обнаружили, что молния нередко попадает сразу в два или даже несколько мест, да и шансы, что она ударит именно в вас, на сорок пять процентов выше, чем принято думать. Впрочем, большинство людей, толкуя о молниях и меткости их попаданий, имеют в виду, что молния никогда не ударяет дважды в одного и того же человека. Неверно и это. Хотя вероятность встречи с молнией составляет один к трем тысячам, в Роя Кливленда Салливана, лесничего из Национального парка в Вирджинии, они ударяли семь раз: первый — в 1942 году, а последний — в 1977-м. Молниям не удалось отправить его на тот свет, но в семьдесят один год он покончил с собой выстрелом в живот, по слухам — из-за неразделенной любви. Если бы люди не прибегали к метафорам, а напрямую говорили, что думают, стало бы ясно: они считают, будто одно и то же крайне маловероятное событие не может произойти дважды с одним и тем же человеком. Опять неверно. Кому как не Рою было знать, сколь велики шансы, что крайне маловероятное несчастье может повториться вновь! И теперь я подхожу к сути моего рассказа, к первому из двух событий, чья вероятность была ничтожно мала.

В одиннадцать часов в морозный дублинский вечер я попала туда, куда раньше мне попадать не приходилось. Это не метафора, чтобы передать мое психологическое состояние, хотя тоже подходит, просто я буквально, в географическом смысле, никогда там не бывала.

Ледяной ветер насквозь продувал заброшенный квартал в Саутсайде, таинственно выл и стенал, раскачивал строительные люльки и гудел в пустых оконных проемах.

Незастекленные окна зияли черными дырами, зловеще глядели голые, без отделки, стены, грозно высились перевернутые цементные плиты, укрывая в своей тени коварные ямы и колдобины. Наспех прилаженные балконы, водосточные трубы, провода, которые шли неизвестно куда неизвестно откуда, — готовая сценическая декорация для трагедии. Я поежилась не столько от холода, сколько от неприветливой обстановки. В этих домах должны были жить люди, тогда в окнах было бы темно, потому что они уже погасили бы свет и уютно спали за плотными шторами. Но жилища стояли необитаемые, подрядчики не выполнили обещания, данные во времена строительного бума, и вместо роскошных квартир домовладельцы получили неустанно тикающую бомбу замедленного действия, поскольку список претензий у служб пожарной безопасности был такой же длинный, как перечень лживых заверений строителей.

Мне не следовало там находиться. Я проникла туда незаконно, но тревожило меня не это: там было опасно. Обычному законопослушному человеку нечего делать в подобном месте, и мне надо было развернуться и уйти. Все это я отлично понимала и однако же упорно пробиралась дальше, хоть поджилки и тряслись от страха. Я вошла в дом.

Сорок пять минут спустя я вышла оттуда, вся дрожа и трясясь, и стала ждать, когда приедет полиция, как велел мне оператор экстренной службы 999. Сперва в отдалении замелькали огни «скорой помощи», и следом почти сразу появилась полицейская машина без опознавательных знаков. Из нее выскочил детектив Магуайр — небритый, с растрепанными волосами, суровый, чтобы не сказать свирепый, и, как я успела узнать раньше, очень неуступчивый, притом готовый взорваться в любую минуту — словом, черт, с трудом удерживающий себя в табакерке. Пускай с виду Магуайр в свои сорок семь лет сильно смахивает на заядлого рок-музыканта, но он офицер полиции, и потому не важно, как он выглядел, а важно, что он там был, — это означало, что дело нешуточное. Проводив их до квартиры Саймона, я вернулась на улицу и снова принялась ждать, должна же я была изложить свою историю.

Я рассказала детективу Магуайру, что тридцатишестилетний Саймон Конвей, с которым я случайно столкнулась в пустой квартире пустого дома, был одним из тех пятидесяти бедолаг, которым пришлось отказаться от надежды поселиться здесь ввиду явной ее несбыточности. Саймон говорил по большей части о деньгах, о том, что он не в состоянии платить по ипотеке за квартиру, где ему запрещают жить, о бюрократах, которые чинят ему всяческие препоны, и о том, что он только что потерял работу. Я не слишком внятно передала Магуайру свой разговор с Саймоном, путая то, что реально было сказано, с тем, что, как я потом поняла, надо было сказать.

Дело в том, что у Саймона, которого я никак не ожидала там увидеть, в руке был пистолет. Думаю, я удивилась нашей встрече даже больше, чем он моему внезапному появлению в заброшенном доме. Похоже, он решил, что меня туда направила полиция, чтобы поговорить с ним, и я его в этом разубеждать не стала. Пусть лучше считает, что в соседней комнате у меня наготове вооруженная толпа народу, думала я, не в силах оторвать взгляд от вороненого ствола, которым он беспрерывно размахивал. Он говорил и говорил, а я пыталась стоять спокойно, борясь с желанием увернуться, вильнуть в сторону, а то и вовсе броситься вон из комнаты. То и дело накатывали волны панического ужаса, но я все равно успокаивала Саймона и убеждала отложить пистолет. Мы заговорили о его детях, и я, как могла, выискивала светлые моменты в его мрачном положении. В итоге мне удалось добиться того, что он положил оружие на подоконник, и тогда я позвонила в полицию, куда же еще. Не успела я убрать телефон, как все вдруг неуловимо изменилось. Я что-то им сказала, какую-то незначительную, проходную фразу — но именно ее, как я потом поняла, говорить было нельзя, — и это сработало как спусковой механизм.

Саймон глядел на меня, и я знала, что он меня не видит. Его лицо исказилось. В голове у меня раздался сигнал тревоги, но прежде чем я успела что-нибудь сделать, он взял пистолет и приставил себе к виску. Пистолет выстрелил.

Иногда у того, кто видел, а тем более стал участником подлинно драматического события, возникает желание перестать притворяться. Вдруг ощущаешь себя идиотом, шарлатаном. И хочется покончить с подделками, будь то безобидные мелочи или кое-что поважнее, например замужество. Так случилось со мной.

Если человек начинает завидовать друзьям, которые решили развестись, ему пора осознать, что его собственный брак дал трещину. Последние месяцы у меня было странное чувство, точно я догадывалась о чем-то, но в то же время и нет. Когда наш брак развалился, я поняла, что с самого начала знала: он был ошибкой. Конечно, выпадали и счастливые дни и порой посещала радостная надежда, что все вообще неплохо обернется. Кто ж спорит, позитивный настрой — великая вещь, но одни лишь благие намерения — шаткое основание для семейной жизни. И вот этот случай или, как я мысленно его называла, «урок» Саймона Конвея помог мне наконец взглянуть фактам в лицо. На моих глазах произошло нечто до ужаса реальное, и пришла простая мысль — хватит притворяться, будь собой, живи честно.

Моя сестра Бренда убеждена, что я ушла от мужа, потому что не смогла справиться с посттравматическим стрессом. Она умоляла меня поговорить с кем-нибудь, кто в этом разбирается, и я сообщила ей, что уже поговорила, и не раз, поскольку действительно уже давно веду с собой задушевные беседы. Это чистая правда, и Саймон лишь приблизил окончательное прозрение. Разумеется, Бренда ждала от меня другого ответа, она имела в виду, что я обращусь к специалисту по задушевным разговорам, а вовсе не пьяные излияния у нее на кухне посреди ночи посреди недели.

Поначалу мой муж Барри старался понять и поддержать меня, что называется, «в трудную минуту». Он тоже думал, что мое неожиданное решение расстаться с ним — своеобразная отдача от пистолетного выстрела. Но потом до него дошло — я ведь собрала вещи и ушла из дома, — что я не шучу, и он тут же принялся говорить обо мне всякие гадости. Я его не осуждаю, хотя очень удивилась, узнав, что я «толстуха», а больше того, что он думает, будто я куда лучше отношусь к его матери, чем к нему самому. Всем казалось странным то, что я сделала, и никто мне не верил. Неудивительно, ведь всю дорогу я тщательно скрывала, как мне плохо с Барри, а тут вдруг поняла, что время вышло.

В ту ночь, когда я сперва сообразила, что это из моего горла вырвался истошный вопль, а потом второй раз позвонила в полицию, а потом дала показания, а потом выпила чаю с молоком в ближайшем супермаркете, я приехала домой и сделала четыре вещи. Во-первых, пошла в душ, чтобы хоть попытаться смыть с себя весь этот ужас. Во-вторых, перелистала уже порядком потрепанную книжку «Как уйти от мужа без скандала». В-третьих, разбудила его, предложила ему кофе, тост с маслом и поскорее развестись. В-четвертых, в ответ на его недоумение рассказала, что у меня на глазах застрелился человек. Вспоминая об этом позже, я поняла, что Барри куда сильнее заинтересовало ночное происшествие, чем то, что я от него ухожу.