Дитя стихии,
Твой рок —
Остаться диким…
Марс Бонфайр. «Вот То Be Wild»[1]
…Кей направил байк на обочину, и машина послушно покинула асфальт, тяжело приминая пожухлую траву. Звонко потрескивали веточки мелкого кустарника, крошась под колесами Харлея.
Осенний лес. Двигатель выключен, байк катится по инерции, погружаясь во влажный воздух, отдающий прелью и особым осенним ароматом.
Вставая с седла, Кей задел плечом деревце, названия которого не знал. Он ничего не понимал в деревьях. Они для него все одинаковы. Он делил их по высоте и толщине, чтобы знать, сколько времени взбираться и можно ли прятаться за ствол, если обстоятельства заставляют.
Дерево вздрогнуло и окатило Кея водой, в изобилии скопившейся на листьях после недавнего дождя. Он выругался и отскочил, зацепился ногой за внезапно выросший пенек и рухнул на мокрую землю, потревожив рой мелкой мошкары, с недовольным гудением облепившей Кея.
Джинсы и кожаная куртка не пропускали влагу, и он порадовался, что с утра облачился в эту тяжесть, несмотря на теплую осень. Последние несколько лет все осени теплые. Что-то случилось с миром. Некто могучий заломил вверх кривую температур. Для байкера — то, что надо: сезон катания удлинялся, начало спячки отодвигалось.
Кей поднялся, вскинул руки и с наслаждением потянулся. После долгой езды напряжение отпускает не сразу, поэтому движения байкера несколько замедленны.
Это длится недолго, если вокруг люди и они говорят с байкером. В лесу никого на километры вокруг, Кей один (если не считать ХаДэ), и причин для спешки нет.
Он устроился под теплым боком ХаДэ. Нашарив в маленьком кармане куртки потертую зиппо и помятую пачку сигарет, закурил.
Кей сидел, откинув голову, наблюдая за сизыми струйками табачного дыма, запутавшимися в кустарнике и не торопившимися растворяться во влажном воздухе. Дождик молотит по голове, тело бьет легкий озноб, а сигареты горчат.
ХаДэ сырость противопоказана. Но ХаДэ терпит, прижавшись влажным боком к хозяину и делясь с ним остатками тепла.
Двигатель остыл, и байкер ощутил сырость, исхитрившуюся пробраться под тяжелые кожаные доспехи. Уезжать не хотелось, но нет и желания заработать простуду в мокрой чаще. Кей отшвырнул окурок в сторону, и тот со слабым шипением погиб в лужице под морщинистой осиной. На земле, рядом с корнями, отпечатались нечеткие звериные следы. Свежие. В них даже не успела собраться вода, насквозь пропитавшая лесную почву во время ночного дождя.
Кей встал и снова потянулся. Мускулы сладко заныли. Он не удовлетворился этим и несколько раз резко повернулся: вправо-влево, вправо-влево… Потоптался на месте и, размышляя, что бы еще придумать, бросил взгляд на дорогу.
Никого нет. Да и не может быть.
Байкер выбрал заброшенное местечко, подальше от людей. А пока он думал, байк поджидал хозяина под деревом, словно присевший перед броском зверь.
В голове Кея прыгали смутные, разрозненные мысли, сплетаясь в один длинный фильм без начала и конца. Кей жадно втягивал ноздрями лесной воздух, стараясь привести в порядок чувства. Он в любой момент может сорваться и уйти по шоссе в Город, оставив за спиной и мокрую опушку, и туман, пухлыми клубами вываливающийся на дорогу. Сознание того, что можно уехать, когда захочешь, расслабляло. Кей медлил, поддавшись тягучему осеннему настроению.
…Шорох за спиной заставил вздрогнуть и обернуться.
В чаще Леса, между толстыми стволами, перемещались тени. Казалось, от тумана отделяются рваные комки мокрой ваты, темнея на глазах и пропадая в зарослях.
Кей положил руку на руль байка. ХаДэ передалось напряжение хозяина, и байк встрепенулся. Или Кею показалось?
Не покидало ощущение, что из тумана за ним наблюдают. Он мог бы поклясться, что видит неподвижные желтые точки. Пронзительные глаза дикого Леса, внимательно следящие за ним, оценивающие его силу и исходящую от него опасность.
Хрустнула ветка, и Кей ощутил мерзкий холодок, пробежавший по позвоночнику.
Отвыкший бояться — боится втройне, когда страх возвращается.
Он стоял и смотрел, не отводя взгляд. Ему чудилось, что он срастается с Лесом, тот втягивает его, поглощает, процеживая сквозь туман мысли и чувства, растворяя в промозглом естестве глупые человеческие страхи.
Кей становился частью леса.
Серые звери. Вот они. Они выходят из чащи, останавливаются на границе темноты, садятся на задние лапы, смотрят глазами голодных покойников.
Разве бывают голодные мертвецы? О чем ты, Кей?
Сейчас это не важно. Зверей все больше. С ними возвращаются страхи, от которых Кей избавился тридцать тысяч лет назад.
Ты испытываешь судьбу, Кей?
Нет, ты хочешь слиться со Стаей и мчаться вместе с ней, огибая пологий речной берег, врезаясь в чащу, вызывая страх у всего живого вокруг, ощущая лапами мягкую упругость опавшей листвы, жадно вдыхая запахи, которых стало в миллион раз больше. Ты и не подозревал, что их столько! Не догадывался, что пахнуть могут звуки, цвета, мысли.
Туман опустился, нанизав клочья серой ваты на острые ветки кустарника. Глаза ничего не различали в белесой дымке. Но чтобы видеть — не нужно зрение, Кей! Достаточно запахов. Как просто…
Сделай последний шаг.
Влейся в Стаю.
Серые тени ближе, ближе, ближе…
Кто первый — тот прав. Кто первый — тот успел выжить. Стань серой тенью. Стань одним ИЗ.
И Кей шагнул в темноту…
Байкера хоронили в закрытом гробу.
Многие были искренне уверены, что внутри гроба пусто, а его жилец загорает в байкерском раю. Или ждет вызова, заняв очередь у ворот. А пока, невидимый, он катается неподалеку от раскрытой могилы и посмеивается, оглядывая людей в мертвой коже, оцепенело застывших вокруг продолговатой ямы, заливаемой моросящим весенним дождем.
Могила колет глаз прямотой углов. Строгая правильность последнего приюта байкера никак не вяжется с его бесшабашной жизнью. Это все равно, что обстричь и побрить Деда Мороза.
Серое небо опустилось низко, вознамерившись вдавить в кладбищенскую землю всех собравшихся. Люди топчутся за скромной металлической оградкой среди заросших могильных холмиков. Тесно покойникам, тесно еще живым. Люди стараются не наступать на могилы, хватаются за оградку, жмутся к хилым березкам или к плечу друга.
Иногда кто-то из скорбящих нервно вздрагивает и оглядывается. Словно хлопнули по спине. Может, они ожидают увидеть его живым?
Но его никто не увидит. То есть он здесь, но он призрак. Пусть порадуется, что сегодня собрались все.
От таких мыслей душа Кея успокаивалась. Он даже подумал о том, чтобы покурить в сторонке, но удержался.
Трибунал не отходил от могилы и смотрел, как Бешеные по очереди бросали комки мокрой земли на опущенный в яму гроб. Земля размокла и превратилась в грязь. Когда очередной байкер бросал свой комок, тот с чмоканьем шлепался на светло-коричневую крышку и расплывался над телом того, в чью смерть отказывался верить разум.
Отойдя от могилы, каждый долго очищал ладони от земли. Пусть перчатками берут землю другие.
Кей все-таки закурил, наблюдая, как Трибунал пытается поговорить с родителями мертвеца. Мать и отец, оба невысокого роста, еще ниже согнувшиеся от горя, безмолвно смотрели на массивного металлического орла, привинченного к карману косухи Трибунала. Кею показалось, что они ничего не слышат. Слова будто огибали их и растворялись в сыром воздухе.
Трибунал передал матери байкера толстый конверт и сочувственно положил ладонь на плечо отцу. Это оказалось лишним. Мужчина злобно дернулся, словно рука Трибунала обожгла его, причинив нестерпимую боль. Затем оба, отец и мать, как по команде, отвернулись. Трибунал посмотрел им в спину, развернулся и широким шагом, огибая могилы, направился к Бешеным.
Когда погибал кто-то из своих, Бешеные хоронили его, а после сжигали его же потрепанную джинсовую куртку, рукава которой были оторваны хозяином еще при покупке. Безрукавку нельзя оставлять на покойнике или отдавать родителям. Чтобы не вводить в соблазн придурков, которые сопрут джинсовку, напялят на себя чужие цвета и помчатся по шоссе навстречу крупным неприятностям.
В этот раз Стае не пришлось палить поминальный костер. Куртка сгорела вместе с хозяином. От обоих осталось очень немногое, только для захоронения.
Черная группа нервно колыхнулась. Отвернувшись от могилы, байкеры напряженно наблюдали за тем, как отец покойного суетился вокруг Трибунала с конвертом в руке. От Трибунала веяло ледяным спокойствием, а пожилой прыгал вокруг, остервенело тыча в каменное лицо вожака раскрытым конвертом, демонстрируя содержимое.
