Этот роман – художественное произведение, и ни один персонаж не призван намеренно изображать реальное лицо или сочетание реальных лиц, живых или же мертвых.
«Сколько хороших мужиков оказалось под мостом из-за бабы.»
– Генри Чинаски
Мне уже стукнуло 50, и с женщиной в постели я не был четыре года. Друзей-женщин у меня не водилось. Я смотрел на женщин всякий раз, когда проходил мимо на улицах или в других местах, но смотрел без желанья и с ощущением тщетности. Дрочил я регулярно, но сама мысль завести отношения с женщиной – даже на не-сексуальной основе – была выше моего воображения. У меня была дочь 6 лет, внебрачная. Она жила с матерью, а я платил алименты. Я был женат много лет назад, когда мне было 35. Тот брак длился два с половиной года.
Моя жена со мной разошлась. Влюблен я был всего один раз. Она умерла от острого алкоголизма. Умерла в 48, а мне было 38. Жена была на 12 лет моложе меня. Я полагаю, сейчас она тоже уже умерла, хотя не уверен. 6 лет после развода она писала мне длинные письма к каждому Рождеству. Я ни разу не ответил…
Я не уверен, когда впервые увидел Лидию Вэнс. Лет 6 назад, наверное, я только-только бросил службу на почте, где просидел двенадцать лет, и пытался стать писателем. Я пребывал в ужасе и пил больше, чем обычно. Пробовал писать первый роман. Каждую ночь, за работой, я выпивал пинту виски и две полудюжины пива. Курил дешевые сигары, печатал, пил и слушал по радио классическую музыку до зари. Я поставил себе целью десять страниц в ночь, но всегда узнавал только на следующий день, сколько написал на самом деле. Обычно я поднимался утром, блевал, потом выходил в переднюю комнату и смотрел на тахту – сколько страниц. Свою десятку я всегда превышал. Иногда там лежало 17, 18, 23, 25 страниц. Конечно, работу каждой ночи нужно было либо чистить, либо выбрасывать. На первый роман у меня ушла двадцать одна ночь.
Хозяева двора, где я тогда обитал, сами жившие на задворках, считали меня сумасшедшим. Каждое утро, когда я просыпался, на крыльце у меня стоял большой коричневый бумажный пакет. Содержимое менялось, но обычно внутри лежали помидоры, редис, апельсины, зеленый лучок, банки супа, красный лук. Время от времени по ночам я пил с хозяевами пиво, часов до 4-5 утра. Старик отрубался, а старуха и я держались обычно за руки, и иногда я ее целовал. В дверях всегда припечатывал ей по-настоящему. Она была ужасно морщиниста, но что ж тут поделаешь. Она была католичкой и выглядела очень славно, когда надевала розовую шляпку и воскресным утром отправлялась в церковь.
Я думаю, что познакомился с Лидией Вэнс на своем первом поэтическом чтении. Оно проходило в книжном магазине на Кенмор-Авеню – в «Подъемном Мосту». Опять-таки, я был в ужасе. Надменен, но в ужасе.
Когда я вошел, оставались только стоячие места. Перед Питером, заправлявшим той лавочкой и жившим с черной девчонкой, лежала куча налички.
– Вот говно же, – сказал он мне, – если б я всегда мог их сюда так напихивать, мне б еще раз на Индию хватило.
Я вошел, и они зааплодировали. Если говорить о поэтических чтениях, то мне предстояло порвать себе целку.
Я читал 30 минут, потом попросил перерыв. Я еще был трезв и чувствовал, как на меня из темноты пристально смотрят глаза. Подошли поговорить несколько человек. Затем, во время затишья, подошла Лидия Вэнс. Я сидел за столом и пил пиво. Она возложила обе руки на края стола, нагнулась и посмотрела на меня. У нее были длинные коричневые волосы приличной длины, выдающийся нос, а один глаз не совсем сочетался с другим. Но от нее исходила жизненная сила – ее нельзя было игнорировать. Я чувствовал, как между нами побежали вибрации.
Некоторые – замороченные и нехорошие, но всё равно они были. Она посмотрела на меня, я посмотрел на нее в ответ. На Лидии Вэнс была замшевая ковбойская куртка с бахромой на вороте. Груди у нее были ничего. Я сказал ей:
– Мне бы хотелось содрать с вашей куртки бахрому – с этого мы могли бы начать.
Лидия отошла. Не сработало. Никогда не знаю, что говорить дамам.
Ну и корма же у нее. Я наблюдал за этой прекрасной кормой, когда Лидия отходила.
Зад джинсов обнимал ее, и я следил за ней, пока она отчаливала.
Я закончил вторую половину чтений и забыл о Лидии, как забывал обо всех женщинах, которых обгонял на тротуарах. Забрал свои деньги, подписал несколько салфеток, несколько клочков бумаги, потом поехал назад, домой.
Я по-прежнему работал каждую ночь над первым романом. До 6.18 вечера писать я никогда не садился. Именно в то время я отмечался на проходной своего крыла терминала на почтамте. А они заявились в 6: Питер с Лидией Вэнс. Я открыл дверь. Питер сказал:
– Смотри, Генри, смотри, что я тебе привез!
Лидия запрыгнула на кофейный столик. Джинсы сидели на ней еще туже. Она мотала длинными коричневыми волосами из стороны в сторону. Она была безумна; она была дивна. Впервые я рассмотрел возможность того, чтобы действительно заняться с ней любовью. Она начала читать стихи. Свои. Это было очень плохо. Питер пытался остановить ее:
– Нет! Нет! Никаких рифм в доме Генри Чинаски!
– Да пусть читает, Питер!
Я хотел поглядеть на ее ягодицы. Она расхаживала взад-вперед по старенькому кофейному столику. Затем пустилась в пляс. Она размахивала руками.
Поэзия была ужасна, тело и безумие – отнюдь.
Лидия спрыгнула.
– Как тебе понравилось, Генри?
– Что?
– Поэзия.
– С трудом.
Лидия замерла со своими листиками стихов в руке. Питер облапал ее.
– Давай поебемся, – сказал он ей. – Кончай, давай поебемся!
Она его оттолкнула.
– Ладно, – сказал Питер. – Тогда я уезжаю.
– Ну и вали. У меня своя машина, – ответила Лидия. – Я к себе и сама доберусь.
Питер подбежал к двери, остановился и обернулся:
– Ладно, Чинаски! Не забывай, что я тебе привез!
Он хлопнул дверью и был таков. Лидия присела на тахту, поближе к двери. Я сел примерно в футе и посмотрел на нее. Выглядела она великолепно. Я боялся. Я протянул руку и коснулся ее длинных волос. Они были волшебны. Я отдернул руку.
– И все эти волосы в самом деле твои? – спросил я. Я знал, что так оно и есть.
– Да, – ответила она, – мои.
Я взялся рукой за ее подбородок и очень неумело попробовал повернуть ее голову к своей. Я никогда не уверен в таких ситуациях, как эта. Я слегка поцеловал ее.
Лидия подскочила:
– Мне надо идти. Я плачу няньке.
– Послушай, – сказал я, – останься. Заплачу я. Останься на немного.
– Нет, не могу, – ответила она. – Идти надо.
Она пошла к дверям, я следом. Открыла дверь. Потом обернулась. Я потянулся к ней еще один, последний раз. Она подняла лицо и выделила мне крохотный поцелуй. Затем отстранилась и вложила мне в руку какие-то отпечатанные на машинке листки. Дверь закрылась. Я сел на кушетку с бумагами в руке и стал слушать, как заводится ее машина.
Стихи были скреплены вместе, откопированы и назывались «Еiiii». Я прочел несколько. Интересны, полны юмора и половой чувственности, но плохо написаны. Авторы – сама Лидия и три ее сестры, все вместе – такие задорные, такие храбрые, такие сексуальные. Я отбросил листики и распечатал пинту виски. Снаружи было темно. Радио играло, в основном, Моцарта, Брамса и Б.
Через день или около того по почте пришло стихотворение от Лидии. Оно было длинным и начиналось так:
Выходи, старый тролль,
Выходи из своей темной норы, старый тролль,
Выходи на солнышко с нами и
Позволь нам вплести маргаритки тебе в волосы…
Дальше поэма рассказывала мне, как хорошо будет танцевать в полях с нимфообразными женскими существами, которые принесут мне радость и истинное знание. Я убрал письмо в ящик комода.
На следующее утро меня разбудил стук в стеклянную панель входной двери. На часах было 10:30.
– Уходите, – сказал я.
– Это Лидия.
– Ладно. Минутку.
Я надел рубашку, какие-то штаны и открыл дверь. Потом сбегал в ванную и проблевался. Попробовал почистить зубы, но только блеванул еще раз: от сладости зубной пасты вывернуло желудок. Я вышел.
– Ты болеешь, – сказала Лидия. – Мне уйти?
– О, нет, я в порядке. Я всегда так просыпаюсь.
Лидия выглядела хорошо. Сквозь шторы просачивался свет и сиял на ней. Она держала в руке апельсин и подбрасывала его. Апельсин вращался в солнечном свете утра.
– Я не могу остаться, – сказала она, – но я хочу тебя кое о чем спросить.
– Давай.
– Я скульптор. Я хочу вылепить твою голову.
– Ладно.
– Надо будет прийти ко мне. Студии у меня нет. Придется делать у меня дома. Ты ведь не будешь из-за этого нервничать, правда?
– Не буду.
Я записал ее адрес и как добраться.
– Постарайся подъехать часам к одиннадцати. После обеда дети из школы приходят, и это отвлекает.
