— Метр цепи два евро! — Комсостав сделал вид, что ничего из ряда вон не случилось, что противник каждый день расстреливает его из оружия неизвестной марки и принципа действия. — На цепь я самолично потратился! Надо бы компенсировать…
Тушканчег презрительно хмыкнул, что-то пробурчал в ответ и, вжикнув катушкой, выпустил хвост на максимальную длину. Втянул шипы. Обхватил оптоволокном и силиконом безразличную ко всему троицу, нежно так, по-родственному, и — пыхнуло пламя! — взмыл в атмосферу, которая, кстати, была уже не ахти из-за тумана. Три тела на буксире. Сложная конструкция на мгновение зависла в воздухе над бойцами ВКС, после чего шумно стартовала к высотам Стены.
— Скатертью дорога, ур-роды! — процедил комсостав.
Старлей воздержался от комментариев. Он принялся шарить в обломках кирпича, отгребая в сторону битую черепицу и рулоны ржавой жести.
— Чего ищешь? — спросил комсостав.
Старлей подумал и решил проигнорировать устав. Стандартный набор из двух фраз не уместен, когда речь идет о высококалорийной жратве.
— Тушенку. Три ящика. Тварь ушастая сказал: по ящику за рыло…
— А. Ну-ну. Ищи. А чего? Вдруг… чудеса случаются, мало ли… — хмыкнул комсостав, сорвал травинку и воткнул в кариес нижних резцов.
Старлей тут же сообразил, что старается напрасно.
— Тушенку куда дел, гад?!
— Время не вышло, а ты борзеешь… Нэ кажи гоп… Рано, воин, рано…
— В самый раз. Тушенка где?!
— Поделишься?
— А то. Готовься: и пивка ты у меня попьешь, и отлив почистишь! — Старлей скорчил зверскую рожу, напряг желваки.
— Поделишься? — Комсостава было не пронять.
Старлей нехотя кивнул:
— Ага, бля, куда ж без тебя, халявщик.
— Чья бы рычала… Я ж водочкой угощу, повышение у тебя все-таки. Сколько можно это саке пить, а? Мне закупщики городские подогнали, спасибо вертолетчикам. Бартер — тонна омедненных гвоздей на ящик бухла. Мотай на ус, пригодится. Мне когда предыдущий комсостав — он потом умным оказался, на тушенку поменяли, — он мне должность сдавал и все подробно раскинул, куда и как армейская система действует. Живи сам, а другие потом поживут. В свое время. Ротация кадров — великое изобретение… э-э… людского разума…
Двинули к блокпосту.
У КПП на требование выделить сигарету, а лучше две Старлей оскалился, как сорвавшаяся с троса саабаачкаа, и послал вымогателей на. Вымогатели, открыв рты, на секунду замешкались, после чего исчезли в караулке и больше не маячили.
— Накатим?
— Закусим?
— Значит, и накатим, и закусим!
За дверями склада противогазов коптила лампада — нитка, подсолнечное масло, консервная банка, на алой этикетке желтые буквы: «Килька в томате». Источник света установили на ящике, накрытом куском полиэтилена. Замусоленные карты слоились и липли к пальцам, не желая раскрывать секрет своего достоинства — король или валет?
А может, дама?
Играли в преф на сигареты. Конечно, с третьим «болваном» не по кайфу, но все-таки.
— Ты к Федору из второго взвода присмотрись и к Азамату. Джон, этот боров натовский, доверия не внушает. Вот помяни мое слово, паря, скоро проявятся они, умники херовы!.. — Комсостава скрипнул щетиной подбородка. — Шесть пик. Ты мне тогда баночку тушенки выдели, а? За наводку?
— Умники, да уж. То есть тушканчеги? Вист. — Старлей принципиально игнорировал продовольственные намеки.
— А какая, на, разница? Лишь бы твари ушастые тушенку в обмен давали. Да побольше. Жрать-то хочется!
Старлей кивнул: и то верно, никакой и хочется. Завтра он проснется похмельный, и все будут называть его комсоставом. За глаза. А в лицо — орать: «Так точно!» Но это завтра. А сейчас пора баиньки.
В замочную скважину сочилась струйка зеленого тумана.
— Надоело. Все равно я выиграл. Заранее. Есть возражения? Нет? Ну и чудно.
Старлей откинулся к стене, поднял воротник и просунул пальцы в рукава драного камуфляжа. И тут же засопел, открыв рот.
Как обычно, снилось серебро трех лун и зарево пылающего мусора.
Родина. Стена размером с планету.
— Ыба?
— Селедка!
К/ф «По семейным обстоятельствам»
— А вы знаете, что тушканы открыли завод по консервированию человеческого мяса?
Укрытые енотовыми мехами плечи хозяйки салона задрожали от ехидного смеха. Из-под енота посыпался обильный тальк.
— Ах, душечка, зачем же им завод? Их Ковчег — это и есть большая консервная банка. Они туда заманивают простаков и замораживают в космическом вакууме. У них на орбите Плутона пищевой склад, население множества планет. На все вкусы, так сказать… Кстати, я слышала, вы с мужем подали документы на репатриацию?
Ее собеседница возмущенно задохнулась и, взметнув подол черного платья, направилась к столу с напитками. Стоящая рядом молодая художница-авангардистка хмыкнула:
— Дорогая Софья Павловна, ну у вас и воображение. Ну какой же Ковчег — консервная банка? Ведь из консервов надо кислород выкачивать. Что же они, насосом качают? А если не выкачать, заболеешь ботулизмом и как пить дать умрешь. Нет, непременно завод, с огромными крюками под потолком, на них кровоточащие тела… Сырое мясо — это так рельефно, кровь, желтые глыбы сала. Дикая материя.
Максик вздохнул и пошел к столу вслед за первой теткой. Та уже барражировала по залу, как особенно голодная касатка, — похоже, искала среди гостей сотрудника тушканского посольства, чтобы осведомиться о судьбе своего прошения.
У стола стоял недружелюбный официант в смокинге. Увидев Максика, он скорчил недовольную рожу и демонстративно отвернулся.
— Коньяку, пожалуйста, — вежливо сказал Максик.
— Нету коньяка.
— А что есть?
— Сами не видите? Водка, джин, кола, апельсиновый, яблочный сок.
— Ну давайте водку с апельсиновым соком.
Официант плеснул в стакан водки с таким выражением лица, будто его поставили здесь разливать помои для особенно дурнопахнущей популяции скунсов. Максик принял стакан, не говоря худого слова, вытер забрызганный соком пиджак и пошел прочь. Сквозь толпу к нему уже пробивался кто-то знакомый. Высокий. Черный плащ нараспашку, в руке — узкий бокал.
— Кир! Ну ты вездесущий!
— Вечер только начался, Максик, а ты уже ругаешься.
— Все шутишь? Ты лучше скажи, где шампанское достал. Мне этот мудацкий пингвин даже водки пожалел. Вот всегда так: тебе шампанское, мне дерьмо.
— Не делай преждевременных обобщений. Я знал, что хозяйка — скряга, и прихватил бутылку с собой.
— Ну?
— Баранки гну.
Кир порылся в плаще и извлек початую бутылку розового мускатного. Оттуда же добыл второй бокал.
— Пошли-ка на балкон. Душно тут.
Они с трудом протолкались к балконным дверям — то есть это Максик с трудом, Кир просачивался всюду, как керосин.
На балконе и вправду оказалось прохладней. Внизу было черным-черно — комендантский час, затемнение. Только далеко, над портом, перекрещивались лучи прожекторов. Отслеживали тушканские корабли.
Кир поставил бутылку на широкие каменные перила, протянул Максику наполненный бокал. Максик с благодарностью вдохнул тонкий аромат муската. Водку вместе со стаканом очень хотелось отправить вниз, но Максик сдержался. Вдруг там идет старичок с палочкой? Хотя, конечно, никаких старичков на улицах не было, а если и были, их давно задержал патруль.
Кир обернулся к Максику:
— Ну как, вышло что-нибудь новенькое?
— Подборка вышла в «Младости». Почитать?
— Зачти.
Кир одним глотком высосал шампанское и налил себе еще. Максик откашлялся и прочел с выражением:
Я поэт, зовусь Незнайка. У меня есть х**.
Подождал реакции и, когда ее не последовало, добавил:
— Критик Латунский говорит, концептуально очень. За звездочками могут таиться многие смыслы, воображение читателя играет. Обещал разнос устроить в следующем номере Газеты.
Кир опустошил бокал и кивнул:
— Правильно говорит. Х** — это всегда концептуально. Но я бы на твоем месте тему все-таки развернул. Например, так: «Я п**, зовусь Н**, у меня есть х**». Тогда воображение читателей заиграет еще яростней.
Максик подумал немного, потом достал блокнот и записал.
— Ничего, если я без копирайта?
Кир хлопнул его по плечу (Максик отчаянно прижал к груди бокал — не дай бог, выплеснется, где по нынешним временам еще шампанского достанешь) и добродушно ответил:
— Ничего. Дарю. — Потом посерьезнел и добавил: — Вот что. Ты ведь у Веньки на дне рождения будешь? Надо мне от тебя статейку, и хорошо бы, если в Газету… Подробности там расскажу. Приходи.
«Ну вот так всегда, — подумал Максик, быстро заглатывая шампанское, — никогда просто так не угостит, шельма».
