– Бокал красного, а что?
– Полило что-то, как будто бухал, – ответил Тима.
Вскоре с волосами было покончено и боль ушла, уступив ровному зуду. Я захлопнул книжку, всё равно перелистывать страницы одной левой весьма сложно, а правую я стараюсь не дёргать. Оставшись без развлечения, я уставился в окно. Вид не изменился, Внешэкспортбанк по-прежнему предлагает купить акции, суля высокий стабильный процент. Я вспомнил пачку бабушкиных облигаций, оставшихся от какого-то государственного займа, который так и не был возвращён. Эти облигации бабушка хранила как золото, кроме них, у неё ничего ценного не было. Она верила, что на старости лет облигации обеспечат ей благополучие. Ничего подобного не произошло, про выплаты по облигациям государство забыло. Во мне это крепко засело и теперь любой посул сохранить и приумножить мои деньги не вызывает у меня ничего, кроме недоверия.
В квартире наверху заработал перфоратор.
– Новые жильцы? – кивнул я на вибрирующий потолок.
– Ага, бабуля умерла на Новый год.
– Прямо на Новый год? – удивился я.
– Прямо на Новый год.
– Грустная история.
– Грустная, и даже не потому, что на Новый год.
– А почему?
Выводя Машин носик, Тима начал рассказ:
– Ей было девяносто шесть лет. Она была последним потомком великих князей. Её родители вернулись в советскую Москву в середине двадцатых. И вот она благополучно пережила репрессии, войну и тут под Новый год загремела в больницу.
– Ну и?..
– Почувствовала себя перед праздниками плохо, и её, как женщину обеспеченную, отвезли в платную клинику. Родственники приехали навестить, а её там нет. Спрашивают, где. Оказалось, она устроила скандал и её отправили в сумасшедший дом.
– Из платной больницы???
– А что? У нас в платных больницах те же медсёстры и врачи работают, что и в бесплатных.
– Это уж точно… и что дальше?
Тима, не отвлекаясь от Машиного личика, продолжил:
– Приезжают они в сумасшедший дом, а там праздники, врачей нет, сторож пьяный, а бабуля сидит в коридоре привязанная к стулу и с обритой головой.
Я сглотнул. Скулы запылали. На свежевытатуированных Машиных кудрях снова выступили красные капли.
Когда я представил себе старуху, великую княгиню, связанную и обритую наголо, в коридоре московского дурдома накануне наступления 2008 года, тотчас захотелось воткнуть татуировальную машинку со всеми иглами в горло той бляди, которая это сделала. Здорово бы смотрелись капли тёмно-синей краски вокруг раны, из которой бы хлынула мерзкая кровь! Смотрители и смотрительницы российских больниц крепкие, толстые существа. Монстры, неудачники, выродки, упивающиеся безграничной властью над безответными пациентами. Злоба и пафос охватили меня. Сколько я слышал про наши больницы историй, от которых спина покрывается ледяным потом! Про гинеколога-карлика, нарочно доставляющего боль своим только что родившим пациенткам, про сиделок в роддомах, кормящих новорожденных транквилизаторами, чтобы те не слишком орали…
С чего я так разнервничался? Чего мне жалеть эту старуху, потому что она великая княгиня? Я же прошел мимо кричащей из окна и глазом не моргнул… А врачей тоже понять можно – платят им мало, людей они не очень-то любят… Да и не все врачи изверги, пришили же Боре язык на место. Тима продолжил:
– Вызволить её из психушки удалось не сразу, начальство отсутствовало из-за праздников. После возвращения домой она прожила два дня. Умерла прямо во время президентского поздравления. Теперь квартиру продали.
– М-да… – только и сказал я. Крыши за окном стали розоветь на закатном солнце.
К нам зашла бритоголовая подружка Тимы. Окажись она в сумасшедшем доме, то, по крайней мере, от одного унижения будет избавлена. Я обратил внимание на её яркие красные ногти на красивых ногах. Лак чуть светлее моей, выступившей на Машиных волосах, крови. Ноги с красивыми ногтями ступают по разбросанным на полу салфеткам в крови и краске. Тима то и дело протирает моё плечо.
– Откуда шрам? – улыбнулась мне бритоголовая.
– Раньше мотогонками увлекался, – соврал я по старой привычке.
После школы я себе придумал легенду про мотогонки и про то, как я дал себе зарок больше на мотоцикл не садиться. На девушек действовало безотказно, не обязывая при этом катать их на мотоцикле. Водить-то я его не умею. Губки у бритоголовой приоткрылись, в глазах блестнул интерес.
– Мотогонки? Круто!
Через четыре с половиной часа Маша-Сирин, державно распустившая крылья, окончательно утвердилась над сердцем. Я расплатился, крепко пожал Тиме руку, улыбнулся бритоголовой обладательнице красивых ног и вышел за дверь.
Грохот ремонтных работ в бывшей квартире великой княгини усилился.
Проходя мимо дома, из которого несколько дней назад высовывалась кричащая старушка, я остановился. После рассказа об участи княгини я забеспокоился обо всех стариках вообще. Тишина, как и по пути сюда. Может быть, тот азиат в оранжевом комбинезоне помог ей, позвонил дочери… Впрочем, беспокойство о чужой судьбе длится недолго, вокруг щебечет весна, а я всё ещё молод, хотя кое-что ушло безвозвратно и правое плечо уже никогда не станет девственно-чистым.
Рассматривая татуировку, Маша долго молчала, а потом придирчиво высказалась:
– Во-первых, я блондинка, а эта брюнетка. А во-вторых, она на меня не похожа, глаза не мои, еврейка какая-то!
Знала бы она, сколько крови, в буквальном смысле, я пролил из-за её гривы.
– Маш, ты чего? Какая еврейка?! Это же ты! Понятное дело, что идеального сходства добиться трудно, а брюнетка потому, что краска такая! Белым же татуировки не делают! В целом копия ты!
– Не знаю, по-моему, ты какую-то другую бабу попросил изобразить…
Я шутливо морщусь, мол, какое нелепое предположение. Маша уселась на диван, надув губы. Обнимаю её. Здорово всё-таки, что Рыжуха меня тогда лягнула. Шрам девочек так и притягивает. Не будь шрама, не было бы Любы. Я бы не набил на плече сердце. Не появилась бы Маша-сирин. А Маша-сирин с сердцем в когтях мне нравится ещё больше, чем просто сердце. На самом деле всё равно, что Маша думает, ведь эту татуировку, как и предыдущую, я сделал исключительно для себя.
Все было похоже на триллер. Я не верил, что это происходит не на экране, а лично со мной. События развивались стремительно. Маша голая ползла по полу, оставляя на паркете капли крови. В тон лака на ногтях.
– О-о-о-оооооо!!!
– Ну, ничего, моя милая! Ничего! – Я гладил её по спине. Так всегда делала бабушка, на спине у человека находятся успокоительные точки. У Маши красивая спина; изящная ложбинка, смуглые лопатки, родинки. Спина расширяется книзу, переходя в аппетитный зад. На крестце милая припухлость, по бокам ямочки. Обычно я любуюсь её спиной во время секса. Теперь Маша орала как резаная. Мои поглаживания превратились в нервные шлепки. Мы медленно приблизились к ванной.
Шумела вода. Восточные светильники отбрасывали паутинообразные тени на мраморную плитку цвета топлёного масла, обрамляющую большую белую ванну.
– Ой, мамочки-и-и-ииии!!!
– Миленькая, давай помогу. Миленькая, всё хорошо! Всё будет хорошо!!!
– В туалет! Надо в туалет! Фу-фу-фу! – коротко задышала Маша и, роняя вишнёвые капли, поползла в туалет.
– Давай клизму поставим, Лара говорила, надо сначала клизму поставить… У меня всё готово…
– О-о-о-о!!! – взвыла Маша. – Не надо! Не надо! В ванную! Скорее!
Я отшвырнул клизму, вода залила весь пол. «Ничего, гидроизоляция есть», – мелькнуло в голове. Помог Машке встать на ноги. Наши глаза встретились. Её серо-зелёные и мои карие. Она тряслась, я придерживал её голову. На ладони осталась холодная испарина. Держась одной рукой за живот, она с трудом перешагнула через бортик ванны.
Господи, помоги нам, пожалуйста!
Она скривилась от острой боли, опёрлась рукой на приготовленные палочки благовоний. Мы планировали их зажечь, чтобы рожать в приятной расслабляющей атмосфере. Палочки хрустнули, оставив на Машиной ладони цветные отпечатки. Господи, помоги!..
Маша переступила в ванну и стала неловко приседать. Левая нога скользнула… Господи!
Я впрыгнул в воду, удерживая подругу от падения. Она вцепилась в мою футболку.
– Где Лариса?..
– Полчаса назад сказала, что едет, – бодро ответил я. – Сейчас будет, всё о’кей. Всё о’кей. Главное не нервничай! Что тебе сделать?
– Воду погорячее… о боже, за что мне это!!!
Я проверил воду, из крана лилась ледяная. Чёртов кран – или кипяток, или ледяная, настроить его всегда проблема.
Мы с Машей очень хотели ребёнка. Маша решила рожать дома. В этом случае ребёнок не подвергается стрессу от ярких ламп и железных пальцев врачей, его не отрывают от матери в первую же секунду, он не орёт благим матом в общем с другими младенцами зале и не вырастает, в результате этого, психом. Есть такая теория. Кроме того, в больнице ребёнка могут перепутать с ребёнком соседки по палате, заразить любой инфекцией, уронить и простудить. Недавно одного новорожденного в больнице искусала крыса. Мы даже посещали курсы для будущих матерей, собирающихся рожать на дому. На курсы принято ходить с мужьями.
