Видно было, что роль хозяйки ей очень нравится.
Борис Тимофеевич с властным одобрением оглядел ее, — из какой-то цветастой тряпки смастерила она изящный передник, повязанный тесемками над животом под грудью; волосы гладко причесаны и сзади перехвачены розовым бантом; глаза блестят; лицо умыто; на лице улыбка.
— Чем ты занималась? — просто и строго спросил Борис Тимофеевич, с самого начала решивший про себя, что распускать и тем более баловать женщину опасно. — Все перед зеркалом вертишься, кокетка?
— Что вы, Борис Тимофеевич? — застеснялась Лина. — Где это у вас зеркало? Одно я нашла, да и то мухами в два слоя засижено. Еле-еле отмыла.
Борис Тимофеевич прошел в кухню и был потрясен: женская рука, движимая благодарностью и вдохновением, сотворила чудо — закопченные стены отмыты, газовая плита сияет белизной, посуда также выполоскана и расставлена в том гармоническом соответствии, какое ведают лишь великие искусницы очага.
— Ох, Лина, — рассмеялся Борис Тимофеевич, — ох, подруга, цены тебе нет! И полы, смотрю, блестят. Ну, спасибо, ублажила.
— Давайте завтракать. Я сварила овсяный киселек.
— За заботу спасибо, а вообще-то — к черту всякую диету, будем жить полной жизнью. Жизнь — сочна и пахуча, и надо от нее не отщипывать, а ломать большими кусками.
— Не подавиться бы нам, — заметила Лина, расставляя на столе посуду. — Вы сами как-то говорили: не откусывай больше, чем можешь проглотить.
— Небось прокусим. Или пальцем протолкнем. — Борис Тимофеевич говорил уверенным тоном, и движения его были скупы и сильны, да и в лице появилась некоторая лихость. — Я теперь в магазине стану работать. В гастрономе, на посуде, а? Тебе не стыдно будет, что твой мужик из инженеров в посудники подался? Бабы — народец честолюбивый.
— Лишь бы человек был хороший, — улыбаясь, отвечала Лина. — Остальное все можно: где сгладить, где перетерпеть.
— Я еще и воровать научусь, — подтрунивал Борис Тимофеевич.
— Не получится. У вас в сердце — правда.
— Нашла праведника. Праведники, голубушка, все больше по отдаленным местам мыкаются, в своей ли, в чужой стороне. Для остальных закон один: с волками — по-волчьи.
— А кто овцами захочет быть?
— Если б овцы знали, что они овцы… А кисель хорош! Недаром я давно глаз на тебя положил — догадывался, что из тебя укладистая хозяйка выйдет. А сама что еле ложкой ворочаешь?
— Да я уж поклевала до вас.
— Нет, миленушка ты моя, так не годится. Тебе есть надо много, с аппетитом и покалористей. Будешь есть только то, что захочешь. Зря я, что ли, в магазин устроился? Сейчас приберемся и пойдем тебе тряпки покупать. Платье попросторней, плащик какой поприглядистей, туфельки, бельишко. Голову приведем в порядок, причесочку построже.
Лина, улыбаясь, слушала.
— Косметика на время отменяется. Никаких помад, красок на глаза. Это вредно для ребенка. Курение — отменяется.
— Я сегодня еще не курила.
— Правильно. И завтра не закуришь.
— Хорошую вы мне жизнь планируете, Борис Тимофеевич. Хуже каторги.
— Ничего, перебьешься. Ребенок должен рождаться здоровым. Завтра утром пойдешь в консультацию и принесешь мне бумагу от врача, какие у тебя анализы и какие витамины тебе нужны.
— Вам тоже бумага пришла. Телеграмма. — Лина вытащила из кармана передника листок и положила на стол. — Я расписалась в приеме.
Борис Тимофеевич прочитал: «Тов. Востриков зпт жду информацию тчк Сергей Алексеевич тчк».
— Кто этот Сергей Алексеевич?
— Вербовщик, Линочка. Вот впился, клещ!.. Я попал вчера в будущее, — не знаю, как это случилось, — и там меня этот тип подцепил на крючок.
— Это некрасиво, — осторожно и твердо сказала Лина.
— Куда некрасивее, да что делать? Я бумагу подписал.
Они замолчали. Лина, опустив голову, чертила на клеенке невидимые узоры.
— Ладно, — решительно качнул подбородком Борис Тимофеевич. — Станем выбираться из этой грязи. Так, чтоб никого не запачкать. Слушай, — сказал он, — ты серьезно решила выйти за меня замуж?
— А вы мне предлагали?
— Так я сейчас предложу. Выходи за меня замуж.
Она улыбнулась.
— Вот и правильно, — рассудил он, — я стану тебя беречь и любить. Буду верным, как собака, и страстным, как горилла.
ДВОЕ ТЕРРОРИСТОВ ЗАХВАТИЛИ АВИАЛАЙНЕР, СОВЕРШАВШИЙ РЕГУЛЯРНЫЙ РЕЙС ИЗ… В… БАНДИТЫ ПОСАДИЛИ САМОЛЕТ В АЭРОПОРТУ… И ПОТРЕБОВАЛИ…
— Здра-а-авствуйте, дорогуша! — воскликнул радостно Алексей Сергеевич, широко раскинув руки, идя навстречу Борису Тимофеевичу, похлопал по спине и доверительно-загадочно шепнул: — Хорошо, что сам пришел. Я собирался посылать за тобой. — Затем громко сказал: — Да ты проходи, дорогой товарищ, садись и будь как дома. Пиво? Полюстровую? Боржоми? Ессентуки?
— Нет, благодарствуем, — отвечал растерявшийся от натиска доброжелательности Борис Тимофеевич. — Я ведь на минуту.
— Ну, что там у вас? — спросил Алексей Сергеевич.
— Ничего серьезного. Народ ныне мелковатый. Как семечки с худого подсолнуха… Два анекдота, одно стихотворение, одно высказывание.
— Ага, — оживился Сергей Алексеевич, — это уже лучше. Где слышали? От кого? Кому?
— От кого — не ведаю, — сокрушенно покачал головой Борис Тимофеевич. — Я вижу только посуду и руки.
— Это уже хуже, — огорчился Сергей Алексеевич. — Но голос при случае узнаете? Возможно, этот человек к вам часто приходит с бутылками.
— Нет, его руки я видел впервые. Он сдавал три молочных бутылки — у одной горлышко было выщерблено, восемь майонезных баночек и одну склянку из-под подсолнечного масла. И руки самые обыкновенные — суховатые, ловкие и энергичные. На левой руке след от кольца, видимо, человек этот был раньше женат. Голос спокойный, негромкий, с ленцой. Делаю вывод, что на работе ему приходится мало разговаривать.
— Ну, голубчик! — воскликнул Сергей Алексеевич. — Да у вас кладезь способностей. Со временем вы станете для нас ценнейшим человеком.
— Зачем вам? — спросил Борис Тимофеевич. — Для изучения общественного мнения достаточно каких-нибудь анкете дюжиной скользких вопросов…
— Не-ет, дорогуша, — заходил Сергей Алексеевич по комнате, потирая руки, — ошибаетесь… Как бы вам объяснить… Будущее светло и прекрасно. Стремитесь к нему, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести. Улавливаете?
— Не улавливаю, — признался Борис Тимофеевич.
— Тогда с другой стороны подойдем, — терпеливо объяснял Сергей Алексеевич. — Будущее — это не то, к чему вы идете, а то, к чем мы вас приведем. Догадываетесь? То-то же… А зачем? — Сергей Алексеевич вздохнул. — Человек стремится к счастью, как рыба к глубине. И чтобы это счастье предусмотреть в будущем — ведь наш человек заслуживает счастья, не так ли? — чтобы предусмотреть, мы должны знать сегодня, в 2039 году, о чем вы там, в восьмидесятых, думаете и говорите, а?
— Ловко! — восхитился Борис Тимофеевич. — Прямо роман можно писать.
— И напишем, голубчик, напишем. И роман, и повесть… Все зафиксируем. Ну так как? Будем работать?
— Надо обмозговать, — уклончиво ответил Борис Тимофеевич. — Сколько платить станете… И чтобы отпуск и путевка в дом отдыха.
— Не будем торопиться, голубчик, не станем торговаться. Выкладывайте что принесли.
Слушая бесстрастный, нудный пересказ Бориса Тимофеевича, Сергей Алексеевич то криво улыбался, то громко хохотал, показывая в смехе искусственные передние зубы. Иногда он перебивал рассказчика и сам, давясь смехом, вставлял что-нибудь этакое, неприличное, с гнильцой и изюминкой, — всего один профессиональный штришок, но зато как высвечивалась и озарялась веселием вся картина, как будто два старых друга встретились на заслуженном отдыхе и делятся свежими воспоминаниями. Блаженные минуты!..
Выслушав последнее стихотворение, Сергей Алексеевич вдруг помрачнел.
— Да, — с горечью признался он, — интереснейшие времена! А жаль… не дотянем мы с вами всего промежутка. Два-три десятилетия так и выпадут из нашего свидетельствования. Сколько вам возраста? Да? И мне тоже. Удивительное совпадение. Вот подлинный трагизм — работаешь, не спишь ночами, свершая адский труд по расчистке геркулесовых конюшен человеческой памяти, а результат? Безымянность? О-хо-хо, грехи наши тяжкие… Ну так что, до следующей встречи?
— Мне бы сегодня плату получить, — напомнил Борис Тимофеевич.
— Ах да! — ударил себя по лбу Сергей Алексеевич. — Запамятовал. Он извлек из стола затрепанную книжку — тарификационный справочник. — Сейчас посмотрим. Так. Вот «А». Смотрим. «Анекдот об…» Четыре рубля двенадцать копеек. Дальше. «Анекдот с упоминанием…»Три рубля восемьдесят четыре копейки. Смотрим литеру «В». Есть. «Высказывание об…» Сколько слов было в этом высказывании? Шесть слов? — хитро взглянул Сергей Алексеевич.
