Сначала я направлялась туда, где оставила машину, но, уже увидев ее, поняла, что не смогу выжить под ливнем уговоров, увещеваний, предложений помощи, который немедленно обрушится на меня, стоит мне только приостановиться для того, чтобы открыть дверцу, залезть внутрь самой и закрыть дверцу, не дав залезть ему. Я подумала о споре на тему — возможно ли вести машину «в таком состоянии», который мне наверняка придется вынести. Я представила, что, даже оставив меня в покое на этот раз, он способен записать номер, узнать по нему адрес и потом докучать уже серьезно, ежедневно, начиная со следующего утра, когда ему потребуется узнать, благополучно ли я доехала…
Прокрутив все это в голове, я прошла мимо своей недоумевающей тойоты, как мимо чужой, даже не посмотрев в ее сторону. Дождь усилился; возможно, это слегка охладило пыл моего благодетеля. Во всяком случае, он уже не изрыгал прежние потоки слов, а просто следовал за мной, изредка повторяя, что он непременно меня проводит, потому что не может отпустить женщину одну, «в таком состоянии, в такое время и в таком районе».
Мы прошли арку между двумя небоскребами и повернули направо, в сторону моста над хайвеем. Думаю, я уже тогда знала, что сделаю, хотя, возможно, еще не осознавала этого. Я просто ускорила шаги. Паренек забеспокоился.
— Прошу вас, скажите, где вы живете, — взмолился он, когда я выбежала на мост. — Я вас отвезу! Прошу вас!
Внизу лежало полусонное, почти пустое в предрассветный час русло хайвея. Я резко остановилась и, схватившись за перила низкого заграждения, наклонилась. В тридцати метрах подо мной, предупредительно зарычав ввиду моего непрошеного внимания, пронесся тяжелый грузовик.
— Не бойся! — закричала я ему вслед. — Мне нет до тебя дела! Ты для меня никто! Никто!
— Не делайте этого! — произнес тревожный голос у меня за спиной. — Я не позволю, слышите?! Не надо отчаиваться. Утром все покажется иначе, вот увидите!
Я повернулась. Мимо пронеслась машина, на секунду осветив фарами и мост, и мир, и затаившееся в нем танго. Паренек стоял в полуметре от меня, вытянув обе руки в мою сторону. Мною вдруг овладело удивительное спокойствие. Я даже улыбнулась.
— Что ты от меня хочешь?
— Отойдите от перил, — сказал он. — Просто отойдите от перил.
Я снова улыбнулась и сделала шаг, затем еще один и еще. Паренек тоже шагал, постепенно перемещаясь в пространство между мною и ограждением, словно преграждая мне дорогу к пропасти, двигаясь осторожно, как охотник, который опасается спугнуть дичь. Думаю, бедняга так и не успел понять, кто в этой ситуации был дичью, а кто охотником.
Он даже не вскрикнул, когда я сильно толкнула его в грудь обеими руками. У него не было ни единого шанса спастись. Слишком уж низкое там ограждение. Слишком уж неожиданно все произошло. Неожиданно даже для меня.
Перед тем как вернуться назад, к машине, я огляделась. Я стояла на мосту одна, совсем одна. Никого вокруг. Полное одиночество. Настоящее одиночество. В третий раз за эту удивительную ночь. Душа моя разрывалась от восторга, как во время настоящего танго. Снизу, издалека, будто из другой вселенной, послышался стон тормозов, свист покрышек по мокрому асфальту, звук удара. Мост содрогнулся в такт сладкой судороге моего счастливого сердца. Никогда еще мне не дышалось так хорошо. Зрение до странности обострилось; я различала самые мелкие, самые дальние и тонкие вещи: каждую щербинку, каждую трещинку мира, каждую капельку его дождя, идущего не только вне меня, но словно бы и внутри, будто между мною и всем остальным пространством не осталось никаких перегородок, ничего, будто мы стали единым целым: я — миром, а мир — мною, и про это новое существо нельзя было даже сказать, что оно одно-единственное во всем мире, потому что оно само и было всем миром. Не чуя под собой ног, я добралась до тойоты.
Спуск на хайвей был перекрыт, по мощеным откосам метались красно-синие блики патрульных машин и карет скорой помощи. Молоденький полицейский разворачивал подъезжающие машины, что-то коротко объясняя и показывая рукой направление.
— Закрыто, госпожа, — сказал он, когда очередь дошла до меня. — Придется вам спуститься южнее. Знаете, как проехать?
— А что случилось?
— Самоубийца! — полицейский возбужденно дернул щекой. — Сиганул с моста прямо под грузовой фургон. Мало что сам убился, так еще и шофер в шоке. Наехал, не успел затормозить. Что людям не живется? Совсем сдурели… вы проезжайте, проезжайте…
Что ж, я спорить не стала. Самоубийца так самоубийца. В конце концов и самоубийц всегда толкает кто-то: это ведь только кажется, что они прыгают сами. Я вернулась на пустынный проспект и, сделав недолгий крюк, спустилась на хайвей двумя километрами южнее. Снаружи еще только начинало светать, но на душе у меня давно уже, не умолкая, заливались жаворонки. После убийства мир определенно стал лучше, и я не видела никаких причин, отчего бы не улучшить его еще больше.
Arkady569
Тип записи: частная
Гиршунин дневник поразил меня. Я и представить себе не мог, что такой ушастый суслик способен к столь многословному самовыражению. А эти бесконечные, болезненно длящиеся предложения, будто пишущий отчаянно боится поставить точку и оттого продолжает нанизывать на почти уже исчезающую ось смысла все новые и новые, неизвестно к чему причастные и деепричастные обороты, сложные иерархии подчинений и припадочные придаточные, на скорую руку скрепляя их кривыми закорючками запятых, дрожащими от напряжения канатиками тире и союзами, изношенными вдрызг от чрезмерного употребления!
Зачем? Почему? Наверное, Гиршуни молчал так долго, что теперь, подарив самому себе возможность высказаться, он затруднялся даже на мгновение приостановить рвущийся наружу поток. А может, он просто боялся смерти, хотя бы и такой маленькой, как обычная точка: ведь точка — это тоже в некотором роде смерть.
Гиршуни начал вести свой сетевой дневник относительно недавно, около полугода назад, если положить за точку отсчета мое первое проникновение в его компьютер. В самом этом факте не было ничего необычного: подобных дневников и журналов, именуемых на профессиональном жаргоне «блогами», развелось к тому времени в Сети видимо-невидимо. Каждый более или менее регулярный интернетовский пользователь непременно заводил себе как минимум один блог, а некоторые — так и по нескольку блогов одновременно. Подавляющее большинство журнальных записей представляли собой обычный перечень повседневных событий, банальное пережевывание отрыжки уже многократно переваренных тем, скучные оценки и суждения, безапелляционность которых не уступала их же посредственности.
И тем не менее, блогосфера оказалась для многих настоящим прорывом: люди впервые получили возможность высказаться до конца. Ведь в обыденной жизни никто никого не слушает; любым разговором овладевает крикун, да и того постоянно перебивают и не дают закончить начатое. А знаменитое «молчаливое большинство»? Разве оттого оно молчаливо, что хочет всего лишь слушать дежурного оратора, шамана, властителя дум? — Как бы не так! Молчаливое большинство изнемогает от желания сказать какую-нибудь чушь, дурацкую, но свою — да только кто ж ему даст, такому безъязыкому и безмикрофонному? Но мало того: даже и те, кто с микрофоном, никогда не в состоянии выговориться: поджимает эфирное время… вот она, рекламная пауза, а там и футбольный матч… так что пожалуйте заткнуться, уважаемый властитель дум, уж извините, другим тоже надо.
То ли дело — блог! Мели, сколько вздумается, никто не остановит, не перебьет, не влезет посреди самого косноязычного предложения, не прервет полет самой бескрылой мысли. И ведь говорят, и говорят, и говорят… вот ведь счастье-то, вот ведь сбылось, вот ведь наконец-то…
— Ну ладно, говорят, — скажете вы. — А кто-нибудь это все слушает… или, правильнее сказать, читает? Есть такие?
— А черт его знает, — отвечу я. — Может, и читает. А может, и не читает. Что это меняет, в конечном-то счете? Вы думаете, того, кто с микрофоном, кто-нибудь слушает? Читает? Ерунда! Разве человек по природе своей — читатель? Нет, нет и нет. Каждый человек по природе своей — писатель, вот как. Писатель блогов.
Удивительно ли, что жизнь в блогосфере, да и в интернете вообще, намного ближе к истинной реальности, чем та, что снаружи? Наша наружная жизнь виртуальна до обидного: разве мы созданы для такого постылого псевдосуществования? Разве происходящее с нами вне интернета — следствие нашего свободного выбора? Разве мы решаем, где родиться и родиться ли вообще? Нет, нас забрасывает в мир, в его конкретное место самая невероятная случайность: случайная встреча случайных партнеров, их случайная случка, случайный сперматозоид, случайно добравшийся до случайной яйцеклетки, случайный выбор между абортом и рождением, случайная трезвость акушерки, случайная подмена в роддоме.
