Последний взмах кисти, и мы стали похожи на двух транссексуалов, я сообщила ей об этом, но она развеяла мои сомнения, сказав, что Бриттани Мерфи наверняка будет накрашена еще сильнее, чем мы, и что «в темноте по-любому не видно».
Мы были готовы. Она навешала бриллиантов в уши, на шею, на пальцы, на запястья и на правую щиколотку, поверх сапога. На мне не было ни одной драгоценности, кроме золотого браслета-цепочки с выгравированным моим именем — отцовского подарка. Она велела его снять, считала, что это провинциально, но, в сущности, ей было наплевать, я не отреагировала, подхватила ключи от машины, и мы тронулись.
Всю дорогу в машине царила благоговейная тишина. Нам даже в голову не пришло включить радио. Сисси нервно открывала сумочку, перебирала ее содержимое, потом захлопывала с сухим щелчком, снова открывала, опускала зеркало, доставала кисточку и пудреницу, подкрашивалась, убирала все обратно, закрывала сумку, снова открывала, снова перебирала содержимое, вытаскивала помаду и блеск для губ, подмазывала рот и так далее.
Жоржу я так и не перезвонила. Он выразился достаточно ясно, а уступать мне не хотелось. Сисси никогда не сообщала мне про кастинги, сама я не очень понимала, с какой стороны браться за дело, и постепенно падала духом. Я просто ждала. Ждала и надеялась.
До Елисейских Полей я доехала, не зажигая фар. Сисси ради такого случая одолжила мне красное шелковое платье с разрезом спереди до пупка и едва прикрывавшее ягодицы, и еще высокие сапоги на шпильках того же цвета, в которых невозможно было нажимать на педали. Я в первый раз надела шелк, это было приятно. И еще я в первый раз после приезда в Париж выходила на люди. Сисси никогда не брала меня с собой ни в ночные клубы, где она знала всех и вся и где регулярно встречала клиентов Trying, ни тем более на свиданки. Я убеждала себя, что наша дружба стала крепче, что поэтому-то она и попросила меня поехать, но на самом деле я была ей нужна лишь на крайний случай, чтобы было с кем поговорить, если она вдруг окажется в одиночестве. Только что, увидев меня в платье, Сисси так и не дала мне сумку и пальто для завершения туалета, и теперь, устроившись на сиденье для пассажиров, беспокойно изучала мой профиль. Она довольно резко велела припарковаться как можно дальше от «Павильона Элизе»: не хотела, чтобы кто-нибудь увидел, как она выходит из моей машины. Ее собственная утром загнулась, а сама она после ночных трудов слишком вымоталась и была физически не в состоянии расплатиться с механиком натурой. Мы взяли мою, и Сисси полагала, что чуть ли не делает мне одолжение, усаживаясь на потертое сиденье. В общем, я припарковалась как можно дальше, на маленькой улочке, выходящей на проспект Франклина Рузвельта. Пальто я оставила в машине, потому что мне было стыдно, сунула ключи и пачку сигарет в сапог, и мы пустились в путь. Сисси шагала бодро, завернувшись в норковое манто, подаренное кем-то из ее «друзей». Бедная я плелась еле-еле, с голыми руками и ногами по десятиградусной холодине.
Едва мы свернули на Франклина Рузвельта, как я заметила толпу. Такого я еще не видела. За два часа информация распространилась среди непосвященных, и все устремились сюда, всеми правдами и неправдами пытаясь пройти без приглашения, без знакомых, в глубоко мне понятной надежде увидеть хоть мельком кусочек Леонардо Ди Каприо или волосок Бриттани Мерфи. Я была ровно в том же положении, с той лишь разницей, что им, в отличие от меня, не посчастливилось заиметь подружку, поимевшую организатора показа.
Сисси вцепилась мне в руку, и мы медленно двинулись вперед. Впереди была решетка и два входа. У левого, в окружении пяти здоровенных охранников, стоял мелкий замухрышка в ковбойской шляпе и с пресловутым списком в руках. Там-то и давился народ — кто ссылался на друзей, которые уже внутри, кто на родство с организаторами, с президентом «DLD-пpoдакшн» и даже с Леонардо, кто утверждал, что его имя конечно же есть в списке, просто замухрышка не умеет читать, а тот вопил, махал руками, требовал отойти назад, но никто не отходил, и тогда он посылал кого-нибудь из охранников оттеснить людей, и все пятились, стояли пару секунд поодаль, а потом снова начинали атаковать опасно шатавшуюся решетку. У правого входа не было ни замухрышки, ни списка, одни решетки со стоящими вдоль них вышибалами, они тянулись до самой улицы. Именно здесь останавливались лимузины и спортивные автомобили, и их содержимое, с эскортом телохранителей и ловкостью, свидетельствующей о длительной практике, немедленно выскакивало наружу и на полной скорости скрывалось в воротах. Подъехали два «вояджера» с тонированными стеклами, дверцы открылись, по толпе пробежал шепот: «Это Леонардо, это Леонардо». Десяток парней в багги и обвисших майках высыпали из машин, я чуть не свернула шею, высматривая знакомый профиль, но всезнающая Сисси шепнула мне, что это просто компания его приятелей, а сам он наверняка прошел гораздо раньше и через другой вход. В саду приземлился вертолет. Нас отделяло от цели всего несколько метров. Я уже различала костлявый нос замухрышки, бесстрастные лица вышибал (они и не такое видали) и руки, множество протянутых рук, пытающихся привлечь к себе внимание. Слева больше никто не входил. У меня болела голова, и вся сцена виделась словно сквозь матовое стекло.
Рядом со мной Сисси пробивалась к человеку со списком, кого-то слишком сильно пихнула локтем, и ее обругали сразу несколько человек. Она ответила в том же духе: настоятельно посоветовала им катиться по домам, потому что попасть внутрь у них не прокатит, абсолютно никаких шансов. И проверять нечего, конечно же их нет в списке, достаточно взглянуть на их неумытые рожи, сразу понятно, что ошиблись адресом. Все это могло плохо кончиться, но я вдруг поняла, что замухрышка тычет пальцем в нашу сторону. Сисси тоже поняла и умолкла. И агрессивно настроенные граждане тоже.
— Вы. Да, вы. В красном.
В красном — это, видимо, я.
— Подойдите сюда. Да подойдите же, наконец!
Сисси схватила меня за запястье и потащила к нему, люди расступались.
— Как вас зовут?
— Манон.
— Проходите.
Он отцепил шнур. И мы прошли, мы вошли, и он даже не взглянул на список.
Внутри было необъятно и великолепно. Из колонок лилась «Весна» Вивальди. У Сисси взяли пальто, у меня его не было, и на меня посмотрели как на сумасшедшую, нам вручили подарочные пакеты, а потом проводили в зал. По мере приближения все громче, варварски оглушительно звучала бас-гитара, вплетаясь в классическую музыку. Едва я переступила порог, как «Весна» смолкла. Едва опознала «Paint It Black» «Роллингов», как Сисси уже исчезла вдали. Стоя столбом у входа, я наконец увидела, что такое настоящая жизнь. По залу, рассчитанному на сотню человек, передвигаются пятьсот, и добрую половину из них я знаю, сколько помню себя. Девушка с колпачка моей губной помады болтала с Человеком-Пауком, почти неземные существа с бесконечно длинными руками и ногами, упавшими на лицо волосами и одинаковой улыбкой американок, радующихся жизни, танцевали как одержимые, ежесекундно пресекая попытки мужчин пойти на сближение, и не каких-нибудь мужчин, а гитариста Red Hot или Джорджа Клуни. Рядом проплыл поднос с шампанским, я схватила бокал и выпила залпом. Попыталась пересчитать «эксов» Сисси, их было не так много, но все же были. Скажем, Иегуди Маас, который тянул за рукав Стеллу Маккартни; и я подумала, что со стороны Сисси довольно-таки пафосно пролезть на прием по случаю закрытого просмотра, отдавшись пиарщику, при том что она переспала с половиной актерского состава. По толпе шарили лучи прожекторов, кое-где украдкой мелькали вспышки, а вслед за ними на головы бедных фоторепортеров, отрабатывавших свой хлеб, обрушивались громы и молнии со стороны звезд: «No photo! No photo!», — впрочем, этих бедолаг все равно не допускали в настоящий VIP-закуток, где обреталась съемочная группа. Я чуть не разревелась в туалете, и вдруг заметила в зеркале, рядом со мной, само совершенство в облике женщины, она мыла руки. Я подумала, что мне здесь не место, что они все такие, а Леонардо я покорю в другой жизни, при условии, что перевоплощусь в настоящую секс-бомбу. Потом до меня дошло, что это Эль Макферсон и таких женщин, кроме нее, всего восемь штук в мире. Я перевела дух. А потом — так уж случилось, что главным жизненным пространством в этот вечер стал туалет, — из кабинки возникла Бриттани Мерфи, абсолютно ненакрашенная (опять Сисси наговорила бог знает что) и, между прочим, совсем не такая красивая, как Эль Макферсон. Она взяла меня за запястье, чтобы рассмотреть поближе цепочку-браслет, и сказала, на чистейшем французском языке, без субтитров, что ей кажется, это очень мило, она хочет, чтобы ей сделали такой же, но, конечно, чтобы было написано «Бриттани», а не «Манон». Потом пожелала мне приятного вечера и вышла из туалета. Бриттани Мерфи была мало того что великая актриса, но еще и потрясающая девушка, обаятельная, простая, а главное, с хорошим вкусом. Теперь буду смотреть все ее фильмы. Я тоже вышла из туалета. Сознание того, что я только что завязала отношения с Бриттани Мерфи, придало мне уверенности, и, вернувшись в гущу событий, я обвела толпу спокойным взглядом. Тут и подошел ко мне какой-то тип, с виду менеджер. Я в жизни не видела менеджеров, к тому же довольно смутно представляла себе, в чем состоят функции менеджера, но мне казалось, что у менеджера должен быть именно такой вид. И не ошиблась, это и вправду был менеджер, я ничего не поняла из того, что он мне наговорил, но, главное, он отвел меня в настоящий VIP-закуток, и я была ему благодарна. Настоящая жизнь… Настоящая жизнь — это когда видишь на стене афишу с Леонардо в натуральную величину, а прямо перед афишей самого Леонардо. А рядом с Леонардо сидел еще кто-то, с кем обходились еще почтительнее. Он старался держаться в тени, чуть ли не прятался, и выглядел довольно мрачно. Слева — секс-бомба, справа — секс-бомба. Меня усадили напротив, осведомились, что я буду пить, и принесли вовсе не колу-лайт, как я просила. Мне полагался оранжевый коктейль со вкусом персика, изящно маскирующим вкус алкоголя, которого, судя по состоянию, в каком я оказалась, было в избытке. Сосед обращался ко мне по-английски, почти беззвучно. А я — я смотрела на того, другого.
