Не поверив своим глазам, Анна нарушила табу и внимательно прочитала письмо, адресованное некой Кукусе, целиком. «Вообще, мне АВ нравится, – писала Вика, – тетка она классная, но к себе не приближает, держит на расстоянии. Ее у нас боятся. И правильно. Говорят, у нее очень серьезные покровители. Даже не буду говорить кто. Но не один и не только в Администрации. Об этом знают все, кроме мужа…» Дальше шли знаменитые «скобочки», призванные передать интонацию и настроение адресанта. «Кстати, – продолжала глупая Вика, – у АВ очень красивый муж. Девчонки рассказывали, что он ее на руках носит и не знает, чем его жена занимается. Но мне, – секретарь великодушно прощала свою начальницу, – все равно. Я мужиков, между прочим, понимаю. Я бы тоже мимо такой женщины не прошла. Потом как-нибудь пришлю тебе ее фотографию, убедишься сама», – обещала Кукусе Вика, и дальше письмо обрывалось.
«Вот те раз, – ахнула Анна Викторовна. – А девочка-то моя все больше по «новостям» (так Анна называла непроверенную информацию) специалист». Неожиданно Анне стало грустно. И не то чтобы она разочаровалась в своей молоденькой секретарше! Все понятно: глупая, жизни не знает, но Гольцова почувствовала такое острое желание вмешаться в процесс личной переписки, что не удержалась и дописала от себя: «На самом деле, дорогая Кукуся, все то, что написала вам Вика, – это бессовестное вранье. С уважением, АВ».
«Пусть читают!» – улыбнулась собственной дерзости Аня и поднялась с секретарского кресла. Позволив этот хулиганский выпад, Анна повеселела и вернулась к себе в кабинет, где вновь превратилась в строгую бизнес-леди, внешний вид которой вполне соответствовал глянцевым картинкам из журнала «Деловое обозрение». Но при этом, правда, в нем присутствовало определенное несоответствие заданному контексту. Выражение Аниного лица существенно отличалось от выражения лиц деловых женщин: оно было слишком живым, отсутствовала типичная демонстрация собственной значимости. Вместо нее были явлены чувства внутреннего достоинства и искреннего интереса к тому, что происходит вокруг. Анна Викторовна Гольцова до сих пор удивлялась многообразию мира и интуитивно избегала «мест общего пользования» – косметических салонов, фитнес-залов и бутиков в торговых центрах, которые было принято посещать, потому что так делало большинство женщин, работавших в Администрации. Надо ли говорить о том, что и костюмы, и прически, и типы фигур, которые можно было обнаружить в приемной губернатора или на общих совещаниях, были похожи друг на друга, поскольку «формировались» они в одних и тех же «присутственных» местах. И очень малое количество сотрудниц могло как-то противостоять этой доминантной тенденции, этому «административному» тренду, придававшему всем, без исключения, лицам общее выражение, называемое «типичная представительница какой-нибудь Администрации».
Яркие косынки, авторские украшения, натуральный цвет волос, мешковатые сумки, платья в пол, узкие брюки семь восьмых, цветы в петлицах не превращали образ Анны Викторовны Гольцовой в образ директора художественной галереи, но делали его не типично для Администрации акцентированным. Хотя, безусловно, в ее гардеробе были и такие наряды, которые Аня иронично называла униформой, правда, несколько подкорректированной с учетом эстетических потребностей хозяйки.
Сегодня Анна была в чем-то подобном, если не считать увесистого колье, больше напоминавшего конскую сбрую, инкрустированную камнями, нежели женское украшение.
– Адрес готов, – доложила Вика, не пересекая порога кабинета начальницы.
– Спасибо, – поблагодарила ее Аня и вышла в приемную, чтобы взять цветы, предназначенные для Бравина.
Вытащив букет из стоявшей на подоконнике вазы, она минуту понаблюдала за тем, что творилось за окном приемной, выходившим на центральную площадь города:
– Жарко?
– Ужас, Анна Викторовна. – Вика встала рядом и тоже стала наблюдать, как на одной половине площади катаются на роликах и велосипедах, а на другой – монтируют огромную эстраду к предстоящему Дню города.
– А раньше, – поделилась с секретаршей Аня, – на этой площади запрещали кататься. А это было единственное место с хорошим асфальтовым покрытием. И вот когда появились первые скейты, мы бегали сюда, чтобы посмотреть на счастливых обладателей этих волшебных досок. И стоило им проехаться возле памятника Ленину, из Администрации, а тогда – из обкома, выбегали милиционеры и гнали их взашей. В школу могли позвонить, в институт, из комсомола исключить. А сейчас… катаются, песни поют, массовые гуляния устраивают…
– И что, это плохо? – Вике показалось, что в голосе начальницы зазвучали ностальгические ноты.
– Нет, конечно, – вздохнула Анна и потрясла букетом, чтобы стекла вода. – Это хорошо. Пусть катаются и поют, тогда меньше времени будет оставаться на всякие глупости.
– Сотовый не забудьте, – напомнила начальнице Вика.
– Зачем он мне? За полчаса ничего не случится, – отмахнулась Анна и ошиблась, потому что за те тридцать минут, что она отсутствовала на своем рабочем месте, случилось нечто, впоследствии перевернувшее с ног на голову все, что раньше составляло устойчивый мир семейного благополучия семьи Гольцовых. Но ни Анатолий Иванович, так и не перезвонивший назойливой Жанне, ни Анна Викторовна, принявшая приглашение принять участие в банкете по поводу празднования пятидесятипятилетия Бравина Руслана Викентьевича, не могли об этом знать. Иначе бы они просто не произвели вышеуказанные действия и прожили этот день, минуя искушения и соблазны.
Первой поддалась им Аня, обменяв букет юбиляру на конверт, внутри которого таинственно мерцало приглашение, сделанное на плотной темно-синей перламутровой бумаге с серебряным тиснением.
– На два лица, Анна Викторовна: жду вас в любом составе, с супругом или без, как сочтете нужным.
Поначалу Анна хотела вежливо отказаться от очередного ненужного банкета, но потом вспомнила строки из злополучного письма своей секретарши и почувствовала не характерный для себя азарт. «Вот заодно и проверим, где они мои серьезные покровители, о которых не подозревает красавец-муж», – подбодрила себя Аня и дала согласие, получив которое Бравин, полковник в отставке, бывший глава МЧС Алынской области, неожиданно смутился и покраснел: «Очень тронут, Анна Викторовна, что не отказались. А то, знаете, я здесь у вас человек новый, пока не приспособился. В моем ведомстве все проще…» – «Я не знаю, как в «вашем ведомстве», Руслан Викентьевич, но сразу скажу, что тоже изменила своим правилам. Обычно на мероприятия такого типа я не хожу. Да меня и не приглашают особенно».
«Как же!» – не поверил ей тогда Бравин и поймал себя на мысли о том, что практически уже жалеет, что пригласил эту женщину, директора Информационного департамента, по слухам – любовницу губернатора или еще кого-то, потому что не знает, как себя с ней вести, о чем говорить. Он всегда ненавидел все эти официальные мероприятия, торжественные собрания, банкеты «для своих». Может быть, поэтому и не особо обрадовался предложению Вергайкина стать его заместителем по безопасности. Считал это очередной случайностью, как и свое попадание в структуру МЧС много лет назад.
…Тогда, в девяностые годы, он собрался увольняться из армии, но воспротивилась жена, генеральская дочка. Катя не только потребовала пересмотреть решение, но даже позвонила отцу в Москву и попросила повлиять на Русика. И тесть, теперь уже покойный, вмешался, и «повлиял», и глубокомысленно произнес что-то про честь мундира, и поспособствовал переводу из Мурманска в Алынск, где Бравины осели и прижились. А ведь все могло бы сложиться по-другому, не упирайся он тогда. Жил бы сейчас в Москве, в знаменитых красных домах на Строителей, в генеральской квартире тестя, теперь оккупированной молодой генеральшей, с удовольствием проводившей престарелого супруга в последний путь. И вот уже лет пять, как умерла Катя, а жизнь все продолжается и балует должностями, но он так и не научился ими пользоваться, хотя мог бы. «Зачем?» – протестовал обычно Руслан Викентьевич, когда Машуля, жена его единственного сына Лени, бронетранспортером «наезжала» на него и давила, давила, уговаривая быть хитрее, смелее и думать о будущем. Вот и на банкете она настояла, пустив в ход весь арсенал средств, начиная от уговоров и заканчивая шантажом: «Неужели, Руслан Викентьевич, вы не понимаете?»
«Не понимаю», – признавался Бравин и с мольбой смотрел на сына, но тот, похоже, разделял позицию жены по поводу того, что нужно пользоваться тем, что предлагает жизнь. В сознании Лени, возможно, Машиными усилиями, сформировалось твердое убеждение в том, что родительское процветание – это залог успеха и благополучия его собственной семьи. Поэтому – надо двигаться, строить, добывать, знакомиться, чтобы становилось все лучше и лучше.
