Нет, действительно надоело. Неужели эта реальность настолько примитивна, что тысячелетиями в ней ничего не меняется? Одно и то же, круг за кругом. Кровавые жертвоприношения майя, теперь вот календарь майя – предсказания о конце света и все такое. Слушая новости, я понимаю, что конец света случился давным-давно, когда этот свет только дали. А теперь мы просто агонизируем, не желая принять очевидное: все мы давно мертвы.
Наконец отрываю свое тело от табуретки и встаю на ноги. Первым делом выключаю телевизор, потом кладу грязную тарелку в раковину. Мыть ее сейчас совсем не хочется – помою потом. Иду в комнату.
В комнате плюхаюсь на диван и засыпаю. Сон – единственное спасение от реальности, изменить которую мы не в силах. Хрупкая иллюзия, поддерживаемая размякшим рассудком. Мы слишком малы и ничтожны, чтобы менять этот огромный безумный мир.
Что-то плывет перед глазами, какие-то фигуры и образы. Разноцветная чехарда сновидений. Казармы, плац, поезд, президент, телевизор, новости. Я мечусь в клетке собственного сознания, как животное, застигнутое врасплох лесным пожаром. Дни, месяцы, годы. Рождение, взросление, школа, институт, армия, работа, семья, рождение детей, работа, дом, работа, работа, работа, пенсия… смерть. Бесконечный лабиринт с одним входом и выходом. Войдя, ты уже знаешь, где выйдешь. Знаешь как. Почему. Тебя вынесут. Но сперва ты поплутаешь по мрачным коридорам да скользким тропкам лабиринта.
Я просыпаюсь. Медленно выхожу из сна. Вырываюсь из его вязкой желейной патоки. Шевелю затекшими ногами, собираюсь с мыслями. Вроде стало лучше. По крайней мере, пропало ощущение скорого и неотвратимого конца, что было утром. Открываю глаза.
Комната. Та же самая. Те же звуки за окном – звуки конца весны, звуки предчувствия лета. Пение птиц, крики детей, плавное урчание каких-то механизмов. Ничего не изменилось.
Покинув диван, я иду покурить на лестничную площадку. Надо окончательно проснуться.
Пока курю, из соседней квартиры выходит сосед Лаврик – контуженный и крепко пьющий ветеран Афганской войны. Сегодня он, похоже, опять навеселе.
- Здорово, - говорит Лаврик.
- Здорово, - отвечаю я.
- Закурить есть? А то только проснулся. Надо за сигаретами сходить. И за водкой. Вчера нажрался – ух!
Говорит Лаврик после контузии плохо – слова, словно масло по булке, размазываются по губам – а пьяный тем более: с трудом разбираю, что он там вещает. Видно, как трясутся его руки. Печальное зрелище. Протягиваю ему сигарету.
- А ты чего? – спрашивает Лаврик, принимая сигарету и показывая пальцами, чтобы я дал еще и зажигалку, - Где был?
- В армии, - даю ему зажигалку.
Лаврик прикуривает.
- Ну и как там сейчас?
- Да так себе. Назад не тянет.
Лаврик ухмыляется, потом затягивается.
- Ладно, пойду собираться, надо водки сходить взять, - он тянет руку для прощания.
Жму ему руку.
- Бывай, - говорю я ему.
- Давай, много не пей на дембель.
- Ты тоже.
- Мне-то что… - Лаврик с сигаретой исчезает в недрах своей квартиры.
Докуриваю в одиночестве. Смотрю в окно парадной, за окном плывут рыхлые облака. Ветер вяло рассеивает инверсионный след исчезнувшего за пределами окна самолета. Небо застыло в майской истоме, задумчивое, ленивое, дряблое. Небу некуда спешить в отличие от людей. Люди уйдут – небо останется.
Вернувшись в квартиру, решаю обедать. Аппетит вроде появился, теперь не придется запихивать еду в себя как утром. Вообще после сна самочувствие мое существенно улучшилось, пропали неприятные последствия вчерашней гулянки. Иду на кухню.
В холодильнике суп и макароны. Достаю и то и другое. Разогреваю. Телевизор не включаю – насмотрелся во время завтрака. Свежие новости, откровенно говоря, отдают чем-то несвежим. Все это мы уже пятьдесят раз съели и переварили. Хватит, устали.
В армии испытываешь информационный голод, потому что хоть телевизор в расположении и есть и даже отведена ежедневная десятиминутка под просмотр программы «Время», посмотреть новости получается редко. Черпаешь информацию из писем с гражданки. Представляешь себе, как изменился мир в твое отсутствие. Потом возвращаешься и понимаешь, что ошибался. Все по-прежнему. Зачем вообще нужна информация, если она не позволяет тебе открыть что-то новое? Старые стены с новыми обоями, сильно напоминающими своих предшественников, и прошлогодний снег. К черту все. Жизнь циклична. И, по большему счету, скучна. Мы идем по дорогам, протоптанным сотнями поколений до нас.
Обедаю, смотрю в окно. За окном пятиэтажка-близнец нашей. Дальше деревенские домики и снова пятиэтажки – так причудливо строился наш микрорайон.
На самом деле раньше тут была деревня с обычными деревенскими домами и огородами. Но в последнее десятилетие Союза на ее месте решили построить современные многоквартирные дома для молодых семей, а деревенских переселить в них, попутно превратив в городских, но нагрянувшие перестройка и развал СССР похоронили эти грандиозные планы, бессрочно заморозив последние стройки последней русской империи. В качестве надгробий на этом кладбище невоплощенных замыслов теперь торчат из земли забетонированные фундаменты не построенных жилищ прямо за нашим домом. Из их серых провалов прорастают к небу деревья.
Смотрю на дорогу – не асфальтированную и очень пыльную в сухую погоду, а также очень грязную – во все остальные погоды. Тут все какое-то недоделанное. Недостроенное, не заасфальтированное. Словно какой-то волшебный исполин когда-то взялся возводить тут сказочную страну, но в самый разгар стройки махнул на все рукой и исчез в неведомом направлении, оставив сказку незаконченной – несбывшейся мечтой.
После обеда я иду на улицу – кончились сигареты, надо купить. По пути встречаю своего друга детства – Петра.
- Здорово, - говорит он.
- Привет, - жму ему руку я.
- Куда направляешься?
- Да в магазин надо сходить…
- Пойдем вместе.
- Пойдем.
Идем, ведем разговоры за жизнь. Петр спрашивает, что я собираюсь делать после армии, то есть теперь. Я отвечаю, что надо восстанавливаться на заочное отделение в университете и устраиваться на работу.
- Дело хорошее, - говорит он.
- Любое дело хорошее, если его делать, а я вот пока только планирую.
- Ничего, старик, скоро перейдешь к активным действиям.
В ближайшем магазине покупаем сигареты и идем дальше – прогуляться по городу.
Майское солнце скользит своими лучами-щупальцами по облупившейся краске фасадов домов. На балконах сушится белье. Город не изменился. И не изменится.
В этой недостроенной, недоделанной сказке-жизни ничего не меняется, руины зарастают травой и деревьями, трава и деревья гибнут, и зима погребает их среди руин под толстым слоем снега. Люди стареют и умирают. Рождаются новые – чтобы постареть и сойти в могилу вслед за прежними. Колесо вертится, река блестит. Дожди точат бетон. Годы точат сердца. Мы петляем по дороге, ведущей в тупик. Статичная стабильность. Ничего не изменится…
- Давай по пиву? – предлагает Петр.
- Давай, а то вчера так погуляли, что-то до сих пор немного муторно…
- Вот и подлечишься.
В магазине, куда мы заходим за пивом, встречаем знакомых парней – Артема и Федора. Они тоже покупают пиво.
- Какая встреча, - улыбаются они.
- Все пути ведут не в Рим, а сюда, - замечаю я.
- Хорошо вчера погуляли?
- Лучше не бывает.
- Ничего, сейчас поправишься!
Потом мы пьем пиво в аллее, под кронами густых лип. Наблюдаем за редкими прохожими, перебрасываемся короткими фразами.
- Ты последнюю игру «Зенита» смотрел?
- Это с «Динамо» которая?
- Ну да.
- Не смотрел, если честно.
- И правильно сделал. Скучнейший матч. Кое-как в нули сгоняли.
- Накупили игроков – на эти деньги два стадиона, наверное, можно построить, - а те играть совсем не хотят.
- С двумя стадионами – ты слишком хватил.
- Два не два, а результат один, никакой.
- Посмотрим следующую игру. Когда, кстати?
- Послезавтра.
Напротив аллеи салон сотовой связи, туда заходят редкие люди. Наверное, покупают новые модели телефонов. Чтобы быть – как они считают – лучше, моднее окружающих. Идти в ногу с прогрессом. Это их страхи. Отстать, выглядеть хуже, быть никем – это их оживший кошмар. Самый страшный кошмар обывателя – быть обывателем.
Я думаю о том, что наши дискуссии на тему футбола, популярной музыки, политики – это всего лишь способ ухода от обсуждения собственной жизни. Потому что мы знаем: в ней порядка нет. Проще говорить о последних приобретениях любимого клуба, на которые потрачены огромные деньги, чем о том, что твоя собственная экономическая ситуация ждет незамедлительных реформ. В нас слишком много какой-то целомудренной пустоты. Слишком многое в нас пугает нас самих. Наши страхи ведут нас. Уводят от себя, подальше, куда угодно – хоть к обсуждению телевизионного шоу «Дом-2» - лишь бы не назад, к угрюмому и пугающему самому себе.