Марина, тоже моя школьная подруга, закончила режиссерское отделение Театрального института, но ни одного спектакля в настоящем московском театре ей пока поставить не удалось. Она ставила экспериментальные спектакли в театрах-студиях, которые обычно располагались в подвалах. Последний ее спектакль я смотрела в бывшем бомбоубежище. Спектакль эротический, с голыми девушками и парнями. Прошло всего несколько спектаклей, жители ближайших домов возмущались, и домоуправление расторгло договор на аренду бомбоубежища. Марина уже несколько месяцев сидела без работы, но не бедствовала. Одна комната ее двухкомнатной квартиры, почему-то постоянно закрытая, обеспечивала ее. Я не знаю, что хранилось в этой комнате, но храниться могло все что угодно. Я только один раз видела, как днем зашли к ней парни в кожаных куртках и вышли с большими сумками, в которых могли поместиться даже автоматы Калашникова.
Марина, еще в халате, предложила мне позавтракать, хотя для служащих людей уже наступило время обеда.
В микроволновой печи она поджарила ломти ветчины, сварила кофе и только после этого сказала:
— Рассказывай.
Я начала рассказывать коротко, как рассказывала в нотариальной конторе, но Марина меня перебила:
— С подробностями. В любой ситуации важны подробности. И не так даже важно, что происходило, а как.
Я рассказала об отце, об оперативке с моим розыгрышем, о Ржавичеве и юристке.
— Теперь ты все знаешь. Представь, что я — героиня твоей пьесы.
— Спектакля, — поправила Марина.
— Хорошо, спектакля, — согласилась я. — И вот героиня попадает в нелепую, дурацкую, абсурдную ситуацию. Была никем, школьной учительницей, а стала главой компании. И все над ней смеются, она же ничего не понимает. Что делать героине? Ты — режиссерша, подскажи.
— Во-первых, пьеса дурацкая, — начала Марина.
— Дурацкая, но реальная, — возразила я.
— Реальная — нереальная, какая разница…
— Как это? — не поняла я.
— Если по системе Станиславского, да и по любой другой, тебя должны отстранить от должности или, как сейчас модно, объявить тебе импичмент. Это им ничего не стоит. Собственно, процедура импичмента уже началась. Тебя надо объявить недееспособной, для этого тебе достаточно наделать ошибок, которые ты начала ляпать в первый же день.
— Во второй, — поправила я ее.
— К моменту отрешения от власти соберут все твои просчеты скопом.
— Но компания практически частная, — возразила я. — Уволить они меня не могут. Уволить меня может только отец.
— Он это и сделает. Ему докажут, что ты полная дилетантка, ты ведь дилетантка в этом пароходном хозяйстве? Согласна?
— Согласна.
— И вообще в пьесе нет драматургии и точного характера героини. Согласна?
— Может, и согласна. Пока не понимаю.
— Драматургия — это всегда преодоление препятствий. Рассмотрим, какие препятствия перед противниками героини. Да никаких! Им надо доказать только, что ты дилетантка. Они это докажут в течение недели, подставляя и макая тебя ежедневно, докажут это акционерам, те нажмут на отца, и тот уберет тебя. У твоих противников нет препятствий, которые они не могут преодолеть хотя бы некоторое время.
— Значит, мне нужно время? — спросила я.
— В любом случае тебе надо время, чтобы подготовить противодействия на их действия.
— Поняла.
— Потом тебе их надо ввести в заблуждение. Сейчас твоя героиня — строгая, даже злобная и не очень умная учительница.
— Ну, и не дурочка, — возразила я. — Кое-какой умишко у меня есть.
— А вот этого героине показывать в первый же день совсем не обязательно. Только дурочки в неясной ситуации хотят показаться умными. Умные в таких случаях играют под дурачка или дурочку, если это касается женщины. И все успокаиваются. Дурочки не страшны, дурочек не боятся.
— Но я все-таки учительница, и что я — полная идиотка? Не поверят же!
— Ты не права. Очень много учительниц — полных идиоток. Не раскрывайся раньше времени. Против тебя умные и беспощадные мужики. А мужики — как кобели — если на их территории появляется другой кобель, они дерутся без пощады, до победы.
— Но кобели никогда не трогают сук.
— Это в собачьем мире, а в человеческом — нет этого табу. Тебе сколько положили как президенту в месяц?
— Как учительнице мне за эти деньги надо работать полтора года.
— Да за такие деньги самая умная согласится, чтобы над ней смеялись. Да за такие деньги может быть только один принцип: тебе плюют в глаза, а ты говоришь: «Божья роса». Время сейчас такое. Главное — выжить.
Пока мы говорили, я выпила две чашки кофе и выкурила три сигареты. В разговоре с Мариной я уже скорректировала свое положение на будущее, если, конечно, меня поддержит отец. Марина предложила мне две итальянские блузки, и, хотя я никогда не брала в долг и покупала, только когда у меня появлялись деньги, я не выдержала и взяла их. Марина уложила блузки в фирменный пакет, и я вернулась к «мерседесу».
— На Малую Бронную, — сказала я Викулову.
Офелия оказалась девушкой баскетбольного роста — под метр девяносто, в мини-юбке и майке. Даже Римма уступала ей в обилии женских достоинств. Я смотрела на нее снизу вверх.
— Ну, извините. — Офелия улыбнулась. — Все сначала удивляются, потом привыкают.
— У нее черный пояс по карате, — сказала Алевтина. — Она телохранителем работала.
— Договоры составлены безупречно. — Офелия протянула мне договоры. — Я бы поучилась у вашего юриста.
— Спасибо. Я вам позвоню завтра. Вашу работу компания оплатит.
— Да ладно, — махнула Офелия своей огромной рукой. — Это не работа, а услуга Алевтине. Я ее постоянная должница. Если вам потребуется помощь, я готова соответствовать, диссертацию я уже написала, защита осенью, на море я уже была.
Я подумала, что Офелии вряд ли пригодится в жизни ее диссертация. Выйдет замуж за какого-нибудь крутого бизнесмена, это же идеально для не очень сильного мужчины иметь в женах такую роскошную женщину да еще с черным поясом по карате.
Я распрощалась с юристками, в очередной раз пожалев, что после средней школы меня не приняли в высшую школу милиции, скорее всего, из-за моего маленького роста, хотя у меня был первый разряд по стрельбе из пистолета. Я была странной девочкой. Мне нравились женщины в форме, милицейской или прокурорской, я любила читать детективные романы и почти всегда угадывала, кто убийца, еще я хотела стать космонавтом. Я поступала в Высшее техническое училище имени Баумана, ректором которого был космонавт Елисеев, не добрала двух баллов, поступила в Педагогический и стала учительницей математики. В школе я лучше других девчонок понимала в математике, физике и химии и не любила историю и литературу, которые, на мой взгляд, не имели практического применения в жизни и поэтому не могли стать моей профессией.
Викулову, вероятно, надоело сидеть в «мерседесе», и он прохаживался по тротуару, оглядываясь на молоденьких девушек.
— Позвоните в приемную офиса, — попросила я Викулова, — есть ли для меня сообщения.
Викулов молча набрал номер и сказал:
— Это Викулов. Есть ли сообщения для Веры Ивановны? — И, выслушав, сказал мне: — Вас просит срочно приехать в санаторий Иван Кириллович.
— Поехали! — сказала я.
— Извините, у меня есть основные обязанности, — ответил Викулов, как мне показалось с раздражением. Обидчивый дурак, подумала я. Продемонстрировал, что он не шофер, а начальник службы безопасности. Я давно заметила, что люди, которые афишируют свою должность, или закомплексованы, или, мягко говоря, не очень умны.
Викулов договорился по телефону с шофером, который подъехал к Белорусскому вокзалу на небольшой «хонде».
— Это Коля. — Викулов представил мне молодого крепкого парня. — Он отвезет вас к отцу. — Но из «мерседеса» не вышел, явно предлагая мне пересесть в «хонду».
— Коля, — сказала я, — мы поедем в «мерседесе».
— Извините, — сказал Викулов, — но у меня нет доверенности на вождение «хонды».
— Это ваши проблемы, — ответила я. — Вызовите другого водителя. — Я уже знала, что в компании работают три водителя.
Викулов вышел из машины. Я нажила еще одного врага. Я понимала, что меня несет, но не могла остановиться. Хотя в сложившейся ситуации мои поступки могли быть единственно верными. Мне бросили вызов, я его приняла. Свою роль желчной, мстительной, упрямой хамки я сыграла неплохо, хотя никакой роли я не играла, я была сама собой в том худшем виде, в каком могла быть, если себя не сдерживала. Во всяком случае, если в совете директоров будут анализировать мои действия, они обнаружат последовательность и попробуют спланировать следующую акцию, которая у них не получится, потому что завтра я буду абсолютно другой.
«Мерседес» несся по подмосковной дороге среди леса. Иногда возникали дома-крепости, двухэтажные, с подземными гаражами, с соляриями на крыше. В большинстве домов были узкие окна, иногда бойницы, через которые невозможно рассмотреть, что внутри дома, но удобно отстреливаться из гранатомета. «Новые русские» строили дачи, напоминающие то старые замки, то современные бетонные доты, а дот — это долговременная огневая точка, в переводе с инженерно-военного.
