«Сейчас что–то случиться», — подумал он и сделал несколько глотков для храбрости.
— Лев Львович, дом! — закричали девушки с веслом.
Политтехнолог заметил дом раньше всех, свет в окне — основание для жизни; неподдельная реальность среди нетронутой природы. Дом, где живут.
Они стояли у чужого порога, в нерешительности переступая с ноги на ногу, чтобы войти в дом политтехнолог сделал усилие над собой, которое выразилось в многозначительное покашливание.
— Кх–кх–кх…
— Нужно промочить горло. — Шеф–повар похлопал политтехнолога по спине. — Пора…
Дверь оказалась не заперта и политтехнолог, толкнув её, шагнул в сенцы, где было темно и сыро. В следующую дверь он вошёл на ощупь. В слабом свете свечей за столом спиной к непрошеным гостям, подперев рукой голову, безучастно сидел человек.
— Александр Сергеевич, ты?! — Политтехнолог замер. — Как ты здесь оказался?
— А Бобров? — дирижёр был в стельку пьян. — Ты ведь Бобров? Бобров. И я Бобров. Ты мне брат, по отцу, поэтому садись, выпьем. А вас. — Дирижёр ткнул пальцем. — Я не хочу видеть. Вон отсюда!
— Куда же мы пойдём?! — возмутились девушки с веслом. — Мы тоже хотим согреться и выпить.
— Ты это, Александр Сергеевич, брось… — шеф–повар, не стесняясь, стаскивал с себя мокрую одежду. — Так друзья не поступают.
Капитан, глядя на шеф–повара, тоже стал раздеваться.
— Друзья? — дирижёр сжал в кулаке стакан. — Ха–ха–ха. Гусь свинье не товарищ.
— Послушай, Александр Сергеевич, ты можешь объясниться! — политтехнолог сел напротив. — Что случилось? Где Лаура?
— Лаура! — у дирижёра потекли слёзы. — Она… Она не девушка… Она… Я подошёл к ней с чувством, а она меня метнула вот сюда.
— Понятно, что не девушка. — Шеф–повар усмехнулся.
— Ты сволочь! — дирижёр ударил стаканом по столу. — Замолчи!
— Александр Сергеевич, успокойся. — Девушки с веслом поманили его. — Иди к нам, согреемся.
— Я люблю её, вы понимаете?! — дирижёр приложил палец к губам. — А она со мной играет. Разденется догола, заманит, а потом опять оденется. Лев Львович, ты помнишь в детстве, были шариковые ручки с девицами? Смотришь, одетая девица, перевернул ручку раздетая. Всё в одно мгновение: раз, два… Я не могу вот так: раз, два. Потому что я человек, а она, Лаура, не человек.
— Александр Сергеевич, хватит нести пьяный бред. — Политтехнолог сделал глоток из бутылки. — Давай ты отдохнёшь…
— Нет, почему же. — Девушки с веслом расслаблялись в компании капитана. — Нам интересно, пусть говорит.
— Она стояла обнажённая, я чётко видел, а вокруг неё в виде шара электрическое поле. — Дирижёр руками показал шар. — Искры, мелькали искры, много искр, потом свечение, будто заряд постепенно нарастал. Потом бабах, всё исчезло, и Лаура исчезла.
— Ну, знаешь! — шеф–повар попивал в уголке. — Я знаю Лауру год и ничего подобного не замечал.
Пучок сильного света прошил окно; стало нестерпимо светло. Дирижер вскочил и, качаясь, словно земля ходила под ним ходуном, неуверенно шагнул к выходу. Политтехнолог пытался его остановить. Фольклористы кто, в чём был, выскочили на лоно природы.
Над полем, ощупывая местность разнонаправленными лучами прожектора, висела летающая тарелка.
— Лаура!! — завопил дирижёр. — Я люблю тебя!
Вспыхнул электрический шар и все увидели обнажённую Лауру, которая мгновенно облачилась в голубой, блестящий комбинезон.
— Куда ты?! — политтехнолог путался остановить дирижёра. — Назад!
— Пусти. — Не унимался дирижёр. — Я люблю ёё.
Лаура выставила вперёд руку, и неведомая сила пригвоздила фольклористов к стене дома.
— Вернись! — кричал политтехнолог.
— Да ну его, изверг. — Девушки с веслом держались за капитана. — Подумаешь, любит, не любит.
— Да пусть полетает. — Захмелевшему шеф–повару было по барабану. — Его надолго не хватит.
Подойдя к Лауре, дирижёр повернулся и прокричал:
— Я буду первый русский–еврей во вселенной.
