Мужик к ней подлетел, и давай знакомиться. А муха ему и говорит: – Познакомиться всегда можно. Но сначала кекс, а после секс. Сейчас надо быстрей за сарай лететь. Наши все уже там. Там насрал кто-то так сладко! Полетели делить.
Мужик и обрадовался. Полетели. Глядь-поглядь – куча. Пахнет вкусно так. И уже чужие мухи облепили – сесть некуда. Вот мужик давай права качать про социальную справедливость, про народный контроль за израсходованием природных ресурсов, про социалистическую законность, про «кто не работает, тот не ест»… А его не слушает никто. Мужик и заволновался – сожрут, – думает, – всё без меня, паразиты.
Тут он локтями народ подрастолкал, и давай жрать. Но только куснул, так сам в говно и оборотился. И другие мухи его съели.
И не надо его жалеть, потому что он и при жизни был всего лишь говном.
– Ой, мужики! Вы только гляньте какая пошла! – крикнул Витька.
Мужики приподняли, головы, оторвались от доминошных костей и посмотрели на девку, что вплывала в четвёртый подъезд. Девка поймала на себе ихние взгляды, и старательно завиляла задом.
– Вот красота, так красота! – продолжал восхищаться Витька. – Такую бы счас завалить в кусточек и трах, – тах-тах – Витька выразительно постучал ладонью по кулаку.
– Ты, Витёк, молчи, когда не понимаешь – пробурчал Глеб Иванович, и прикурил – молод ты ещё. В твои годы всё равно куда сунуть, хочь в коровье говно. Лишь бы тёплое было. Нашёл красоту! А если в этой красоте триппер или СПИД? Или того хуже – оберёт тебя до последней нитки? Тогда как?
– Сильно ты умный стал, Глеб Иванович – завёлся Витька – лишь бы тёплое, говоришь? А хошь я мужикам расскажу как ты со своей бабой разводился?
И сразу все мужики вспомнили, что Глеб Иванович живёт бобылём, один то есть.
– Я тебе, Витька, язык-то укорочу – пообещал Глеб Иванович и поднялся – Я-то тебе ноги, как спички, переломаю. Можешь идти костыли покупать.
И Глеб Иванович ушёл обиженный.
– А ну-ка, Витя, расскажи, что там за история такая – попросил Петрович.
– А история простая – начал Витька – несколько лет тому назад назначили меня в судебные заседатели. Ну что ж? Работа не пыльная. Средний заработок капает. Чё не пойти? Ну и вот, привела одна взволнованная баба своего мужика разводиться. Правда, я тогда не знал, что мужик этот соседом будет. Но не в этом дело. Короче, кричит эта баба, как потерпевшая, что достал её мужик сексуальными притязаниями, поэтому всё имущество надо поровну. Так и так, кричит, этому кобелю сколько ни давай, всё мало. Приучил меня, – вопит – что где бы ни была, как крикнет: – Тпру! – так я, – говорит – должна сразу трусы сбросить, юбки на голову, и в позу рака встать.
– Быть такого не может, потому что не может быть никогда – засомневался судья – Это противоречит физиологии организма.
А баба своё гнёт:
– Не знаю как там по науке бывает, а у нас по-своему. Вот, к примеру, недавно картошку сажали. Он пашет на коне, а я иду по борозде и картошины сажаю. Вот, он, кобелина, как круг пройдёт, так кричит: – Тпру!
Ну, я сразу в позу. А иначе дерётся больно.
В этом месте бабьего доклада подсудимый Глеб Иванович, видно, захотел эту непотребную клевету остановить, но почему – то вместо «Стой! «как заорёт: «Тпру!!!»
Баба сразу – юбки на голову, трусы вниз, и раком стала. Прямо перед судьёй.
– Ну и что дальше? – спросил Петрович после того как мужики отсмеялись.
– Что, что? – сказал Витька – да ничего. Развели. Всё поровну поделили. А бабе трое суток дали за оскробление суда.
– Я вот что вам, мужики, скажу – начал Петрович – красота, оно конечно, красотой. Но замечено, что одному красиво, то другому даже и никак. И наоборот тоже случается. Тут вот какой случай был. Жил один мужик. И был этот мужик убеждённый холостяк. Так и говорил бывало, что не родилась ещё тая красавица, что его в ЗАГС затянет.
Ну и вот.
Как-то раз получил этот мужик прогрессивку, а может и премию. Не важно что. И стал этот мужик думать как покучерявей эти бешеные деньги пропить. Думал, думал себе, да и пошёл сдуру в ресторан. Ну, пришёл. А там, конечно, сервис, да то, да сё. Вот и нажрался наш мужик до удивления. Потому что закусывать был не приучен с детства. Вот нажрался наш мужик, и стал оглядывать зал на предмет поиска страсти и половых приключений. Глядь! Сидит за одним столиком девка в полном соку и всё при ней. А тут как раз оркестр заиграл душевную музыку. Тут поднялся мужик со своего места, чтобы ту кралю пригласить на танец и прочие удовольствия. Поднялся, а что дальше не помнит. Как отрезало!
Ппроснулся утром мужик в своей холостяцкой постельке. И видит, что рядом с ним лежит кто-то. Мужик-то зенки выкатил, чтоб присмотреться и понять кто. А когда присмотрелся, то сразу побежал блевать. Очень уж девка страшная была. И, причём, не понять, почему страшная? Вроде, всё при ней. И не урода. Нет. А вот, такие, сказать по науке, ассоциации вызывала, что мороз по коже и шерсть дыбом.
Ну, облегчил мужик душу, сел на кухне покурить. А тут и страхолюда евоная приходит. И пиво несёт. Две бутылки.
Мужик пивка глотнул – полегчало.
– Ты кто? – спрашивает.
А девка это нагло отвечает, глазом не моргнув:
– А я невеста твоя. Ты что, милый, забыл, как вчера меня замуж звал и обещал золотые горы?
– Ну, это было вчера – говорит мужик резонно – а сегодня – это сегодня.
А тут в двери стучат. И вваливаются пятеро мужиков. И к нашему:
– Ты что, – кричат, – стручок, сестру нашу опозорил, обесчестил и думаешь, что это тебе, как с гуся вода?
Мужик на них поглядел, и ещё хуже ему стало. Стоят эти браты стенкой и кулаки у каждого по пуду.
– Что вы, что вы? – говорит – мы с нашим удовольствием, потому что любовь до гроба прям, нахлынула.
– Ну, если любовь такая, – говорят браты, – то что уж тут. Живи покамест. Только смотри. Хвостом вильнёшь или взад пятами – яйцы с корнем вырвем.
Что тут поделаешь? Сила солому ломит. Через некоторое время женился наш мужик. И живёт. И даже так к своей бабе присмотрелся, что доволен. Тем более, что ходит она круглый год с пузом и рожает, как белка орехи щелкает. Вот у него уже детей – не сосчитать. И каждый с уважением к папашке. Вот такая красота вышла.
– И действительно красота! – Это Петрович уже насчёт той девки, что в четвёртый подъезд заходила. А теперь, выйдя, сделала мужикам ручкой.
– Петрович! – взвился Витька. – Ты ж для неё старый! Старый конь… – хотел было Петрович блеснуть пословицей, да не успел, потому что мужики хором продолжили: – Зато мелко пашет. И все засмеялись.
– Вот, недаром говорят: Не было бы счастья да несчастье помогло – сказал Петрович. Потом неторопясь закурил, кашлянул многозначительно, и продолжил:
– Вот тут неподалёку… В том самом доме, где раньше булочная была, а теперь пивная, жил – был один мужик.
И такая непруха была этому мужику по жизни, что страх сказать. За что ни возьмётся – всё из рук валится. С работы выгнали, за пьянку, дескать. Хотя мужик не всё время пил, а с перерывами. Баба евоная детей да шмотки собрала, и уехала в неизвестном направлении. И ваще…
Вот мужик этот – Чеськой его звали, – и начал горе горевать.
Вот он погоревал, погоревал, да и бросил. Потому что деньги кончились.
Вот тогда и устроился наш мужик в похоронное бюро бетонщиком. Работа не сахар, деньги несерьезные. Одно хорошо – родственники усопших всё время хмель несут. Дескать, помянуть покойного надо по обычаю. Это только и утешало, а иначе работа была бы совсем зряшная.
И надо сказать, что вдобавок ко всему, морда у этого Чеськи была такая, что его и тверёзым в вытрезвиловку брали.
– Не может такого быть, – говорили, чтобы с такой мордой человек трезвым был. С такой мордой, – говорили, – человек не имеет никакого права нарушать общественное спокойствие.
И брали.
А мужик Чеся всё это терпел и мужественно переносил.
Вот пришёл как-то этот Чеся на работу. И работает себе потихоньку. Но к обеду устал. Даже ноги начали подкашиваться. Потому что уже успел помянуть какую-то христианскую душеньку. Вот устал наш мужик, и пошёл в гробовую отдохнуть. У него такой обычай был, как нажрётся, так сразу в гробовую. Ляжет там в гроб, как порядочный, крышкой накроется, и спит себе. И никаких к нему претензий. Потому что ничего такого он не нарушает.
Вот спит себе наш мужик и сон видит. А снится мужику, что стоит он на облаках перед Богом. И жалуется.
– Так и так, говорит, Господи! Такая непруха, что спасу нет. Нельзя ли, как-нибудь – говорит, – это всё изменить в лучшую сторону?
Вот наш мужик Чеся смотрит свой сон. А тем временем в гробовую заваливают четверо здоровых мужиков. И пятый, самый здоровенный, ими командует:
– Вот этот берите, – говорит, и показывает на тот самый гроб, в котором мужик Чеся свой сон досыпает.
