Стасу в какой-то момент стало мало того, что он изменяет Кате, ему зачем-то теперь нужно было, чтобы и Катя изменяла ему. Может быть, для того, чтобы переложить на неё часть своего комплекса вины. Или он вообразил себя таким «волхвом», я не знаю. Факт остаётся фактом (который я узнал впоследствии): изо дня в день Стас донимал Катю: «Ты должна быть свободна. Ты должна спать с кем-то ещё». Катя долго старалась пропускать всё это мимо ушей, но в один прекрасный вечер объявила, что справилась с его задачей. Причём вполне успешно. И тут произошло то, что Стас меньше всего ожидал. Он повалил Катю на пол и стал её избивать. Он топтал её ногами. А потом выгнал из дому, всю в кровоподтёках. Она пришла ко мне, — а к кому она ещё могла прийти в этом городе? Я так до конца и не понял, действительно ли она изменила ему. Меня в тот момент волновало другое. Что делать со Стасом? Если бы Катя не удержала меня, я бы пошел к нему, выломал дверь, я бы убил его.
После этого он три дня не выходил из квартиры, сидел там в темноте и жевал сухую гречку. Всё бы завершилось в психушке: электрошок, галопиридол, или там инсулиновые инъекции... Но Стас странным образом сам справился со своим «шифером». Сунул руку в пламя кухонной комфортки и держал её там, пока не запахло палёным. Видимо, долго держал. Скорее всего, он потерял сознание. Потом мои знакомые видели его в городе, в разных местах, откуда-то взялась грязная серая кепочка, плащик был его, но быстро стал неузнаваемым, как, в общем, и сам Стас. Он ходил по улицам, не глядя по сторонам, смотрел он только на свою ладонь, другой рукой непрерывно поглаживая огромный пузырь.
Лет за десять до этого Стас сжёг собственные книги. Тогда это были ещё рукописи, которые вроде бы не горят... Но сгорели. Может быть, потому, что он это сделал моими руками. Когда мы во время «инцидента» встретились с Солиным, тот грустно сказал: «Сначала книги, потом люди. Ну, как обычно». «Иногда одновременно, — сказал я, — чуть квартира тогда не сгорела. Сначала деньги, потом стулья... Стас любил, знаешь, чужими руками жар загребать». «Но на этот раз он сунул в пламя свою руку, не так ли?» «Это я тоже мог бы оспорить. В том смысле, что рука стала его рукой, когда...» «Перестань, это глупейшая софистика. Я в своих рассуждениях готов идти вплоть до огня. Но не дальше. И тебе не советую».
Когда рана на руке затянулась и Стас вернулся к своему тогдашнему, вполне физическому «опыту», уже как лирик, он для начала спрятал страшный пузырь у себя в голове, а потом заставил расти до размеров воздушного шара, пока тот не оторвал его тельце от земли и не понёс вверх, всё быстрее, быстрее...
Что было потом? Какая-то чушь: пузырь натыкался на границу небесной сферы и останавливался, как вкопанный, alter ego по инерции летело дальше, рвало плёнку...
По-моему, он сам не смог бы сейчас объяснить, что хотел этим сказать. В его предыдущих, концептуальных творениях в пузыре наверняка оказалась бы кровь, или моча, или жёлчь (например, моя). В которой несчастный alter ego бы и захлебнулся. Но теперь всё было иначе. Ночь, звёзды... Может быть это был «Insideout» в духе этой их школы нетто-метафоризма? Не знаю... А что дальше? Дальше как раньше. Ночь, морской прибой, костёр, разожжённый на гальке из деревянных ящиков. К плечу льнёт девушка. Желательно с волосами цвета льна. Примерно так выглядел в ту пору рай Стасика. А может быть, всё это и сейчас так выглядит, с чего б ему меняться? Осталось только увидеть с моря этот костёр... Я вот ни хрена не вижу. Но и не верю, что виной тому отсутствие у меня какого-то «экспириенса».
Аre you expirienced?
Катя некоторое время жила у подруги, потом кто-то у неё на самом деле появился, Стас постепенно пришёл в себя, от мамы всю эту историю удалось скрыть, то есть подробности, мама знала только, что Катя от него ушла. Сначала мама сказала: «И правильно сделала», но потом начала жалеть бедного Стасика, а соответственно, и любить ещё больше.
Но самым неожиданным для меня был happy end. Я совсем не знал психологию семейной жизни. Мне казалось, что весь мир сошёл с ума, когда они возникли вдвоём на родительской даче... Я там жил в одиночестве, заканчивая диссертацию... Такая влюблённая парочка, как ни в чём не бывало, непрерывно целовались и вообще обнаглели до такой степени, что занимались любовью прямо на веранде, не стесняясь меня. Более того, во время завтрака внезапно сползали под стол и там уже... прямо как кошки...
После того, как Катю сшили по частям, она стеснялась раздеваться на пляже. Стеснялась даже Стаса. Не знаю, спали ли они вместе, мне кажется, что они перестали это делать ещё до аварии. Идиллический период их отношений длился ненамного дольше их пребывания на даче... А потом были пластические операции, за которые я платил... А кто? Не Стас же. Я тогда уже был в Америке. Я не знаю, как она отнеслась к его исчезновению, я даже не спросил об этом маму, да и что мама могла толком по телефону понять... Наверно, Катя ждёт его, несмотря ни на что...
Я вошёл в квартиру и увидел в окне траву, кусты, хотя я поднялся на лифте на третий этаж. «Всё-таки на каком этаже ты живёшь?» — спросил я. «Это с какой стороны посмотреть, — улыбнулся Ари, — с одной — на третьем, с другой — как видишь, на первом». «Ах вот оно что. Дом на холме?» «Ну да». «Я брат Стаса, — сказал я, — ты ведь его знаешь? Он был у тебя в гостях». «Что-то не припоминаю, — сказал Ари, — тут у меня столько народа бывает. Зато я знаю тебя. Давай мы прежде всего присядем... Ты садись куда хочешь... И тогда будем вспоминать всё по порядку. Глоток текилы?» «Нет, спасибо. Мы со Стасом братья-близнецы. Тебе только кажется, что это был я». «Близнецы? На самом деле?» Его английский был лучше моего. Во всяком случае, произношение. «На самом деле? — спросил он, — очень интересно. Я как раз вчера сказал подруге, что детей не хочу в принципе. Но я бы позволил себя клонировать». «А почему так?» — спросил я. «А не знаю, — пожал он плечами, — наверно потому, что лучше уже ничего невозможно создать», — он ткнул себя пальцем в грудь. Грудь у него была колесом, кожа смуглая, чёрные, негритянские какие-то волосы... Сабры, барсы, чёрные пантеры... «А может, он голубой? — подумал я, — говорил о подружке, впрочем, подружка может быть и другом, вот и детей они не хотят. Или не могут?» Ткнув себя в грудь, Ари рассмеялся и сказал, что шутит. «А у тебя, значит, уже есть один клон?» — сказал он. «Нет, Стас мой брат. Понимаешь разницу?» «Честно говоря, не совсем», — сказал Ари, закурив сигарету. Мне показалось, что это гашиш, я отчётливо услышал запах, но Ари сказал, что ничего подобного, обычные сигареты. «Тебе кажется, потому что ты по нему соскучился», — сказал Ари. «Вовсе нет, — сказал я, — наоборот, я не переношу даже запах. У меня была подруга, продавщица из „дели“, она регулярно курила, и для меня это было сплошным кошмаром, меня ведь от этого тошнит... В три часа ночи она могла меня разбудить, чтобы я ехал куда-то в Бронкс, покупал ей дурь... В общем, это был не лучший период моей жизни». «Но сейчас нет запаха? — спросил он. — Ну и хорошо. И что твоя подруга?» «Да ничего, мы расстались. Напоследок очень хотела меня наконец „обкурить“. Сначала изо рта в рот, но я увернулся. Потом... А она умела так делать: выдыхала дым в сосуд, и он там оставался. Наполняла им целый стакан. Переворачивала вверх дном, ставила на стол, дым там немного сгущался, и она его снова переворачивала... Я ещё тогда подумал: в детстве мы так делали пасочки из песка... А теперь вот из тумана... Ну да, и она протянула мне стакан, а я отказался наотрез, и она выпила дым сама. Мы разошлись спать в разные комнаты, а утром её уже не было. На журнальном столике стоял стакан». «С дымом?» — улыбнулся Ари. В руках у него оказалась гитара, пальцы бегали по грифу, не извлекая звуков. «И ты больше её не видел», — спросил он. «Нет, — сказал я, — и даже не искал. Я после этого женился на замечательно нормальной женщине. Её зовут Дина, она врач». «Нарколог?» — поинтересовался Ари. «Нет, терапевт, но при этом гомеопат. Мы отвлеклись. Можешь ты мне рассказать всё, что знаешь о Стасе? Понимаешь, он пропал, полиция не смогла его найти, и теперь это пытаюсь сделать я». «Текилу ты не хочешь, гашиш не любишь... Что же тебе предложить? Может быть, ты подождёшь, я что-нибудь приготовлю, хотя бы хлеб испеку...» «Ты печёшь дома хлеб? Ты понимаешь, следствие ведь не закончено, если ты мне ничего не скажешь...» «Я всё тебе расскажу, а ещё лучше покажу...» «Что? — воскликнул я, — что покажешь?» «Да вот, — сказал Ари, — это он оставил, держи». Он ушёл на кухню, а я раскрыл очередную «общую» тетрадь...
«Она была удивительно неподвижна. Сразу видно, что не от мира сего. Ветер её не касался. Неподвижны были светлые волосы (ну почему всё время одно и то же, — тоскливо подумал я, — почему хотя бы раз волосы не могут быть... скажем, цвета „электрик“?), разметавшиеся по гальке... Хотя ветер летал возле самой земли, волны становились всё выше (я ещё вспомнил, что темой диплома моего брата был механизм зарождения морских волн), все были в панике, потому что когда-то так уже однажды проснулись в воде, затопило палатки, барахтались, как рыба в сетях, Блез кричал мне всё это на ухо, слова уносило ветром... она лежала у самого прибоя, следующая волна должна была её накрыть... но не накрывала... я ещё тогда подумал, что она похожа на дворнягу, которая разлеглась посреди оживлённой трассы. Мимо проносятся грузовики с цистернами, грозя растереть её между шинами и асфальтом...
