Шарль работал не покладая рук — час за часом, день за днём, не делая перерывов даже на обед (тем более никто ему не готовил и не заставлял его есть), перебиваясь каким-то подножным кормом. За неделю он превратился в призрака мастерской, спал по три часа в день и сделал такой объём работы, какой раньше не дался бы ему и за месяц. Он закончил один собственный заказ и два отцовских; клиентов Шарль не принимал, поскольку хотел сначала разобраться с незавершёнными делами. Когда третий переплёт лёг на полку для готовых работ, Шарль поднялся в спальню, лёг на кровать и проспал четырнадцать часов кряду. Проснувшись, он привёл себя в порядок, прилично оделся и написал несколько коротких писем-оповещений о том, что тот или иной заказ можно забирать. Письма он отдал мальчишке-посыльному, пойманному на улице. Он стёр пыль с отцовского стола и навёл там небольшой порядок. Готовые работы он положил там же, в кабинете. Погрузившись в отцовское кресло, Шарль наконец-то почувствовал себя настоящим переплётчиком. Лучшим в Париже.
В течение двух дней готовые переплёты были доставлены клиентам. Юный де Грези получил ряд благодарственных писем и приличное количество денег. Следовало браться за более сложные заказы (их оставалось порядочное количество) и принимать новые. Но Шарль должен был хотя бы один день посвятить разбору отцовского имущества. Он выбрал для этого пятницу — дождливую, не по-летнему холодную, самое время для того, чтобы никуда не выходить. Накануне он сходил на рынок, запасся продуктами, сварил курицу и теперь сидел за отцовским столом, иногда откусывая от смачной горбушки хлеба.
Стол имел по три ящика с каждой из сторон и большой выдвижной ящик посередине, над коленями сидящего. Четыре из шести ящиков были заперты, но ключи, которые отец при жизни всегда носил с собой, теперь болтались на цепочке, притороченной к штанам Шарля. В двух верхних ящиках были бумаги по заказчикам — сроки, договора, условия, а также приходно-расходная книга. Шарль имел к ней доступ и раньше — в отдельную её часть он вносил данные по своим работам. В самом нижнем ящике справа находился архив старых договоров — тех, которым исполнилось не более двух лет. Совсем древние отец прятал в комоде у себя в спальне, поскольку там было больше места.
Во втором ящике справа нашлась огромная гора разнообразных безделушек, поделок, кусочков кожи, выщербленных негодных жемчужин и так далее — судя по всему, в этот ящик отец просто сметал всё лишнее со стола. Второй ящик слева оказался пуст. Центральный верхний ящик был заполнен канцелярскими принадлежностями: одних чернильниц Шарль выгреб четыре штуки (две — с трещинами, одна с отколотым краем, одна — просто уродливая). Обглоданные перья, сломанные перочинные ножики и прочее барахло Шарль бросал в заранее приготовленный холщовый мешок, предназначенный для выноса на ближайшую свалку.
Наконец, остался только один неисследованный ящик — нижний слева. Открыв его, Шарль обнаружил бумаги, которые раньше никогда не попадались ему в руки. Они не имели никакого отношения к работе отца, хотя имя последнего там регулярно фигурировало. Все документы были подписаны отцом и некой мадам Корни — Шарль никогда не слышал этого имени. Даты на документах соответствовали лету 1660 года. Шарль углубился в чтение, а через несколько минут, прочтя одну за другой все бумаги, откинулся назад в кресле и закрыл глаза. Значит, отец скрывал от него не только и не столько профессиональные тайны, но кое-что гораздо более значимое. Шарль понял, что Сен-Мартен — это не второе имя, данное ему в честь святого покровителя, а его изначальная фамилия, полученная в приюте. «В моих жилах нет ни капли крови де Грези, — подумал молодой человек. — Я и в самом деле был для Жана в первую очередь учеником и лить во вторую — сыном».
Но эмоции, переполнившие Шарля в первый момент, достаточно быстро сошли на «нет». «И что? — подумал он. — Отец плохо со мной обращался? Плохо меня учил? Не баловал? Он был прекрасным отцом, лучшим на свете. Отец не тот, кто дал жизнь, а тот, кто вырастил и воспитал. — И Шарль аккуратно положил бумаги обратно в ящик. — Пускай хранятся там до поры до времени, авось понадобятся когда-нибудь». Он раскрыл одну из отцовских тайн — теперь предстояло открыть другие.
В глубине ящика что-то звякнуло, и Шарль понял, что бумаги — не всё, что там лежало. Протянув руку, он достал маленькую деревянную ладанку на кожаном шнурке. Повертев её в руках, Шарль догадался, что она досталась отцу из его, Шарлевой, прошлой жизни, видимо, висела на шее у взятого на воспитание мальчика. Открыв её, юный переплётчик нашёл свёрнутый в трубочку клочок плотного пергамента. Развернув его, Шарль увидел выполненный чёрной тушью портрет, очень тонкий, мастерский. На портрете была изображена девушка лет шестнадцати с миловидными, но властными, гордыми чертами лица. Шарль никогда раньше её не видел, но справедливо предположил, что именно она дала ему жизнь, а затем по какой-то причине сдала в приют мадам Корни. Молодой человек ещё некоторое время полюбовался на портрет, а затем свернул его, положил обратно в ладанку и спрятал в ящик. Его сердце билось спокойно, точно ничего не произошло.
Он довольно быстро нашёл секретное отделение, которое некогда уже видел. Для этого нужно было нажать на элемент декора стола — и из-под центрального ящика выскакивал дополнительный маленький элемент, открывая пространство, достаточное для нескольких бумаг и, скажем, небольшой шкатулочки. Последняя, к слову, там и стояла. Открыв её, Шарль нашёл потрясающей красоты драгоценный камень, по виду — алмаз, видимо, очень ценный. Порадовавшись находке, он спрятал его обратно и закрыл тайник.
Второго секретного отделения (сугубо гипотетического) Шарль так и не нашёл. Он простучал все поверхности стола, извлёк ящики и нажал на всё, что хотя бы отдалённо напоминало рычаг или кнопку, но тщетно. То ли второго отделения не было, то ли оно было запрятано так надёжно, что без помощи знающего человека обнаружить его не представлялось возможным. Поэтому через некоторое время Шарль бросил пустое и остаток дня решил посвятить книжным полкам.
Конечно, он понимал, что на разбор отцовской библиотеки может уйти не неделя и даже не месяц, но в первую очередь он хотел добраться до запретных книг, которые по той или иной причине ранее ему в руки не попадали. Приставив стремянку к полкам, он полез на самый верх, где хранились скабрезные восточные тома и европейские книжонки анонимных авторов. Шарль предполагал, что там, во втором ряду, можно найти что-то другое, более занимательное, нежели непристойные приключения любвеобильных шейхов и султанов.
Он не ошибся. Во втором ряду — и на последней, и на предпоследней полках — не было книг неприличного содержания. Там были разные, очень разные книги, с первого взгляда не объединённые никакими общими чертами. Книги по анатомии и философии, мироустройству и ботанике, богословские тома и рыцарские романы — разных форматов, на разной бумаге, с иллюстрациями, выполненными различными способами. Да и переплёты Шарль никак не мог объединить по какому-либо принципу. Готические и арабские, а-ля фанфар и Гролье — переплёты стояли вперемешку, без видимой системы.
Более того, многие книги повторялись — подобные же экземпляры, только иначе переплетённые, встречались и в нижней, «разрешенной» части библиотеки. Последней странностью было авторство переплётов — тут встречались как переплёты, сделанные отцом, так и гораздо более ранние работы, созданные другими мастерами.
Задумчиво спускаясь вниз, Шарль прихватил с собой тяжёлый том De humani corporis fabrica Андрея Везалия. Положив его на стол, он извлёк с одной из нижних полок второй такой же, издания того же 1568 года, как гласила надпись на титульном листе. Разница была только в переплётах. Сравнивая две книги, Шарль надеялся разгадать секрет верхних полок отцовской библиотеки.
Обычную книгу с нижней полки переплетал некто Мерже. Эта фамилия была Шарлю незнакома — и немудрено, изнутри на переплёте была оттиснута дата: 1603 год. Так как переплёт бы сделан на тридцать пять лет позже книги, Шарль предположил, что это второе переплетение. Часто, покупая книгу в старинной обложке, владелец просил сделать для неё новую, менее истёртую и оформленную по его вкусу. Старый переплёт доставался мастеру — и Жан де Грези считал такую практику весьма ценной. В его коллекции были переплёты рукописных книг XIII–XIV веков, стоившие чуть ли не больше, чем вся библиотека, вместе взятая. Что для какого-либо толстосума было всего лишь парой дощечек, обтянутых коровьей кожей, то для многих ценителей являлось уникальной диковинкой, стоящей безумных денег.
Переплёт «тайной» книги был сделан значительно хуже. В нескольких местах на коже виднелись изначальные изъяны, кое-где переплёт «поплыл»: клей подсох, сминая некогда гладкую поверхность. Снаружи на книге не было никаких украшений, лишь тиснёное заглавие и крошечная маркировка переплётчика внизу. Тут-то Шарль удивился по-настоящему: небрежный, некрасивый переплёт был сделан его отцом! Жан де Грези значительное внимание уделял тому, как книга будет выглядеть через годы. Он знал, какая её часть потемнеет от использования, где возможны надрывы, как будет вести себя картонная основа. Мог ли переплётчик такого уровня допустить, чтобы книга уже через полвека выглядела, как извлечённая из помойки? Тем более не просто книга, а Везалий, весьма ценный и снабжённый великолепнейшими иллюстрациями.
