Колин встал и начал обеими руками махать официанту, тот кивнул и пошел в их сторону, собирая по пути заказы и пустые стаканы.
— Неужели?! — торжествующе воскликнул Колин.
— Нам нужно было взять их с собой, — сказала Мэри, обращаясь к собственным коленям.
Колин по-прежнему стоял возле столика.
— Нет, он действительно идет к нам! — Он сел и потянул ее за запястье. — Чего тебе заказать?
— Какая гнусность с нашей стороны, что мы их там бросили.
— А мне кажется, это был шаг вполне разумный.
Официант, массивный импозантный человек — густая, тронутая сединой борода, очки в золотой оправе, — внезапно оказался возле их столика, наклонился вперед и едва заметно поднял брови.
— Мэри, чего тебе взять? — настойчивым шепотом спросил Колин.
Мэри сложила руки на коленях и сказала:
— Стакан воды, безо льда.
— Да, два, пожалуйста, — с готовностью подхватил Колин, — и…
Официант выпрямился и коротко выдохнул через нос. Окинул их взглядом, оценив состояние лиц и одежды. А потом сделал шаг назад и кивнул в сторону дальнего конца площади:
— Там фонтан.
Он двинулся было прочь, но Колин развернулся на стуле и ухватил его за рукав.
— Нет-нет, послушайте, — умоляющим тоном начал он. — Еще мы собирались заказать кофе, и кроме того…
Официант высвободил руку.
— Кофи! — повторил он, насмешливо раздув ноздри. — Две кофи?
— Да. Да!
Официант покачал головой и ушел.
Колин обмяк, закрыл глаза; Мэри попыталась сесть прямо.
Она легонько толкнула его под столом ногой.
— Брось. До гостиницы всего десять минут ходу.
Колин кивнул, но глаз не открыл.
— Залезем в душ, посидим на балконе, закажем, и нам принесут все, чего мы только захотим.
Чем ниже опускался подбородок Колина, тем оживленнее делалась Мэри.
— Заберемся в койку. Ммм, чистые белые простыни. Закроем ставни. Представляешь, какая роскошь? А можем…
— Ладно, — тусклым тоном сказал Колин. — Пойдем в гостиницу.
Но ни один из них с места не сдвинулся.
Мэри поджала губы, а потом заметила:
— Очень может быть, что кофе он нам все-таки принесет. Когда люди качают головой, здешние люди, это может означать все, что угодно.
Утреннее пекло усилилось, толпа рассосалась; появились свободные столики, и через площадь шли теперь либо истовые любители достопримечательностей, либо местные жители, которым было куда спешить, разрозненные фигурки, расплющенные колоссальным пустым пространством, подрагивающие в знойном воздухе. На другой стороне площади снова выстроился оркестр и заиграл венский вальс; на той стороне, где сидели Колин и Мэри, дирижер перелистывал ноты, пока музыканты рассаживались по своим местам и расставляли по пюпитрам тетрадки. Колин и Мэри слишком давно и слишком хорошо знали друг друга и, как следствие, неоднократно ловили себя на том, что одновременно, не говоря друг другу ни слова, разглядывают одно и то же; на сей раз — мужчину, который футах в двухстах стоял к ним спиной. В летнем мареве его белый костюм сразу бросался в глаза; он остановился, чтобы послушать вальс. В одной руке у него был фотоаппарат, в другой он держал сигарету. Мужчина аккуратно переместил вес тела на одну ногу, и голова его начала двигаться в такт простому ритму. Потом он развернулся, совершенно внезапно, так, словно ему вдруг надоело слушать музыку, которая звучала по-прежнему, и не торопясь направился в их сторону, уронил на ходу сигарету и не глядя раздавил ее ногой. Из нагрудного кармана он достал на ходу темные очки и наскоро протер их белым носовым платком, прежде чем водрузить себе на нос; каждое его движение выглядело настолько экономным, словно он заранее его продумал. Несмотря на солнечные очки, изящный костюм и бледно-серый шелковый галстук, они сразу его узнали и теперь, будто завороженные, сидели и ждали, когда он подойдет поближе. Трудно было сказать, видел он их или нет, но теперь он шел прямо к их столику.
Колин застонал:
— Ну почему мы не пошли в гостиницу.
— Давай отвернемся, — предложила Мэри, но они по-прежнему сидели и смотрели, как он идет к ним, пробуя на вкус незнакомое чувство — узнать человека в чужом городе — и то восхитительное ощущение, которое испытывает человек, который наблюдает, оставаясь незамеченным.
— Он нас не заметил, — шепнул Колин, но тут, как будто в ответ на его реплику, Роберт остановился, снял очки, раскинул руки в стороны и закричал:
— Друзья мои! — и тут же быстрым шагом двинулся к ним. — Друзья мои!
Он пожал Колину руку, а руку Мэри поднес к губам.
Они откинулись на спинки стульев и слабо улыбнулись в ответ. Он тут же нашел стул и сел между ними, расплывшись в такой широкой улыбке, как будто с момента их последней встречи прошло не несколько часов, а несколько лет. Он устроился на стуле поудобнее и оперся локтем о колено: на ногах у него были бледно-кремовые ботинки из мягкой кожи. Над столиком поплыл легкий запах духов, не имеющий ничего общего с густым вчерашним парфюмом. Мэри принялась скрести ногу. Когда они объяснили, что до гостиницы так и не добрались, что спали на улице, Роберт задохнулся от ужаса и выпрямил спину. На той стороне площади первый вальс неуловимо перетек во второй; рядом с ними второй оркестр сорвался в жестокое танго, «Убежище Эрнандо».
— Это я во всем виноват! — прокричал Роберт. — Я вас задержал, со своим вином и со своими глупыми рассказами.
— Перестань чесаться, — сказал Колин Мэри — и Роберту: — Да нет, что вы. Нам просто следовало захватить с собой карты города.
Но Роберт уже вскочил на ноги, положил одну руку на локоть Колина, а другой потянулся за рукой Мэри.
— Нет-нет, это я должен был обо всем подумать. Но я все наверстаю. Вы поживете у меня в гостях.
— Нет, спасибо, — не слишком внятно откликнулся Колин. — Мы остановились в гостинице.
— Если вы настолько устали, гостиница — не самое лучшее место. Я с такими удобствами вас устрою, что вы забудете об этой кошмарной ночи. — Роберт отодвинул свой стул, чтобы дать Мэри пройти.
Колин потянул ее за юбку.
— Погоди минутку…
Короткое танго кубарем скатилось к финалу и, через ловко исполненную модуляцию, обернулось увертюрой Россини; вальс превратился в галоп. Колин тоже встал и нахмурился, пытаясь сконцентрироваться.
— Погоди…
Но Роберт уже вел Мэри под руку через свободное от столиков пространство. В ее движениях проглядывал вязкий автоматизм сомнамбулы. Роберт обернулся и нетерпеливо окликнул Колина.
— Мы возьмем такси.
Они прошли мимо оркестра, мимо башни, тень от которой была теперь не шире ковровой дорожки, и дальше, к оживленной береговой линии, к которой, как в фокусе, сходились все линии, пересекающие переполненную лагуну. Здешние лодочники, судя по всему, тут же узнали Роберта и мигом ввязались в отчаянное соревнование, пытаясь перехватить друг у друга заказ.
Сквозь полуоткрытые ставни закатное солнце отбрасывало ромбоид из оранжевых полос на стену спальни. Полосы поблекли и утратили было четкость — видимо, по небу ходили легкие облака, — но затем снова стали яркими. Мэри смотрела на них целых полминуты, прежде чем проснулась окончательно. В комнате были высокие потолки, белые стены и никакой лишней мебели; между ее кроватью и кроватью Колина стоял легкий бамбуковый столик с глиняным кувшином и двумя стаканами; у ближней стены — резной сундук, а на нем керамическая ваза, в которой, как это ни странно, стояла одинокая веточка лунника. Сухие серебристые листья шевелились и шуршали в теплых сквознячках, которые то и дело забирались в комнату сквозь полуоткрытое окно. Пол казался сделанным из единого куска коричнево-зеленого крапчатого мрамора. Мэри легко поднялась и села в кровати, босые ступни ощутили леденящий холод камня. Распахнутая настежь филенчатая дверь вела в выложенную белым кафелем ванную. Другая дверь, через которую они вошли, была закрыта, и рядом на медном крюке висел белый халат. Мэри налила себе стакан воды, что она уже делала не раз и не два перед тем, как уснуть, — на сей раз воду она пила не жадными глотками, а скорее потягивала, — села как могла прямо, до предела распрямив спину, и посмотрела на Колина.
Как и она сама, он спал голый, лицом вниз, поверх простыней, нижняя часть его тела лежала прямо, верхняя немного неловко была развернута в ее сторону. Руки он как-то беспомощно прижал к груди; стройные, лишенные волос ноги были слегка раздвинуты, и ступни, необычайно маленькие, будто детские, смотрели внутрь. Филигранно-тонкий позвоночник убегал в глубокую ямку на пояснице, и по всей длине вдоль него, подсвеченный косыми лучами пробивающегося сквозь ставень света, рос тонкий и мягкий пушок. Вокруг тонкой талии Колина по гладкой белой коже отпечатались маленькие зубчики, будто следы от зубов: резинка от трусов. Ягодицы у него были маленькие и твердые, как у ребенка. Мэри наклонилась, чтобы погладить его, но передумала. Вместо этого она поставила на столик стакан с водой и пододвинулась поближе, чтобы рассмотреть его лицо, как разглядывают лица статуй.
