Спустя короткое время я доставил хозяину аппетитный кусок приготовленного в салфетке пудинга.
Мая 1-го, 1660. Весь день сплошной непроглядный туман. Услышав от меня об этом, хозяин улыбнулся. «Злотворное Первое мая, — заметил он. — Впрочем, этот день всегда был таким». Потом, безо всякого сопровождения, пошел наверх. Я последовал за ним.
Несмотря на туман, было довольно жарко. «Пар вокруг, словно из котла какой-нибудь харчевни», — сказал я. Стояла к тому же такая тишина, что можно было различить кашель мухи. «Слышишь шелест грота, Гус? В этом безмолвии у каждого звука свое эхо». — «Это против природы, сэр. Похоже на колдовство». — «Говорили, будто демоны при желании окутывают вещественные предметы магическим туманом незримости. Так издавна полагают те, кто прозябает во мраке стародавних суеверий. Будь это правдой, моя слепота обрекла бы меня на безысходно проклятый мир. Крепись, Гус, скоро мы окажемся на широки; просторах вольного воздуха».
Слова его сбылись: к рассвету небо вновь расчистилось.
Мая 3-го, 1660. Вчера вечером видел нечто совершенно для меня небывалое. Около десяти вечера на главной мачте засветились два огня. Поначалу я решил, что, должно быть, перебрал горячительного в обществе капитанского приемыша, но огни заметил также другой переселенец и поднял тревогу. Огни напоминали пламя двух огромных свечей: они вспыхивали и трепетали во тьме — и вдруг матросы хором разразились ликующими возгласами. Приемыш капитана, все еще еле державшийся на ногах, не отрывал от них глаз. «Вам известно, как называют это явление, Гус?» — «Нет». Зрелище сильно меня занимало. — «Это огни святого Эльма. Слышите, как они потрескивают? — Похоже было, будто сосиски поворачивают на вертеле. — Хотите знать, почему все матросы ликуют и дружно хлопают в ладоши? — Говорил он размеренно, даже будучи сильно навеселе. — Матросы торжествуют, потому что эти огни всегда предвещают шторм». «Чему же тут радоваться?» — «Два огня предвещают безопасность на море. — Он замер на месте с вытаращенными глазами. — Эти огни — словно ослепительные очи Всевышнего, взирающего на нас с небес». — «Больше смахивает на глаза тигра. Или громадного волка». Огни мерцали и переливались, а потом вдруг исчезли так же внезапно, как и появились.
Я кинулся рассказать о происшествии мистеру Мильтону, однако он жестом прервал мою речь. «Их называют также Кастор и Поллукс. Итальянцы принимают их за святого Гермеса. А испанцы именуют эти огни Корпос Сантос. Но сами по себе они ничего не значат».
Мая 4-го, 1660. Налетел свирепый шторм, но быстро улегся.
Мая 6-го, 1660. Видел двух могучих китов. У одного из отверстий в голове извергался целый океан. Столб воды вздымался в воздухе на огромную высоту — и вокруг животного море бурлило и ходило ходуном. По словам матросов, если судно подойдет слишком близко, его засосет в глубину. Хозяин сказал, что раздававшийся грохот можно сравнить с крушением и падением нефа собора святого Венета. О Боже!
Мая 8-го, 1660. Появлялась и прочая морская живность. Видел существо, которое моряки называют рыбой-солнце: она расправляет плавники во все стороны подобно солнечным лучам. Мимо проплывали целые косяки ведомых одному Богу созданий.
Мая 11-го, 1660. В волнах резвится множество так называемых морских свиней или дельфинов: моряки считают их предвестием непогоды. Мэтью Барнс подцепил одно животное гарпуном и вытащил его на палубу. Разрубив тушу на части, мы поджарили несколько кусков: мясо имело вкус бекона или вяленой говядины. Я предложил ломтик на пробу хозяину, но он тотчас выплюнул его в ладонь. «Понимаю теперь, почему эту тварь называют морской ведьмой. Или „миксиной" — не путать с „мокасином", ничего общего». Затем он подробно расспросил меня о размере и форме этой твари, словно я единственный в мире знаток и могу сообщить ему безошибочно точные сведения.
«Моя сестра, — сказал я мистеру Мильтону вечером, подавая ему отменную рыбу на хлебной корочке, — верила: стоит ей потереть глаза, и она что-то видит. Чуточку света, говорила она, будто сквозь щель в двери». — «Хотел бы я, чтобы и со мной обстояло так же. Когда я тру глаза, то вижу только пятнистую темноту. В темноту вплетен пепельный цвет, непрерывно струящийся вниз. Пока мои глаза еще не совсем заволокло мраком, передо мной стремительно вспыхивали разные цвета. — Вдруг он быстро помотал головой из стороны в сторону. — Но позже и они погасли. Расскажи мне подробней о рыбе-солнце. Сколько у нее плавников-лучей? Походят ли они в воде на ореол света вокруг свечи? Именно так я себе это представляю». В подражание он растопырил свои тонкие пальцы. «Вот-вот, сэр. В точности так». — «Мое зрение утрачено не окончательно, Гусперо. Оно ушло внутрь и, как я ожидаю, не притупит мой разум, а наоборот, неуклонно станет его ободрять. Я лишился глаз, но видеть не перестал».
В полночь меня пробудили чьи-то стоны. Стонал мой добрый хозяин: он раскачивался вза; и вперед в своем кресле, туго обхватив руками живот. Сперва я не мог уразуметь его невнятного бормотания, но постепенно разобрал, как он без конца твердит одно и то же слово: «О тьма, тьма, тьма, тьма». Затем он отчетливо произнес: «Чьи силы Бог крепит, того и ослепляет». Он встал с кресла и направился ко мне. Я притворился крепко спящим, а когда он склонился над моей лежанкой, зажмурил глаза еще крепче. «Во многом беспомощен как дитя, — услышал я. — Так легко его презреть и заклеймить». Он уселся в кресло и вновь принялся стонать.
Мая 15-го, 1660. Густой плотный туман. С трудом прокладываем курс: мимо корабля проплывает столько хлама и мусора, как если бы мы спускались по зараженному отбросами Флиту вниз к Темзе. Слышались крики чаек, которые, по утверждению капитана, всегда держатся берегов этой суши. Однако из-за тумана нельзя было ничего разглядеть. «Поблизости что-то есть, — обратился ко мне мистер Мильтон, когда мы прохаживались в полдень по палубе. — Мне подсказывает внутренний голос». Через пару-другую шагов он заговорил опять: «Теперь я улавливаю и запах. Где-то рядом остров, холодный и покрытый солью». Чуть погодя нездоровый туман разредился, приоткрыв завесу над громадным островом, лежавшим с правого борта: состоял он, казалось, целиком из кристаллического льда. В длину он тянулся, по моим прикидкам, лиги на три; бесчисленные бухты, скалы и мысы сверкали в лунном свете.
Лицо хозяина уже обратилось в сторону острова — и, слушая мое описание, он вздохнул: «Создан дыханием Господа. Обрисуй мне застывшие над водой формы льда и все его изгибы и нарос- v ты». — «Лед испещрен пятнами и щербинами, наподобие колонн перед церковью святого Эндрю в Леденхолле. Вы это хотите узнать?» Хозяин глубоко вдохнул в себя холодный воздух: «Ты говоришь, он безлюден?» — «Сплошь пустыня и мерзлота. Подходящее место, чтобы помереть, сэр». — «Так ли? Говорят, однако, что замерзающие ощущают вокруг себя перед самой смертью знойное дуновение. Среди льдов и свирепого мороза тоже можно очутиться в теплом раю». — «Ого, сэр, вон там, на льду — что-то движется!» — «Где?» — «Вон, вон там! — Я вытянул указательный палец, совершенно забыв о слепоте хозяина, однако он уловил мой жест. — Это существо направляется к ледяной пещере. Теперь исчезло. Не чародей ли это или какой-нибудь колдун?» — «Какого оно цвета?» — «Бурого, как медведь. Но голову, сэр, он держал прямо». — «По-твоему, это какой-нибудь маг, обитающий в стране льдов? — Я, поглощенный зрелищем, ничего не ответил. — Взаправду ли все это? Еретики из Данцига верили, что наши страхи порождают осязаемые воплощения. Они утверждали, будто дьявол со всеми своими кознями — всего лишь людская иллюзия. Кто знает, какие диковины западного мира примут образы наших тайных ужасов?» Вскоре туман вновь сделался непроницаемым.
Мая 18-го, 1660. Брошенный на рассвете лот показал глубину в тридцать пять морских саженей. Мы приближаемся к берегам Ньюфаундленда, и матросы забрасывают крючки для ловли трески. Я спустился в каюту преподнести мистеру Мильтону новость. Он коротко кивнул как голландец на часах у Блукоут-Скул. «Ты читал книгу под названием "Утопия"?» — спросил он. «Нет, сэр. Если только ее не продавали дюжинами в день публичного повешения». — «Сомнительно. Там говорится об открытии неведомой страны. Хочешь, продолжу? — Он не сумел сдержать улыбки. — Написал эту книгу поклонявшийся идолам богохульник и был обезглавлен». По мере приближения к цели хозяина все больше обуревают его собственные фантазии.
Мая 22-го, 1660. Видел великое множество морских летучих мышей — так их называет капитан. Они же — летучие рыбы.
«Какой они величины?» — спросил меня мистер Мильтон, когда мы стояли на палубе. «Примерно с мерланга. Но с четырьмя мишурными крылышками». — «Как похож на ангела». — «Кто, сэр? — К нам приближался мистер Баблей. — Где этот божественный знак?» — «Я выразился иносказательно, дражайший сэр. Ангелов я пока не вижу. — И шепнул мне: — Отведи меня вниз».
