Джульетта слышала музыку впервые. И понятия не имела, о чем идет речь в этой сцене. Но ей казалось, что драма, разыгрываемая у нее перед глазами, выросла непосредственно из музыки, которая и писалась именно об этом. Скрипка и бандонион словно подогревали друг друга, напряжение достигло невероятного накала: оба инструмента звучали все громче, пока скрипка вдруг не одержала победу — на невероятном фортиссимо мелодия бандониона резко закончилась и, вспыхнув еще несколько раз, оборвалась окончательно. Старший танцор упал на колени, воздев руки в мольбе. Теперь звучала только скрипка. Холодная безжалостная мелодия, отчего-то пробуждавшая мысль о змее, заполнила пространство и, заглушая последние стоны бандониона, словно добила умирающего: несколько молниеносных ударов, и молодой танцор в ярости вонзил кинжал в грудь противнику одновременно с финальным аккордом.
По спине побежали мурашки.
Несколько секунд ничего не происходило. Оба, тяжело дыша, в изнеможении лежали на полу. Потом раздался щелчок и, словно по мановению волшебной палочки, погас красный огонек в видеокамере. В верхнем ярусе послышались шаги, и Джульетта услышала голос:
— Vaya. Bien 19.
Молодой танцор встал и показал невидимому человеку поднятый вверх большой палец. Потом пошел прямиком к Джульетте, подхватив на ходу платок, сброшенный сверху, с балкона, вытер им пот со лба и обвязал вокруг головы. Джульетта встала. Он остановился перед ней. Он вовсе не был таким миниатюрным и тонким, как ей показалось сначала. Должно быть, второй — настоящий богатырь.
— Hola, — сказал он, — vos sos de la tele? 20
— Простите, я не говорю по-испански.
— Ага. Значит, не с телевидения. Тем лучше.
Он улыбнулся во весь рот самоуверенной улыбкой человека, знающего, что у него безукоризненные зубы.
— Я? Телевидение? Нет-нет! — Она застенчиво улыбнулась. Что с ней такое? Почему просто не объяснить ему, зачем она пришла? Ей захотелось смахнуть волосы со лба, хотя они были схвачены узлом на затылке, и это не имело никакого смысла. Она попыталась что-то сказать, невольно продолжая разглядывать его во все глаза. Но ничего не вышло. Почему-то она не чувствовала расстояния, отделявшего от нее этого чужого человека. Встревоженный внутренний голос забил тревогу: «Немедленно беги! Сейчас же!» Но бежать она тоже не могла.
— Простите, что я так бесцеремонно вломилась…
Он остановил ее, подняв ладонь.
— Дамиан Альсина, — сказал он, протягивая руку.
— Меня зовут Джульетта, — быстро представилась она, — Джульетта Баттин. Я танцую в Государственном оперном театре. Валери, коллега, сказала мне, что вы репетируете танго…
Он мягко взял ее за руку и повел в зал. Джульетта чувствовала рядом его разгоряченное тело. Он неотрывно смотрел на нее, хотя она старательно отводила взгляд. Второй танцор, все еще лежавший на полу, быстро поднялся и теперь тоже смотрел на них.
— …а поскольку мы собираемся ставить балет на музыку танго, я подумала, что было бы, наверное, неплохо…
— …посмотреть, как танцуют аргентинское танго. Очень хорошая идея. Лутц. Позвольте представить: Sefiorita Giulietta, bailarina clasica. Senor Lutz 21.
Потом он улыбнулся, и у нее не осталось сомнений: он прекрасно знает, какое впечатление произвел на нее. Она протянула руку другому танцору.
— Привет, — сказал тот не слишком дружелюбно, хотя и без всякой враждебности. Больше он не произнес ни слова, глядя на нее с некоторым удивлением. Он был действительно высок. Метр девяносто как минимум.
— А там наверху — наш осветитель, Чарли.
Тот, скрестив руки, перегнулся через перила и равнодушно кивнул.
— Ну что, танцуем снова или перерыв? — спросил он.
— Думаю, мне лучше подождать, пока вы закончите, — неуверенно вымолвила Джульетта. — Я ни в коем случае не хотела бы вам мешать.
Мужчина по имени Лутц уселся на один из стульев и натянул шерстяной пуловер.
— Значит, ты тоже делаешь номер с танго. Тогда мы конкуренты, — сказал Дамиан. — Это интересно. Побудь здесь еще немного, мы просмотрим видеозапись, а потом ты расскажешь мне о танго в оперном театре, договорились? Лутц, ты идешь наверх?
Не дожидаясь ответа, он развернулся, подошел к видеокамере и вытащил пленку. Потом направился к лестнице на балкон и скрылся из поля зрения Джульетты.
Джульетта в нерешительности осталась на месте. Этот Дамиан прекрасно говорит по-немецки, хотя и с небольшим акцентом. Наверное, уже какое-то время живет в Германии.
Лутц встал и вытер лицо.
— Ты танцуешь в группе или соло? — сухо спросил он.
— Пока только в группе, — пояснила она, не желая особенно приукрашивать истинное положение вещей. — Вообще-то я даже не постоянный член труппы. Я на стажировке, но иногда выхожу на замену. Вот и все.
Теперь он улыбнулся.
— Да я вовсе не об этом. Просто тоже когда-то танцевал в Государственном оперном театре. У вас новая директриса, не так ли?
Джульетта кивнула.
— А когда ты танцевал там?
— Довольно давно, да и не слишком долго. Я жертва воссоединения.
Он провел пальцем по горлу.
— Хотя на самом деле мне это не больно-то подходило — танцевать принцев, поддерживать нимф и все такое. Не мое. Одно только могу сказать: танго и балет объединить невозможно — ничего из этого не получится. Что собираетесь ставить?
— Джон Бекман. «Танго-сюита». Но не в Государственном театре. В Театре немецкой оперы.
Он поднял брови.
— Я слышал об этой вещи, но ни разу не видел.
— А вы сейчас танцевали… танго?
— Разные люди ответили бы по-разному.
— Но хотя бы музыка — танго?
— И на этот счет есть разные мнения. Дамиан расскажет лучше, чем я.
— Как называется эта вещь?
— Музыка, под которую мы танцевали, или вся опера?
— Опера?
— Ну да, Дамиан называет ее опереттой. Маленькая опера. Это был отрывок. Музыка называется Escualo. Автор — Пьяццола 22. Ты знаешь испанский?
Джульетта покачала головой.
— О чем ты думала, слушая эту музыку? — спросил он.
— О шершнях, — не задумываясь ответила она.
— Совсем не плохо, — согласился Лутц.
— А что такое Escualo?
— Акула, — ответил он. — Мне нужно наверх. До скорого.
Проводив его взглядом, пока он шел через зал, она села.
Потом подняла глаза к балкону. Увидела спину Чарли, склонившегося над каким-то аппаратом. Рядом с ним опирался о перила Дамиан, глядя вниз, на нее. Встретившись с ней взглядом, он скрестил руки, не меняя выражения лица. Джульетта почему-то не сомневалась, что все это время он наблюдал за ней, и только когда появился Лутц, повернулся к нему.
Джульетта встала, медленно подошла к столику, на котором сидела сначала. Взяла свою сумку и вышла в фойе. Быстрым шагом пересекла его и вдруг побежала: вниз по лестнице, через двор, до самой Розенталерштрассе, остановила там первое же такси и прыгнула внутрь. Обычно днем она не пользовалась такси. Но сейчас вдруг захотела почувствовать себя в безопасности. Казалось, она переплывает озеро или море, из глубины которого в любой момент может всплыть нечто неведомое и схватить ее.
Хуже всего было то, что сама она не могла дождаться, когда это наконец произойдет.
Вопрос, что она предпочитает на ужин, говядину или цыпленка, вывел ее из задумчивости. Она выбрала курицу, хотя еще не чувствовала голода. Когда алюминиевая плошка с заказанной едой оказалась перед ней на столике, аппетит улетучился совершенно, и она ограничилась лишь небольшим кусочком хлеба с маслом и солью. Потом попробовала «фруктовый салат» — смесь неведомых корешков желтого и оранжевого цвета в сладком студенистом соусе. Осилив всего три ложки, она с отвращением накрыла поднос развернутой салфеткой и заказала томатный сок.
Снаружи было еще светло, хотя ее часы показывали девять вечера. Маленький самолетик на экране только что пролетел Иберийский полуостров и готовился углубиться в Атлантический океан. Джульетта попыталась представить, как растягивается время, когда летишь на запад. Строго говоря, никогда нельзя утверждать, что стрелки показывают точное время — ведь за каждые два-три часа полета время уходит на час назад. Она смутно припоминала взаимосвязь между временем и скоростью: время течет тем медленнее, чем быстрее движется в пространстве воспринимающий его человек, и значит, если двигаться достаточно быстро, то теоретически можно оказаться и в прошлом.
А именно этого ей и хотелось сейчас больше всего на свете: закрыть глаза, пролетая сквозь мерцающее ускоряющееся пространство, и вернуться в тот день, 24 сентября. Вот она вышла из такси на Гзовскиштрассе, где находится ее дом, поднялась по лестнице, вошла в квартиру, бросила в угол сумку и включила на полную громкость «You've got the power» 23. Пошла в ванную, стянула джинсы, пуловер, майку и приняла горячий душ. Потом в тренировочных штанах и футболке, с мокрыми волосами танцевала босиком в гостиной, нажав на проигрывателе кнопку повтора, потом выудила из керамической вазы возле дивана киви, очистила его и, громко подпевая, уселась в кухонном уголке на стул. Ей хотелось с кем-нибудь поболтать, но, позвонив по трем номерам, она каждый раз нарывалась на автоответчик. Хотя и сама толком не понимала, почему ее так тянуло позвонить подругам. Да нет же, совсем не тянуло. Лучше куда-нибудь сходить, встретиться с Арией или Ксенией где-нибудь в кафе, выпить вина и танцевать до полного изнеможения. Она упала на диван, зажав между плечом и ухом трубку мобильного, а половинку киви — во рту, держа в левой руке журнал-афишу. На мобильном у Ксении тоже был включен автоответчик. Ария, ее старая подруга из Целендорфа, работавшая теперь в Министерстве печати и часто сопровождавшая зарубежных гостей, сняла трубку.
