Его расчет оправдался – растерянно оглянувшись, Косая последовала за ним, а в больнице он не дал ей возможности и словом перемолвиться ни с дежурной врачихой, ни с медсестрой. Правда, в своем кабинете, украшенном портретами Брежнева и Ленина, она сделала попытку выяснить насчет «а райком в курсе вашего приезда?» и «на чем вы приехали?». Но Степняк отвел эти разведвопросы спокойной усмешкой: «Марья Денисовна, вы же знаете, что наша организация не привыкла отвечать на вопросы. Мы их задаем». И в упор посмотрел ей в глаза.
Он знал, что, помимо милицейской властности, его синие глаза обладают еще одной силой – мужской. Не кто иной, как жена, внушала ему это чувство мужского суперменства с их первой, еще добрачной ночи и оказалась права – он теперь все чаще пользовался этим. Нет, он не изменял Фаине – она всегда, и после шести лет супружества, была для него не только достаточна, но… – как бы это сказать? – даже после очередной бурной ночи и еще помня ее всю и до всех ее глубин, Степняк, встретив утром Фаинины глаза, видел в них какую-то новую, дразнящую его загадку порока-вызова, избежавшего его мужской силы и плоти. Словно там, за этими большими темными глазами, было какое-то тайное знание, неведомое простому смертному, какой-то ход в другой мир. Ни у кого из знакомых Степняку женщин не было в глазах этой загадки тьмой и бездной, все остальные были просты для него, как правила арифметики. Вот и сейчас, глянув на Косую упорным мужским взглядом, Степняк тут же прочел в ее глазах все, вплоть до ее неутоленной женской готовности.
– Пожалуйста, – сказал он властно, – покажите мне документы по всем смертным случаям за прошлый и за этот год…
Через десять минут он нашел то, что искал: медицинское заключение о смерти Виталия Сташевского. В нем синими чернилами на сером больничном бланке было написано, что смерть СТАШЕВСКОГО Виталия Семеновича, 27 лет, жителя деревни Антоновка колхоза «Заветы Ленина», наступила «в результате острого перитонита, вызванного алкогольным отравлением». Но в отличие от всех остальных аналогичных документов это заключение было подписано не двумя врачами больницы, а только одним – главврачом Косой.
Изъяв это и для отвода глаз все остальные одиннадцать заключений, Степняк распорядился вызвать хирурга. Он уже уяснил, что из пяти больничных врачей только один хирург – Глотников Владлен Карпович. Этот Владлен – пожизненная жертва идеализма двадцатых годов, в результате которого появились имена Владлен (Владимир Ленин), Марксэн (Маркс-Энгельс), Элем {Энгельс-Ленин-Маркс), Индустрии и даже женское Сталина, – оказался худым, поджарым пятидесятилетним курильщиком таких же, как у Степняка, папирос – «Беломорканал». Но конечно, не это расположило к нему Степняка, а тот факт, что Плотников, оперировавший Сташевского, не подписал липовое заключение о его смерти «от перитонита». Степняк с интересом посмотрел на Плотникова. У этого Владлена были рыжие насмешливые глаза, на голове – выцветшая рыбацкая панама, а в руках – удочки. Няня, которая бегала за Плотниковым, перехватила его уже на пути к реке.
– К сожалению, – сказал ему Степняк, – мне придется испортить вам утреннюю рыбалку. Вы и Марья Денисовна будете сопровождать меня на кладбище, на эксгумацию трупов.
– Каких трупов? Это еще зачем? – воскликнула Косая, и на ее лице и белых плечах разом появились красные пятна. – Вы не имеете права!
– Мы имеем право, – сказал Степняк, глядя, как она схватила телефонную трубку. – А что вы так нервничаете?
Но она не ответила. Ожесточенно постучав по рычажку телефона, властно сказала в трубку:
– Максимыча! Срочное. – И тут же сменила тон: – Михаил Максимыч, Косая говорит! Здрасти! Тут, понимаете, какая-то ерунда получается! Воскресный день, трудящиеся отдыхают, понимаете, а нам на голову ни свет ни заря приехал какой-то следователь из области, перебудил мне всю больницу и еще собирается трупы раскапывать!… – И повернулась к Степняку: – Как ваша фамилия?
– А с кем вы разговариваете? – спросил Степняк, понимая, что лимит его самодеятельности заканчивается. В интонации, с которой Косая разговаривала с этим «Максимычем», была, помимо уважительности подчиненной, еще и нотка той агрессивной капризности, которая выдавала особые, внеслужебные, отношения.
– Я разговариваю с товарищем Суэтиным, первым секретарем райкома партии! – гордо и громко сказала Косая.
Степняк положил перед ней свое удостоверение.
– Вот, Михаил Максимович, – тут же сказала она в трубку. – Степняк его фамилие. Краснодарский областной угрозыск, понимаете. Должность – следователь, но ни командировочного удостоверения, ни решения прокуратуры на раскопку трупов – ничего нет! И даже непонятно, на чем приехал, понимаете! – И торжествующе протянула трубку Степняку. – Говорите!
Степняк взял трубку, она еще хранила тепло ее горячей руки.
– Слушаю вас…
– Какие вы будете трупы раскапывать? Чье указание? – спокойно спросил властный голос.
– К сожалению, Михаил Максимович, – сказал Степняк, – я не имею права обсуждать это по телефону. Тем более через коммутатор. Но если вы можете прислать кого-то из аппарата райкома…
Говоря, чтобы кого-то прислали к нему, Степняк отрезал Суэтину возможность вызвать его в райком, и Суэтин мог расценить это только однозначно: за Степняком стоит какая-то значительная сила, чье-то высокое указание.
– Дайте Косую! – сказал голос.
Степняк вернул трубку Косой. Он знал, что сейчас произойдет – Суэтин прикажет Косой оттянуть время, а сам начнет названивать в область, майору Кривоносу, якобы с той же жалобой, что Степняк приехал в воскресенье, а на самом деле выяснить, с каким он, Степняк, заданием. Но Кривонос уехал в Полтаву, на серебряную свадьбу сестры, а выше Кривоноса в области только начальник краснодарской милиции полковник Рогулин, который сейчас в «Крыльях коммунизма» и наверняка еще спит в дупель пьяный после ночной попойки. Так что пока все идет по его, Степняка, расписанию и расчету. «Верно, Фаина?» – сказал он мысленно, по привычке регистрируя в памяти свои действия, чтобы потом не без гордости обсудить их с женой. Никуда не дозвонившись, Суэтин, конечно, пришлет сюда на разведку какого-нибудь инструктора-шестерку, может быть, даже с приглашением от Суэтина пожаловать в райком. Что ж, будем действовать по обстоятельствам, сказал себе Степняк.
Однако он просчитался – вместо инструктора райкома в больницу уже через десять минут прикатил на «газике» сам начальник районной милиции старший лейтенант Николай Загуба. И вся затея Степняка могла бы накрыться, если бы Загуба трезво и грамотно стал мешать ему вести расследование. Но по счастью, Загуба, во-первых, был с перепою, а во-вторых, заочником того же, что и Степняк, Краснодарского университета и как раз в прошлую, зимнюю, сессию сдал зачет по криминалистике по его, Степняка, конспектам. По этому поводу они тогда крепко врезали в ресторане «Кубань». Так что теперь, увидев Степняка, Загуба не стал требовать ни командировочного удостоверения, ни даже постановления прокуратуры на изъятие служебных документов или эксгумацию трупов, а только чтобы Степняк немедленно ехал к нему домой завтракать.
– Та успеют те трупы! – говорил он, обнимая Степняка за плечи. – Ну, куда они втекут? Мне Суэтин звонить, говорыть: проверь, шо за гусь к нам из области приехал! А то ты! Зараз поедем и шваркнем яишню з салом и первача, а тогда вже будем какие хошь могилы раскапывать! Васыль! Оно ж так веселей будет! Мы тоди ще з собой на кладбище бутыля возьмем!…
Но хотя от Загубы несло водочным перегаром, Степняк не был уверен, что это настойчивое приглашение на завтрак – не приказ Суэтина любым способом задержать эксгумацию. Потому он снял с плеча руку Загубы и сказал:
– Микола, ты можешь вот этим товарищам врачам подтвердить, что, согласно постановлению Верховного Совета, они обязаны всемерно помогать органам милиции и особенно уголовному розыску?
– А то как же ш! – воскликнул Загуба. – Усе обязаны!
– Ну тогда прошу вас, товарищи врачи, в машину! – Степняк показал Косой и Глотникову на милицейский «газик» Загубы и, проходя мимо старика сторожа, на ходу реквизировал у него лопату. Загубе ничего не оставалось делать, как везти их на кладбище.
Через двадцать минут на пустом и обсаженном тополями сельском кладбище (только три старушки в платочках сидели там с иконой над какой-то дальней могилой) Степняк сделал вид, что еще не решил, с какой могилы начнет эксгумацию. И, перебирая в папке свидетельства о смерти, чесал затылок, мысленно глядя на себя самого глазами Фаины. Пока все шло нормально, Фаина бы его одобрила.
– Ладно, – сказал он наконец. – Начнем со свежей могилы. Чтоб раскапывать было легче. Где тут ваш последний закопан?
