Телефон у них стоял на кухонной стойке. Я тихо подошла к нему, сняла трубку и набрала номер Ноя. Он ответил после четвертого звонка. Голос был глухой, усталый и какой-то растерянный.
— Это я, — прошептала я.
— Ли? — прохрипел он. — Который час?
— Три часа ночи, — ответила я. — Ты мне так и не перезвонил.
Он принялся крякать и хмыкать, будто пытался собраться с мыслями.
— Прости. Я весь вечер был занят. Шведский Стол, то, другое. Ты же знаешь мою маму. Поговорим завтра? Я тебе позвоню, как только мы закончим разворачивать подарки.
Я молчала. Я попала в самую сильную метель за год — за много лет, — я провалилась под лед, мои родители сидели в тюрьме… и он все равно отказывался со мной поговорить?
Но… у него выдалась сложная ночь, и я не видела смысла рассказывать о том, что со мной произошло, полусонному человеку. Люди едва ли способны сочувствовать тем, кто их разбудил, а я нуждалась в сочувствии.
— Конечно, — сказала я. — До завтра.
Я вернулась в гостиную и снова залезла в свою пещеру из подушек и одеял. У них был незнакомый запах. Не противный — просто какой-то сильный отбеливатель.
Иногда я совершенно не понимала Ноя. В такие минуты мне казалось, что он встречается со мной для галочки в какой-нибудь анкете: «У вас есть неглупая подруга, разделяющая ваши устремления и готовая к тому, что вы не сможете уделять ей много времени? Она любит слушать, как вы часами говорите о своих достижениях?»
Нет. Я просто перепугалась и замерзла. Я просто попала в странное место. Я просто нервничала, потому что мои родители попали в тюрьму из-за керамических домиков. Мне нужно выспаться — и все встанет на свои места.
Я закрыла глаза, и весь мир показался мне снежным круговоротом. Голова кружилась, и начало немного подташнивать, а потом я крепко-крепко уснула, и мне снились сэндвичи и черлидерши, садящиеся на шпагат на столах.
Утро явилось ко мне в обличье пятилетней девочки, прыгавшей у меня на животе. Она с такой силой давила на меня, что у меня глаза выпучились.
— Как тебя зовут? — весело спросила девочка. — Меня — Рейчел!
— Рейчел! Перестань прыгать! Она же спит!
Это был голос мамы Стюарта.
Рейчел оказалась жутко веснушчатым мини-Стюартом с улыбкой до ушей и взъерошенными со сна волосами. От нее едва заметно пахло колечками Cheerios, и ей явно не помешало бы вымыться. Дэбби стояла рядом с кружкой кофе в руках. Она включила Деревню Санта-Флоби. Откуда-то со стороны кухни вышел Стюарт.
Я ненавижу просыпаться и обнаруживать, что чуть ли не целая толпа глазеет на то, как я сплю. Но, к сожалению, со мной такое часто бывает. Я ужасная соня. Я однажды проспала пожарную тревогу. Дрыхла три часа. Правда, в собственной спальне.
— Мы пока не станем открывать подарки, — сказала Дэбби. — Просто перекусим и побеседуем с утра.
Она явно решилась на этот шаг ради меня, потому что для меня у них подарков не было. Лицо Рейчел стало похоже на переспелый фрукт, готовый распасться пополам. Стюарт посмотрел на маму, как бы спрашивая: «Ты уверена, что это хорошая идея?»
— Ну, для Рейчел мы сделаем исключение, — быстро добавила она.
Удивительно, как быстро у детей меняется настроение. Я и чихнуть бы не успела, а полное отчаяние на веснушчатом личике уже сменилось восторгом.
— Нет, — сказала я. — Лучше вы и свои откройте.
Дэбби решительно мотнула головой и улыбнулась.
— Мы со Стюартом подождем. Иди умойся перед завтраком.
Я прошмыгнула в ванную и уставилась на себя в зеркало. Волосы у меня выглядели так, будто я собиралась устроиться в цирк, кожа покраснела и шелушилась. Я попыталась привести себя в порядок при помощи холодной воды и мыла, но получилось не очень.
— Хочешь позвонить родителям? — спросила Дэбби, когда я вышла из ванной. — Поздравить с праздником?
Тут мне пришлось обратиться за помощью к Стюарту.
— Ты только не падай, — сказал он. — Ее родители из Пятерки «Флоби».
Тайное стало явным. Но Дэбби это совершенно не смутило. Наоборот, ее глаза заблестели, как будто она познакомилась со знаменитостью.
— Твои родители участвовали в протесте? — спросила она. — Ох, почему же ты сразу не сказала? Я обожаю Деревню Санта-Флоби! Какая глупость — арестовывать людей! Им обязательно должны разрешить поговорить с дочерью! В Рождество! Они же никого не убивали, в конце концов!
Стюарт посмотрел на меня, как бы говоря: «Вот видишь!»
— Я даже не знаю, в какой они тюрьме, — сказала я.
И мне сразу стало стыдно. Родители томятся где-то в тюрьме, а я даже не знаю где именно.
— Ну, это легко узнать. Стюарт, посмотри в Интернете, в какой они тюрьме. В новостях наверняка говорили.
Стюарт тут же вышел из комнаты со словами «Будет сделано».
— Стюарт в этом настоящий мастер, — сказала его мама.
— В чем?
— Ой, да он что угодно в Интернете найти может.
Дэбби, как и многие другие мамы, еще не поняла, что любой может отыскать в Интернете что угодно, для этого вовсе не обязательно быть волшебником. Но я ей об этом не сказала, потому что не люблю намекать людям на то, что они не понимают простых вещей.
Стюарт вернулся, добыв нужную информацию, и Дэбби набрала номер.
— Я заставлю их разрешить тебе поговорить с родителями, — сказала она, прикрыв трубку рукой. — Они еще не знают, какая я настой… а, здравствуйте!
Кажется, звонку Дэбби были не рады, но Дэбби их приструнила. Сэму бы это понравилось.
Она протянула мне телефон и, улыбаясь, вышла из кухни. Стюарт взял на руки извивающуюся Рейчел и вынес ее из комнаты.
— Джубили? — сказала мама. — Доченька, ты как? Добралась до Флориды? Как бабушка и дедушка? Ох, доченька…
— Нет, я не во Флориде. Туда поезд не доехал. Я в Грейстауне.
— В Грейстауне? Не доехал? Ох, Джубили… Где ты? Еще в поезде? Все хорошо?
Мне не хотелось рассказывать маме все, что случилось за последние сутки, поэтому я решила говорить коротко:
— Поезд застрял. Пришлось сойти. Я встретила новых знакомых. Сейчас я у них дома.
— У знакомых? — В голосе мамы прозвучали нотки волнения, которые говорили о том, что она подумала, уж не попала ли я к насильникам или наркодилерам. — У каких знакомых?
— У хороших знакомых, мам. У мамы с двумя детьми. У них есть Деревня Санта-Флоби. Не такая большая, как у нас, но некоторые домики совпадают. У них есть магазин жвачки с полным прилавком. И лавка дядюшки Фрэнка. И даже кафе «Весельчаки» первого поколения.
— Вот как, — с облегчением произнесла мама.
По-моему, мои родители считали, что коллекционерами домиков «Флоби» могут быть только порядочные люди. Социопаты не стали бы любовно выставлять малюсеньких пряничных человечков в витринах лавки. Хотя именно это многим казалось признаком неуравновешенности. Наверное, кто для одного — псих, тот для другого — образец здравомыслия. Я подумала, что очень находчиво описала Стюарта (хотя о нем и не было речи) как «одного из двух детей», а не как «какого-то парня с пакетами на голове, которого я встретила в „Вафельной“».
— Ты все еще там? — спросила мама. — А что с поездом?
— По-моему, он все еще на путях. Вчера он врезался в сугроб, и отопление и электричество отключили. Поэтому мы и сошли.
Я снова здорово придумала — сказать «мы», а не «я одна плелась по автостраде в метель». И я не соврала. Джеб с Эмберами и Мэдисонами сошли с поезда сразу после того, как я проторила им дорогу. В шестнадцать лет за своими словами нужно следить со строгостью гениального дипломата.
— Как ты там в…
Как спросить у мамы, хорошо ли ей в тюрьме?
— Неплохо, — смело сказала она. — Ох, Джули, доченька! Мне так жаль… Мы не хотели…
Я слышала, что она вот-вот разрыдается, а это означало, что и я скоро разрыдаюсь, если ее не остановлю.
— У меня все хорошо, — сказала я. — Обо мне тут очень заботятся.
— Можно с ними поговорить?
«С ними» означало «с Дэбби», поэтому я позвала ее. Она взяла трубку, и они поговорили как мама с мамой: ну, в стиле «ох уж эти дети». Дэбби говорила с мамой очень убедительно, и, слушая ее, я поняла, что завтра она меня точно никуда не отпустит.
Я слышала, как она решительно отвергла идею о том, что мой поезд скоро сможет тронуться с места и я наконец доеду до Флориды.
— Не волнуйтесь, — сказала она моей маме, — мы позаботимся о вашей дочке. У нас много вкусной еды. Мы ее накормим и отогреем, а там все и образуется. Она хорошо проведет праздники, я вам обещаю. А потом мы отпустим ее домой.
Пауза, за которой скрывался высокий голос мамы, высказывающей искреннюю сестринскую благодарность.
