– Знаешь, Антуан, – сказала она, – я, кажется, люблю тебя по-настоящему.
– Я тоже, так что это весьма кстати.
Минуту они задумчиво молчали. Потом Люсиль снова повернулась к нему и серьезно смотрела, как склоняется над ней лицо мужчины, которого она любит.
Двумя часами позже, выходя из его дома, утомленная любовью и с пустой головой, она подумала, что это был просто нервный срыв. И решила побольше спать, меньше пить, вести здоровый образ жизни. Она слишком привыкла быть сама по себе, чтобы легко смириться с мыслью, что кто-то мог стать для нее столь необходим. Ей казалось, такая зависимость еще хуже одиночества. Она ехала по набережным. Стоял теплый вечер, в воде отражались огни, было такое впечатление, словно светится сама река. Она улыбалась своим мыслям. «Что на меня нашло? В мои-то годы. В моем положении». В конце концов, она ведь женщина на содержании, а значит, циничная женщина. Эта мысль рассмешила ее. Мужчина за рулем соседней машины улыбнулся ей. Она рассеянно ответила на улыбку и снова погрузилась в свои размышления. «Кто я?» Ей было совершенно безразлично, что о ней думают окружающие. Копаться в себе она уже давно отвыкла. Ну и что? Может, это признак отупения? Раньше, в юности, она много читала. До того, как поняла, что счастлива. Раньше она задавала себе много вопросов. До того, как стала красивой, ухоженной, хорошо одетой домашней зверушкой. До того, как научилась избегать любых осложнений. У нее был своеобразный предлог не задумываться о будущем: короткая линия жизни. Когда-то давно ей нагадали раннюю смерть. Так она и полагала, беспечно примирившись с судьбой. А вдруг случится дожить до старости? Она попробовала представить себя старой, брошенной Шарлем, бедной, добывающей хлеб насущный тяжким трудом. Но напрасно пыталась она запугать себя этими картинами. Что бы с ней ни случилось, Сена у Гран-Пале останется все так же сверкать золотом. И это представлялось ей самым главным в жизни. И еще ей казалось, что она может обойтись и без дорогого автомобиля, и без манто от Лароша. Та же мысль приходила в голову Шарлю, и это его расстраивало. Как всегда после свидания с Антуаном, на нее накатила волна нежности к Шарлю, ей захотелось поделиться с ним своим счастьем.
Она не могла подумать, что как раз в эти минуты Шарль, привыкший, что в дневные часы она почти никогда не выходит из дома, метался по квартире, точно зверь в клетке, как она сама три часа назад, мучаясь: «А вдруг она не придет?» Она никогда об этом не узнает. Когда Люсиль вошла, Шарль с «Монд» в руках лежал на диване: он слышал, как она подъехала.
– Хорошо прошел день? – спокойно спросил Шарль.
Она нежно поцеловала его в щеку. От него пахло ее любимым одеколоном. Надо купить такой же Антуану.
– Хорошо, – ответила она, – только мне стало страшно…
Она спохватилась. Ей хотелось поболтать с Шарлем, все ему рассказать. У нее чуть было не вырвалось: «Мне стало страшно, что Антуан не придет, я испугалась, что люблю его». Но так нельзя говорить. И не с кем поделиться переживаниями этого страшного дня. Она не любила открывать сердце и никогда о том не жалела. Сегодня ей впервые сделалось грустно, что не с кем поговорить по душам.
– …мне стало страшно, что я оказалась в стороне…
– В стороне от чего?
– От жизни. Такое чувство, словно она проходит мимо. То, что люди называют жизнью. Шарль, скажите, неужели правда необходимо любить, страдать в любви, работать, заботиться о деньгах, – неужели без всего этого жизнь не бывает полной?
– Вовсе нет, – ответил Шарль. – По крайней мере, если вы и без того счастливы.
– Так, вы считаете, это возможно?
– Вполне.
Что-то в его голосе, какая-то странная, отрешенная интонация, растрогало Люсиль.
Она подсела к нему на диван и стала гладить это красивое усталое лицо. Шарль закрыл глаза, на губах блуждала улыбка. Люсиль показалась себе доброй, способной сделать его счастливым. Она гнала мысль, что доброта эта проснулась в ней потому, что Антуан пришел. Что, не приди он, она бы возненавидела Шарля. Когда мы счастливы, все окружающие кажутся нам пусть второстепенными, но соучастниками нашего счастья. Только потеряв его, мы понимаем, что то были лишь случайные его свидетели.
– Что мы делаем нынче вечером? – поинтересовалась она.
– Мы приглашены на ужин к Диане, разве вы забыли?
В его голосе прозвучали недоверие и радость. Она поняла почему и покраснела. Ответив «да», она бы сказала правду, но в то же время и обманула б его. Не могла же она заявить: «Я забыла про ужин, но не про Антуана. Я сейчас от него. И завтра у меня с ним опять свидание».
– Про ужин я помнила, но позабыла, что у Дианы. Какое мне платье надеть?
Она с удивлением обнаружила, что предстоящая встреча с Антуаном ее не радует. Скорее даже раздражает. Сегодня чувства ее достигли такого накала, что ей казалось, чаша переполнена (если так можно сказать о чувствах). Она предпочла бы поужинать с Шарлем вдвоем. И уже открыла рот сказать ему об этом, но передумала: это посеяло бы напрасные надежды. Она не хотела ему лгать.
– Вы собирались что-то сказать?
– Уже забыла.
– Когда вы размышляете на отвлеченные темы, вид у вас еще более безалаберный, чем обычно.
– Обычно я кажусь безалаберной?
– Ужасно. Я бы, например, не отпустил вас одну путешествовать. Через неделю б я нашел вас где-нибудь на полпути в зале для транзитных пассажиров. Рядом – стопка прочитанных книг, и все местные бармены успели стать вашими приятелями.
Он обсуждал эту перспективу с такой искренней тревогой, что она расхохоталась. Он считал ее абсолютно не приспособленной к жизни. Пожалуй, вот это всего сильней привязывало ее к Шарлю. Именно это, а вовсе не его достаток. Он принимал как должное ее безответственность, он поддерживал выбор, бессознательно сделанный ею лет пятнадцать назад: никогда не расставаться с детством. Антуана же это выводит из себя. Созданный ею собственный образ вполне совпадает с тем, какой ее видит Шарль. Он его устраивает. Как знать, не окажется ли это сильнее страсти, если ради нее надо всем этим жертвовать?
– Давайте выпьем виски, я устал, просто с ног валюсь, – предложил Шарль.
– Полина мне не позволяет пить. Попросите двойную порцию, я глотну у вас из стакана.
Шарль улыбнулся и позвонил. «Ну вот, я уже начинаю разыгрывать маленькую девочку. Еще немного, и заведу себе кукол и плюшевых мишек». Она потянулась, прошла к себе и, глядя на свою кровать, подумала: настанет ли день, когда она проснется рядом с Антуаном?
Гостиная Дианы утопала в цветах. Было тепло, так что высокие окна оставались распахнутыми. Но в обоих каминах пылал огонь. Люсили это сочетание показалось восхитительным. Она то подходила к окну подышать запахами улицы, предвещавшими лето – пыльное, жаркое, томное лето, – то возвращалась к камину с его ароматом горящего дерева. Этот терпкий запах напоминал ей Солонь, куда они с Шарлем прошлой осенью ездили на охоту.
– Дивная мысль. Соединить два времени года, – улыбнулась она Диане.
– Да, только весь вечер чувствуешь себя не по погоде одетой.
Люсиль рассмеялась. Она смеялась искренне и заразительно, говорила с Дианой без тени смущения, и Диане стало стыдно за свою ревность. Люсиль изумительно держится, так не бывает, когда у человека совесть нечиста. У нее, положим, и впрямь такой же рассеянный и отстраненный вид, как и у Антуана, но почему бы этому не быть единственным, что у них общего? Да и Блассан-Линьер вполне спокоен. И Антуан весел. Право, ей просто померещилось. Она посмотрела на Люсиль с симпатией, почти с благодарностью.
– Пойдемте со мной, – предложила Диана, – я покажу вам квартиру.
Люсиль с серьезной миной оценила итальянскую керамику в ванной, восхитилась удобствами стенных шкафов. Диана повела ее в свою комнату.
– Здесь небольшой беспорядок, не обращайте внимания.
Антуан опоздал и переодевался у нее. Рубашка и галстук, в которых он бегал днем, валялись на полу. Диана украдкой бросила быстрый взгляд на Люсиль. Но по лицу той проскользнуло лишь вполне естественное смущение воспитанного человека, не более. И все же что-то не давало Диане покоя. Ей было стыдно за себя, но она ничего не могла с собой поделать. Она подобрала с пола одежду, положила на кресло. Люсиль оставалась невозмутимой. Диана заговорщицки улыбнулась.
– Мужчины такие неряхи…
И посмотрела Люсили прямо в глаза.
– Шарль очень аккуратен, – любезно возразила Люсиль.
Ее разбирал смех. «Может, она еще расскажет мне, что Антуан вечно оставляет открытой зубную пасту?» Она ни капли не ревновала. Галстук взволновал ее не больше, чем случайная встреча с одноклассницей у подножия египетских пирамид. Она подумала, что Диана очень красива, и удивилась, почему Антуан предпочел ее, Люсиль. В этот момент она казалась себе мудрой, беспристрастной, доброжелательной. Как, впрочем, всякий раз, когда случалось выпить лишнего.
