— Доктор, наверное, придется делать операцию?
— Для этого вас и госпитализировали, ведь так?
— Если операция пройдет успешно, смогу ли я работать как прежде?
— Разумеется. Будет играть в гольф и вообще делать что хотите.
Эйити привык лгать раковым больным. Это тоже часть работы хирурга.
— Ну, будьте здоровы! — Выйдя из палаты, Эйити выбросил из головы судьбу этого старика. Здесь никто не мог себе позволить сочувствовать судьбе того или иного индивида.
Вечером он встретился с Кэйко Имаи в кафешке, что располагалась напротив входа в клинику. Народу было полно — все как раз расходились после рабочего дня. Кэйко, опустив голову, дожидалась Эйити в углу.
Когда он подошел, она подняла на него глаза и печально улыбнулась.
— Извини.
— Ничего. Но у меня мало времени. Завотделением вызывает.
Эйити врал, надеясь побыстрее свернуть разговор. Он присел за столик.
Официант уже принял заказ, а Кэйко все молчала.
В белом медицинском халате и шапочке она выглядит очень молодо и свежо, но почему-то стоит ей переодеться в «штатское», как она тут же превращается в серую, усталую тетку, с сожалением думал Эйити. Честно говоря, он потерял к Кэйко всякий интерес и привязанность. У него было лишь одно желание — вырваться из этой кафешки, и чем быстрее, тем лучше.
— Ну, о чем ты хотела поговорить?
— Почему ты не хочешь меня видеть в последнее время? — заговорила Кэйко, укоризненно глядя на чашку с кофе, которую ей принес официант.
— Что значит «почему»? — Эйити не собирался скрывать своего недовольства. — Сколько раз уже я тебе говорил! Я занят на работе, у нас много операций.
— Неправда! — резко тряхнула головой Кэйко. — Сестра Сэкиба из хирургии — моя подруга. На этой неделе была всего одна операция.
Эйити запнулся и тут же продолжал:
— Что бы там ни говорила сестра Сэкиба, но в клиническом отделении и кроме операций дел куча. Мы должны писать отчеты, готовиться к научным семинарам.
— Семинары и раньше были, но мы же встречались. — Кэйко помешивала ложечкой в чашке, по щеке катилась слеза.
— Ну как тебе не стыдно! — Эйити понизил голос, оглядываясь вокруг. — Чего плакать-то?
— Почему сразу нельзя сказать, если не хочешь меня видеть?
Эйити, которому не терпелось покончить с этим делом, сказал:
— Я думал, с тобой легче будет.
— Что ты имеешь в виду, интересно?
— Тебе не кажется, что ты малость зациклилась на себе? Названиваешь и совершенно не думаешь о моей ситуации. Ты хоть понимаешь, в какое положение меня ставишь?
— Извини, пожалуйста… — Кэйко, опустив глаза, согласно кивнула и тихо сказала: — Но я так несчастна.
— Ну я не знаю! С чего тебе быть несчастной? Нам ведь было хорошо вдвоем. Разве нет?
— Я такой любви не хочу.
— Вот только не надо глупостей. Я не собирался влюбляться, когда стал с тобой встречаться. Все так делают, ты же знаешь.
«Как же мне надоела вся эта мутотень!» Эти слова готовы были сорваться с языка Эйити, но он сдержался. Вообразила, что мы любовники, только потому, что я переспал с ней три или четыре раза!
— Так или иначе, я хочу подвести черту под этим делом, чтобы ты меня больше не доставала.
— Я знаю! — Кэйко, до сих пор сидевшая с опущенной головой, вдруг вскинула на Эйити глаза, пылающие ненавистью. — Знаю!
— Что ты знаешь?
— Что недавно ты стал встречаться с дочкой профессора Ии. — В ее словах неожиданно зазвучало грубое кокетство. — Скажешь, нет?
Растерявшись, Эйити непроизвольно отвел взгляд.
— Что за чепуха?! Кто же распространяет эти слухи?
— Это не важно.
— Помню, я как-то танцевал с ней на вечеринке в клиническом отделении. Но не я один. С ней все танцевали. Нечего слона из мухи раздувать, — торопливо оправдывался Эйити, опустив голову и избегая встречаться взглядом с Кэйко. — И самое главное — как можно говорить такие вещи о дочери профессора Ии?
— Ох, извините! Я всего лишь медсестра. Куда мне до профессорской дочки!
— Прекрати!
На голос Эйити обернулась сидевшая сзади парочка, похоже, любовники. Эйити, чтобы скрыть свое замешательство, зажег сигарету, хотя курить ему не хотелось.
— Люди видели, как ты прогуливался с ней в Сибуя.
— В Сибуя? Ах, ты про это? Профессор Ии распорядился, чтобы я вместе с ней купил ему чемодан.
— И ты всегда рад, как дрессированная собачка, выполнить приказ начальства, да?
Эйити разозлился и встал со стула.
— Все! Я ухожу! У меня нет времени здесь рассиживаться. — Он взял со стола счет и направился к кассе. Кэйко пошла за ним. Не обращая на нее внимания, Эйити заплатил за кофе и вышел на улицу.
— Прости меня! — жалобно молила Кэйко. Она часто семенила сзади, не поспевая за его большими шагами. — Я не хотела этого говорить.
— Уже поздно. — Голос Эйити был холоден. — Я больше не желаю тебя видеть. Прощай!
Сигнал светофора на пешеходном переходе сменился с красного на зеленый, и толпа двинулась через улицу. Смешавшись с людьми, Эйити понял, что Кэйко больше не идет за ним.
«Ну вот и все! — пробормотал он про себя. — Однако кто ей разболтал про дочку Старика?»
Он представил лицо дочери профессора Ии — яркое, броское, с белой кожей. Действительно, они познакомились, когда он помог ей выбрать чемодан для Старика, который собирался в Нью-Йорк на медицинский конгресс. По пути из магазина они зашли выпить чаю. Но тогда…
Но тогда, и это тоже правда, Эйити вдруг пришло в голову, что его карьере пойдет на пользу, если он поближе познакомится с дочерью Старика.
Вечером, когда Эйити вернулся домой, родители и сестра уже поужинали и сидели в гостиной за чаем.
— Добро пожаловать! Ты ужинал?
— Я поел в клинике, — резко, как это вошло у него в привычку, бросил Эйити. В ванной он тщательно вымыл руки, прополоскал рот.
Эйити был врачом и поэтому, а скорее из-за того, что у врачей так принято, забота о чистоте приобрела у него почти маниакальный характер.
— Отцу на работе подарили сладости. Хочешь? — предложила мать, видя, что сын собирается прямиком из ванной в свою комнату на втором этаже. Мать и сестра знали, что Эйити в последнее время как-то избегает отца.
— Да, иду.
Эйити вошел в гостиную, и Одзу заметил, что в его волосах еще поблескивают капельки воды. Ему показалось, что сын спал с лица, пока он был в командировке.
— Ночные дежурства много сил забирают, наверное? — желая как-то подладиться под сына, поинтересовался Одзу. Он еще помнил их недавний спор.
— Вот эта штучка очень вкусная. — Юми пыталась как-то связать не вязавшийся разговор между отцом и сыном. — Сладкое очень хорошо, когда человек устал.
Брат ничего не ответил сестре, только положил в рот конфету из коробки, которую принес отец.
— Операции сегодня были?
— Нет.
— Операции выматывают, наверное.
— Зависит от операции, — с безразличием отвечал Эйити.
— Наверное, у вас много онкологии оперируют.
— Не только. Мы же все еще мелкие сошки, поэтому вынуждены заниматься всем подряд.
— Сейчас анестезия получила большое развитие, пациентам стало гораздо легче. А когда я был в армии, прошла неделя, как прибыл в часть, у нас был парень, мой одногодок, ему вырезали аппендицит. В армии тогда анестезией не заморачивались, могу представить, как было больно, когда его резали.
Эйити ничего не отвечал, уткнувшись глазами в вечернюю газету. Опять эти беседы про войну? Отец по любому поводу вспоминает «наше время». Как будто кроме того времени у него другой жизни не было. У Эйити эти разговоры всегда вызывали неприязненное чувство.
— И вообще, в то время и лекарств-то почти не было, — поддакнула Нобуко, пытаясь как-то наладить разговор.
Эйити молчал, и Одзу переключился в своих мыслях на другое. «Да уж, в армии нас били каждый день, и чувство боли со временем как-то притупилось. Нынешняя молодежь не знает, что такое терпеть».
