– Билл.
Шериф подсадил Чарли на край повозки, тот из помощников, лицо которого напоминало зад одного из существ, чье пребывание более уместно на пастбище, подтолкнул Чарли в спину. Фаррингтон поднялся на козлы рядом с кучером, оба помощника вскарабкались в повозку, уселись рядом с Чарли на солому и вытянули ноги, вздыхая от удовольствия. Экипаж тронулся. Когда они отъезжали от дома, Чарли перехватил взгляд соседского мальчика – неподвижный, пристальный, терпеливый.
Над головой мелькали кроны деревьев. Тень гналась за ними по пятам, солнце то скрывалось в ветвях, то выглядывало вновь. На улицах пустынно, и слава богу. Как хорошо Чарли знал такие улицы, солидные спокойные ряды свежеокрашенных домов, мирную, размеренную жизнь в них. Он хотел для себя такого же благополучия, хотел иметь «даймлер», бильярд, женщину, похожую на Элеонору Лайтбоди – и что в этом дурного? Разве это преступление?
Повозка то наклонялась вперед, то запрокидывалась назад, скрипя рессорами, один раз Чарли основательно ударился копчиком и постарался переменить позу. Скованные руки мешали ему. Полисмены задремали. При одной мысли о том, что ему предстоит, Чарли почувствовал спазмы в желудке. На один страшный миг все представилось ему въявь: законники в маскарадных костюмах, разъяренные свидетели, тюремный сумрак, пустой и затхлый мир, ждущий его после отбытия срока. Кто поможет ему? Кто о нем вспомнит? Миссис Хукстраттен? Нет, на тетушку надежды больше нет, это очевидно. Он вспомнил, каким сделалось ее лицо в тот миг, когда она его предала, отреклась от него, отдала на заклание, словно их ничего не связывало, словно все общие воспоминания обратились в дурной сон. Ему не следовало лгать ей – теперь Чарли это понимал. Он должен был с самого начала, в тот самый момент, как она вышла из поезда, рассказать ей правду и возложить вину на Бендера.
Бендер! Сукин сын! Так, значит, они его все-таки схватили. Хоть какое-то утешение. Но как мог Чарли поверить ему? И зачем он не бежал, когда у него еще оставался шанс и деньги Уилла Лайтбоди, которых хватило бы на первое время? Остался, понадеявшись на миссис Хукстраттен – и вот к чему это привело.
Чарли бросил взгляд на согнутые спины и качающиеся головы Фаррингтона и траурного возницы. Те, как и полисмены, погрузились в прострацию, и Чарли подумал: спрыгнуть, спрыгнуть прямо сейчас, сию минуту, перемахнуть через край повозки и помчаться в наручниках по улице, как беглый раб. Либо его схватят, либо он упадет замертво, либо – вырвется на волю. Но он подавил в себе этот порыв.
Экипаж свернул на Лейк-авеню, запруженную транспортом – фермеры в колясках и на двуколках съезжались в город поглазеть на парад и фейерверк и принять участие в тех простых развлечениях, которых Чарли будет теперь лишен бог знает на сколько лет. Он попадет в тюрьму. Он – преступник. Фермеры и фермерские жены, поравнявшись с повозкой, старательно отводили глаза в сторону, словно даже взгляд на Чарли мог их замарать. Элеонора Лайтбоди смотрела на него как на мерзкое насекомое. Она знала, что надвигалось на него! А Келлог буквально ткнул его носом в грязь. Неужели обязательно было обставлять все таким образом? Старый козел не удовлетворился тем, что передал его властям – нет, ему надо было превратить все это в спектакль, в поучительное зрелище. Господи, как бы он хотел поквитаться с ним! Колотить по самодовольной, круглой, обросшей козлиной бородкой физиономии, пока с нее не слетит уверенность в собственном превосходстве, пока Шеф не упадет на колени, умоляя, плача, признав свое поражение…
Чарли не удалось помечтать всласть. Слева повозку начал обгонять автомобиль с высоким открытым сиденьем и горящими фарами – «кадиллак» цвета полуночной синевы. Раздался похожий на выстрел выхлоп. Водитель – мистер Рудольф Дженкинс из Альбиона, направлявшийся в город на концерт и фейерверк в Санатории вместе с затянутой в атлас и укрывшейся под шляпой с вуалью миссис Дженкинс, – не был виноват в том, что произошло. Такие вещи случаются – незначительное отклонение в составе топлива, слишком быстро или, наоборот, слишком медленно сработало зажигание. Внезапный, громкий, как выстрел в закрытом помещении, выхлоп и пламя, вырвавшееся из-под машины, заставили полисменов широко раскрыть глаза. Шериф инстинктивно наклонил голову, а фермер Айзек в поношенном пиджаке и цилиндре выронил поводья. В результате взбудораженные лошади резко развернулись, повозку подбросило на два фута над землей, и, описав дугу, экипаж обрушился на правое крыло новехонького «кадиллака», принадлежавшего мистеру Рудольфу Дженкинсу.
Еще несколько секунд – и все было кончено. «Кадиллак» врезался в декоративную каменную ограду на краю дороги, Дженкинсы и их вещи разлетелись по лужайке, а перевернутая вверх дном повозка осталась лежать на мостовой, колеса ее бестолково вращались в теплом чистом вечернем воздухе. Все, кто сидел в повозке, оказались погребены под ней – все, кроме Чарли. Наручники помешали ему ухватиться за что-нибудь в тот момент, когда повозка с разгону наткнулась на автомобиль, поэтому Чарли вылетел из нее и описал дугу в воздухе.
Он приземлился без малейшего для себя ущерба на густую траву ухоженной лужайки. С минуту он сидел, приходя в себя. Смотрел, как вращаются колеса, прислушивался к стонам Дженкинсов, видел дергавшуюся под перевернутой тележкой белую прищемленную руку в разорванном рукаве. С минуту – но не больше. Он поднялся на ноги и двинулся с притворной беззаботностью прочь. Руки сложил под пиджаком таким образом, чтобы цепь наручников, пересекавшая его грудь, могла сойти за посверкивающую цепочку от часов.
И что теперь?
Он свернул в переулок, ускорил шаги, взгляд Чарли метался от одного дома к другому – хоть бы двери не раскрывались, хоть бы к окнам никто не подходил. Нырнул в проходной двор, срезая путь, перемахнул через забор и выскочил на пустырь, заросший сорняками и полевыми цветами. Скорчился в зарослях, прижимаясь спиной к некрашеным доскам забора. Надо перевести дыхание и обдумать ситуацию.
Вдали звенел пожарный колокол. Еще несколько минут – и Фаррингтон вместе с помощниками выберется из-под обломков. Они отряхнут одежду, проверят, на месте ли у них зубы, пальцы, руки, ноги, уши – и обнаружат, что кое-чего все же не хватает. Поставят повозку на колеса и убедятся, что под ней Чарли тоже нет. И тогда все бесы вырвутся из ада: полицейские будут стучать в каждую дверь, они мобилизуют всю эту деревенщину, вольных стрелков, они вызовут на подмогу собак. У Чарли остается в запасе час, а то и меньше. Ему нужны деньги, одежда, укрытие. Вернуться в свое жилье он не может – миссис Хукстраттен наверняка выдаст его полиции, – нельзя приближаться и к вокзалу. Умнее всего – а он поклялся, что отныне не будет делать промахов, – было бы залечь на дно где-нибудь в городе, найти себе подвал, хлев, сарай, где стоит повозка. Надо еще как-то ухитриться снять наручники. Именно они сразу же выдают в нем преступника, из-за них отворачивались от него фермеры и фермерские жены. Если ему не удастся избавиться от наручников, можно с тем же успехом сдаться прямо сейчас.
Пожарный колокол звенел все ближе, пронзительный, настойчивый. Чарли слышал крики людей, спешащих к месту катастрофы. Пора уходить. Они начнут поиски с ближайших окрестностей, то есть с этого пустыря. Чарли поднялся на ноги, торопливо пересек пустырь и свернул в соседнюю улочку, стараясь не припустить рысцой. Какие-то фигуры выскочили ему навстречу, и Чарли застыл – но это были всего лишь мальчишки, мчавшиеся на призыв пожарного колокола. Ужасное мгновение; ему пришлось постоять, согнувшись, перемогая охватившую его панику. Когда ноги вновь стали повиноваться ему, беглец решился быстро пересечь широкую, усаженную деревьями улицу. Он встретился глазами со старухой, стоявшей напротив него возле лавочки. Старуха опиралась на метлу, высоко заколотые волосы напоминали шлем. Она пристально оглядела Чарли, будто рентгеном просветила. Чарли продолжал свой путь размеренным шагом, засунув кулаки под мышки, чтобы скрыть наручники, но и спиной он ощущал ее взгляд, провожавший его до конца квартала.
Ничего не выйдет. Чарли ощущал накатывающееся безумие – бежать, бежать, не слушать никаких резонов, бежать, быстро перебирая ногами, промчаться стрелой, ускользнуть, достичь свободы, укрыться в безопасности. Он ведь не может разгуливать по улицам города, будто человек-невидимка, – его схватят через десять минут. О чем он только думает? Скорее всего, эта престарелая дама уже кинулась к телефону. Он выглядит подозрительно – он сам это понимал: по лицу струится пот, к костюму прилипли ошметки травы и грязи, рукава пиджака болтаются, шляпа пропала – это самая верная улика, самая верная. Кто, кроме беглого арестанта, станет разгуливать по улице без шляпы? Чарли уже перешел на рысь, вертя головой направо и налево, пытаясь оглянуться через плечо, словно телка посреди бегущего стада. Он обречен.
