Они вошли в комнату, как заходят заговорщики к свергаемому императору. В их глазах Леонид вдруг увидел какой-то неповторимый извращенный блеск мести, неоправданной мести к нему, к их родному человеку! Леониду даже стало страшно. Он отвернулся и как-то по заячьи, втянул голову в плечи. Виктория ухмыльнулась дерзко и, как показалось Леониду, жестоко. Отец стоял у стола и, держась одной рукой за спинку стула, буравил его своим тяжелым взглядом через линзы очков. Леонид почувствовал, что он не знает как себя вести в эти секунды, он еще не знал, что они скажут, но он уже догадывался, зачем, они пришли. Сначала повисла пауза, затем раздался ее голос. Леонид вдруг вспомнил как первый раз услышал выстрел из охотничьего ружья, это было настолько громко и страшно, что даже готовя себя к этому шуму он не смог удержать свое тело от толчка, он непроизвольно вздрогнул. Вот и сейчас…. сейчас он вздрогнул от ее голоса.
— Отец, ты проиграл! Он повернулся и покосился на нее через плечо.
— Я уже давно ни во что не играю, — попутался отговориться он.
— Ты меня не понял, ты проиграл свою игру со Скрябиным! Леонид молчал, он внимательно посмотрел в глаза дочери. Она была настроена решительно, она была готова на многое. Он это понял, но самое страшное он понял, что она очень похожа на него в самые решительные моменты его жизни. Она его кровь и плоть.
— Я знала, что ты будешь вставлять свои палки мне в колеса, вернее препятствовать нашей с Вилором любви. Леонид пожал плечами и грустно ухмыльнулся:
— Ты что-то путаешь дочь. Ты что-то путаешь, мне конечно известно о твоих отношениях с этим человеком, но я не собирался вести какую-то игру. Я просто сделал ему предложение.
— Мне не интересно, какое ты ему делал предложение. Но я знаю, что это по твоей воле он оказался в тюрьме. И ты надеялся, что он оттуда никогда не выйдет, но к счастью в нашей семье есть еще и дед! Человек порядочный и честный! Он помог мне! Он сделал все, что бы разбить твои усилия в прах! И он разбил! И вот ты проиграл отец! Как не печально, но это так. Леонид с удивлением посмотрел на отца. Андрон Кузьмич невозмутимо стоял и не двигался.
— Папа?! — удивленно спросил Леонид. — Ты, что влез в это дело?!
— Да… — прозвучало сухо и отрывисто.
— Зачем?!!! Тебе-то это зачем?! Ты что не видишь, что она творит?! Она с ума сошла со своим этим писателем — поэтом! Он ей голову засрал, а ты… ты потакаешь ей?!!! Ты пошел против меня?!!! Андрон Кузьмич поправил очки на переносице и мрачно ответил:
— Я не пошел против тебя сын, я пошел за правду. За честность. А ты, ты заигрался, это перебор. Большой перебор.
— Что?!!! И это говоришь мне ты?!!! — взвизгнул Леонид.
Он с удивлением понял, что теряет контроль над собой. Такого с ним не было уже давно. Он даже не помнил, когда последний раз потерял контроль над собой. И вот…
— Ты говоришь мне такие вещи?!!! О какой правде?! Ты мне говоришь, о какой-то правде?! Папа!!! Только не ты!!!
— Это почему?! — вступилась за деда Вика.
— А ты не лезь! Дрянь! Ради какого-то мужика, который алкаш и бабник, готова собственного отца со света сжить! Дрянь! — брезгливо бросил в сторону Виктории Леонид. Она ухмыльнулась и дерзко ответила:
— А если отец подлец организует убийство чужими руками, то почему бы мне не полюбить другого человека и все сделать, что бы помочь ему…
— Ты перегнул на этот раз палку сын… — вторил Виктории, Андрон Кузьмич.
— Да замочите вы!!! Замолчите!!! Я ваш этот вот патетический бред и слышать не хочу! Тоже мне рыцари добра! А ты… ты-то вот на какие деньги живешь?! А?!!! Ты сама-то, вот какими деньгами пользуешься?! Отцовскими?!!! А?!!! Что тебя это не коробит, что деньги-то эти не совсем чистые! Не коробит?! Потому как все это ерунда с твоими словечками о правде и любви! — Леонид махнул в сторону Вики и, тут же повернувшись лицом к отцу, противным голосом продолжил. — Ну а ты?! Ты-то праведник! Ты сказал ей, чем ты занимался у себя в конторе?! Сказал, как врагов народу стрелял по подвалам, как диссидентов по психушкам рассовывал?! Сказал, с кем ты боролся и за что?!!! А?!!! Что молчишь?!!! Они стояли молча, они, сговорившись не произносили ни звука. Лишь их глаза. Полные призрения и пустоты. Он бесился. Он мычал, как раненный лось, он готов был крушить все и бить…. но они молчали, они стояли и смотрели на него как-то даже сочувственно…
Он глотал виски и мрачнел, мрачнел. Ему было плохо. Нет не физически. Так плохо морально, так пусто и одиноко. Одной рукой он управлял огромным черным автомобилем. Роскошный дорогой внедорожник, визжа покрышками, летел по дороге. Трасса Дивногорск — Красноярск изобиловала поворотами. Горные подъемы и спуски, чередуются ровными участками. Леонид специально давил на педаль акселератор, что бы хоть как-то отстраниться от этой тяжелой ноши внутренней пустоты и одиночества. Он хотел поплакать, но как оказалось, не может, словно слезы в его организме давно закончились. Они лишь сжимал зубы, пытаясь выть, выть как волк одиночка. Было страшно, страшно от того, что впереди его ничего не ждало. Впереди было время безвременья. Пустота, пустота… Когда внедорожник вылетел из-за очередного поворота, он увидел ее. Она мелькнула на обочине как черное пятно, как клякса. Леонид непроизвольно надавил на тормоз. Огромный внедорожник заскрипел, словно тепловоз и, завизжав покрышками, остановился, как вкопанный. Леонид зажмурился и приложился к бутылке. Сделав несколько глотков, он откинулся на сиденье и тяжело дыша, стал ждать. Секунда, другая и вот щелчок и дверь распахнулась. Он посмотрел на нее и улыбнулся… Узкие брови в разлет. Ярко-алые губы не казались пухлыми. Тонкий аккуратный носик и большие карие глаза. Гладкая, слегка смугловатая на щеках кожа, переливалась здоровьем. Черные как смоль волосы, красиво заколоты на затылке, длинной серебряной спицей. Она, как маленькая стрела, пронзив прическу, блестела как молния. Черная кожаная куртка кокетливо расстегнута наполовину. Девушка смотрит на него не то испугано, не то изучающее…
— Извините, до города, не подбросите? Леонид улыбнулся, как-то довольно, ударив по рулю кулаком тяжело вздохнул и ответил:
— Ну, зачем бы я тогда остановился? А? По твоему. Я еду и вдруг стоишь ты…. я бы мог не остановиться? А?
— Ну, я не знаю…
— Нет… знаешь… знаешь, я чувствую, что знаешь, что я не мог бы, не остановиться… Девушка грустно улыбнулась:
— Так я не поняла, вы подвезете меня до города или нет?
— Садись! Она оказалась в автомобиле через секунду. Он посмотрел на нее, еще раз окинул взглядом, довольный вновь улыбнулся и нажал на педаль акселератора. Первые секунды они ехали молча. Он всматривался то в дорогу, то бросал взгляды на нее.
Она невозмутима, сосредоточено смотрит на летящую из-под колес трассу. Он тяжело вздохнул, потянулся за бутылкой и, глотнув, протянул посудину ей:
— Хочешь, глотни… Она ухмыльнулась и, пожав плечами, как-то обиженно ответила:
— Я не пью…
— Вообще?!!!
— Вообще… Леонид пожал плечами, открыв окно, выбросил бутылку прямо на дорогу. Она звякнула об асфальт и, разлетевшись на мелкие куски, рассыпалась по проезжей части.
— Вообще-то я тоже… не пью… просто сегодня… день такой… А ты кем работаешь?
— Я менеджер… по персоналу.
— Из отдела кадров что ли?
— Ну да…
— Какая фирма, компания?
— Серьезная большая… Вновь повисла пауза. Он, ухмыляясь, украдкой разглядывал ее ноги, затем покачав головой, спросил:
— А чем любишь заниматься? Ну, есть какие ни будь увлечения?
— Стихи я люблю. Леонид вздрогнул и, хмыкнув, помрачнел, покосился на нее и буркнул:
— Я тоже люблю… теперь… особенно современные… Ты кстати такого поэта Вилор Щукин знаешь? Она посмотрела на него немного брезгливо и, хмыкнув в ответ, перевела взгляд на дорогу:
— Конечно… кто ж у нас Щукина не знает?! Он стал еще мрачнее, вцепившись в руль, заложил крутой вираж на повороте:
— Ну и как он тебе?
— Хороший поэт, взвешенный. У него разноплановые стихи, мне больше лирика нравиться. Но есть и поэмы и баллады. Я не знаю. Почему сейчас так мало на поэтов внимания уделяют. Леонид вновь хмыкнул и тяжело вздохнул:
— Да нет, некоторые наоборот, этим чертовым поэтам слишком много внимания уделяют!
— Вы, почему-то злитесь?
— Да есть причина…
— Хотите, я вам стресс снимать стихами буду… ну вот, например, у Щукина есть хорошее лирическое стихотворение. Оно помогает стать более добрым даже в самой стрессовой ситуации.
— Ты, что его стихи наизусть знаешь?!
— Ну да… я ж говорю… хотите, прочитаю? Он промолчал. Она поняла это как знак согласия. Ее голос был немного хрипловатым, но он словно завораживал. Леониду показалось, что он слушает не ее, а какую-то кассету с записью, причем стереофоническую: Не знаю зачем. Прихватила сиреневый шарф. Капризная память? Не спиться. Не спиться. Не спиться. Глаза приоткрою И вижу холмистый ландшафт, В котором, безумным губам Суждено заблудиться. Ползти через холм И спуститься к другому холму И дальше… Вслепую безумно не зная мученья, Блуждать и блуждать. А потом вдруг сорваться во тьму, Но вместо испуга Упасть в пустоту облегченья. И сразу уснуть. И забыть. А была? Не была? Бывают вопросы Которым не надо ответа. Вот только Сиреневый шарфик на крае стола. Чуть что и шевелится, Ежится, словно от ветра.
