— Конечно, конечно. А что я должен сказать Сапронову? В чём просьба? — Юрий Николаевич заметил, как дрожат у него руки.
— Ничего особенного. Мелочь. Забудете через минуту. Он собирается печатать одну книгу, так нужно попросить не делать этого. Хорошо попросить.
— Какую книгу?
— «Последний мужчина».
— Что-то знакомое…
— Нет. Знакома вам другая.
Богданов поднес к глазам рукопись, поправил очки и что-то прошептал, приглядываясь к названию. Лицо его просияло. Он был готов звонить немедленно. И точно сделал бы так, если бы не расторопный ум, достоинством которого небезосновательно гордился. «Ведь я в институте получил не только диплом», — говаривал он часто друзьям, повторяя фразу из той, «знакомой», как выразилась женщина, книги. «Что-то невелика плата», — неожиданно мелькнуло в голове. И потом, вдруг подделка… с другой стороны, всего звонок. Так… нужно выпросить время».
Богданов поднял голову, протер очки и, стараясь выглядеть спокойным, произнёс:
— Можно ответить завтра?
— Можно-то можно, да только рукопись я вам не оставлю. А хотите убедиться в подлинности, приглашайте эксперта сюда. Лучше знакомого. Если согласны, — гостья впилась в него взглядом, — тогда завтра, в это же время.
Дама, поднимаясь, буквально вытянула книгу из его рук и, к удивлению всё ещё стоявшего в прострации секретаря, не завернув, бросила в сумку. Когда дверь захлопнулась, Богданов выдохнул, перевел взгляд на оставшийся целлофановый пакет и только сейчас прочел странную надпись по его диагонали: «Явор!»
Договорившись с экспертом, Юрий Николаевич принялся звонить Меркулову с надеждой отменить встречу. Но безрезультатно. Наконец, почти отчаявшись, пришёл к выводу, что тому будет небезынтересно узнать его утреннее приключение. «А там и совет какой даст», — разумно заключил мужчина и попытался заняться делами. Но всё валилось из рук. Проведя остаток дня в некотором возбуждении, он ровно в шесть покинул кабинет. Благо ресторан находился в трёх минутах ходьбы.
Поздоровавшись со швейцаром, который стоял почему-то в холле, прямо за парадной дверью, и подойдя к входу в роскошный зал, Юрий Николаевич невольно сбавил шаг, любуясь резным великолепием карнизов, балясин и потолка. Множество других деталей интерьера, так украшавших и без того исторически памятное место, были отнюдь не характерны для подобных залов современной Москвы.
Двое мужчин, со знакомыми манерами послезакусочного поведения, но ещё держась в традиционных рамках, проследовали мимо, покидая помещение.
«Ты… не… не был в ресторане «Золотой рог»? Краба камчатского порубят на салат… и готово! — услышал он за спиной. — Не был? Тогда ты не видел Владивостока! Смотри, жизнь коротка.
— Неправда. Жизнь бесконечна. Ведь никто и никогда не видел своего конца, — возразил второй.
— Хм, интер-ресная мысль! Так идем?
— Да он же… далеко!.
— Не беда! Сейчас зайдем в этот… ваш… «Якорь», и я расскажу тебе о нём, о… — говоривший сделал паузу, — о первом лучике солнца, бегущем к тебе… — он икнул, — по океану.
— Не… домой. Я уже готов. — заупрямился второй.
— А давай э-ти-мо-логически разберем слово «готов»! И я докажу тебе, что рано! — не унимался первый.
Юрий Николаевич улыбнулся. Впервые после обеда. «Наш брат и там…» — машинально увернувшись от не слишком устойчивой походки друзей, он быстро прошёл к угловому столику. Меркулова ещё не было.
Уткнувшись в меню, Богданов просидел минут десять под льющийся откуда-то сверху «Грустный вальс» Сибелиуса, пока не понял, что думает о другом.
— Вот и мы, — нарушив его мысли, из-за спины нарисовался Меркулов со среднего роста мужчиной в очках, который, приветливо улыбаясь, протягивал руку:
— Сергей. Ныне обладатель свободно оплачиваемой профессии.
— Юрий Николаевич. Секретарь Союза… наверное, Василий Иванович уже успел?.. — И в ответ на утвердительный кивок добавил: — А вас, простите, по батюшке?
— Не стоит.
— Ты уже заказал? — прервал диалог Меркулов.
— Да нет, — чувствуя некоторую неловкость от настойчивости друга, произнёс Богданов. — Здесь столько водок, давайте вместе.
— Надо брать импортную, только не «Смирнов», — уверенно сказал режиссёр.
— Отчего такая непатриотичность? — Богданов с упрёком посмотрел на друга.
— А передача по телевизору? Ба! Ты же не смотришь! Там дама, доктор наук, между прочим, говорила, что даже спектральным анализом нельзя определить исходное сырьё для спирта. Можешь представить, какие возможности открываются перед водочниками! Ведь из навоза можно гнать! Закупают всякую дрянь по всей Руси-матушке. Понятно, что не качество, а цена — решающий фактор. За рубежами левый спирт исключён — отнимут лицензию, а значит, бизнес. Так что сам понимай. Чуть дороже, да и то не всегда, зато печень сохранишь и побалуешь её в восемьдесят! — громко захохотав, заключил он. — Вот «Стерлинг», прямо на стекле выдавлено: «грэйн», значит, зерно! «Абсолют» тоже годится. И финская, из ячменя, неплоха. Оч-чень неплоха и по творческому карману! На любой вкус! Главное, без ароматов. Как выражается друг Сергея, полковник… э… Новосёлов, я не ошибаюсь? — Гость кивнул. — Чистый алкоголь! Без вкуса, без цвета, без запаха! Стандарт Менделеева. Его кандидатская, между прочим!
— Что-то я давно не припомню без вкуса и запаха, — проворчал Богданов.
— А вот мне недавно довелось, — включился в разговор новый знакомый. — Только тогда и вспоминаешь, что под пиццу не идет. Пельмени или борщ, с четырьмя груздями, залитыми стаканом сметаны, не меньше!
— Во как! Слыхал? — дружески хлопнув Юрия Николаевича по плечу, воскликнул Меркулов. — Между прочим, он в Сибири прожил тридцать лет! А там толк в этом понимают. Верно?
Сергей кивнул.
— Ну, так бутылку «Абсолюта», три заливных рыбы и тарелку солений, — повернув голову к официанту, громко и излишне разборчиво, как показалось Сергею, сказал он.
— Минералочки? Хлебца черненького?
— Ну, это как полагается!
Молодой человек в бабочке бесшумно удалился. Когда вторая рюмка, как положено, пошла «ясным соколом», Василий Иванович, откинувшись на спинку стула, обратился к Богданову:
— Так вот, господин секретарь, сделайте вид, что вы все во внимании. Ибо расскажу я занятную историю о том, что привело нас с этим молодым человеком в такое чудесное место. — Он осмотрелся. — Или сам? — Режиссёр вопросительно глянул на Сергея.
— Да, пожалуй, начните вы, Василий Иванович, надо как-нибудь не сразу.
Натянутость его улыбки не осталась Богдановым незамеченной.
— Ну, я так я! Оно, может, и вернее выйдет.
— Печатались? — бросил взгляд на гостя Юрий Николаевич, предваряя привычные за многие годы вопросы.
— Почти нет, — ответил Сергей.
— Ну так начну. — Нетерпеливость Меркулова была понятна. — Кстати, Юра, тебе привет от жены.
— Твоей тоже, кстати. Не узнаю последнее время её. Как-то звонил, и ответ вашей дражайшей напомнил мне случай с одной знакомой, директором Пушкинского.
— Пустяки, если, надеюсь, тебе известно, за какой спектакль на меня посыпались почести, друг мой.
Тот кивнул.
— А сам-то смотрел? Хотя… наверняка нет, а то высказал бы… давно. Верно? — Секретарь снова кивнул. — Перед тобой автор пьесы, чтобы долго не водить рака за корягой, — с присущей прямотой отрезал режиссёр, резко выставив ладонь в сторону гостя.
Теперь была очередь откинуться на спинку Юрия Николаевича:
— Что ж, очень приятно. Почти не печатались, и уже…
— Только пьесы-то никакой нет! — воскликнул друг.
— Как нет?
— А вот так! Есть книга, ещё не изданная. А пьеса тю-тю!
— Ну, как видно из последних событий, это не делает её менее значимой, — по-доброму улыбнувшись, заметил Богданов. — И потом, известность пьесы сыграет роль при издании. По-моему, весьма благоприятное стечение обстоятельств. Какое, если не секрет, издательство берется? — Юрий Николаевич, поигрывая вилкой, посмотрел на Сергея.
— Кстати, об издательствах. С позволения работников литаппарата, зачитаю прелюбопытное место, выдержку из книги, — Меркулов ухмыльнулся, — как герой бродил по ним. Чтоб погрузиться в тему, так сказать. Не возражаешь?
— Если необходимо… валяй. — Секретарь пожал плечами.
— Секунду. — Режиссёр расправил лист бумаги. — «Послушайте, я был в шести московских издательствах. Названия схожи с вашим… Что-то общее?
— Простите? — редактор поднял голову на посетителя.
— Я говорю о названиях. «Околитпуст», «Литпустоп»? К вашему «Главлитпусту» имеют отношение?
— «Гласлитпуст», глас. Да, вы назвали наших единомышленников.
— А расшифровывается? Голос пустой литературы?
— Ну вот, опять… — редактор поморщился. — Мы с вами разговариваем двадцать минут. Поверьте, то, что вам отказали, имеет под собой вполне объективные причины. Вы же не согласны сократить роман на шесть авторских листов? Войти в формат?
