Нет сомнения, что относительно быстро угасшее выступление «Мятежных», вдохновлявшихся «благородными баиянскими традициями» великих предшественников в Баие — поэта XVII века Грегорио де Матоса Герры, прозванного колонизаторами «Зевом ада» за его сатирические стихи, бичевавшие португальских чиновников, клерикалов, изобличавшие язвы общества, или поэта XIX века Антонио де Кастро Алвеса, певца свободы, — было искренним при всей наивной непосредственности юных «академиков». И, конечно, это выступление не могло не сказаться на формировании сознания его участников, прежде всего Жоржи Амаду. «Грегорио де Матос Герра и Антонио де Кастро Алвес — наши духовные отцы. Столь разные и столь одинаковые. У обоих та же убежденность в том, что литература — это решающее оружие народа», — писал Амаду в «Путеводителе по улицам и тайнам Баии».
Унаследовав такую же убежденность, Жоржи июньским днем 1930 года распростится с Салвадором, с «Академией Мятежных» и отправится в Рио-де-Жанейро, чтобы пополнить свое образование.
А путь в Рио приведет его в большую литературу, к мировой известности.
В Рио-де-Жанейро студенту факультета права столичного университета Жоржи Амаду вскоре посчастливилось установить связи с писателями, принадлежащими к новому поколению бразильской литературы. Кругозор восемнадцатилетнего баиянца намного расширился. Посещая лекции, он возобновляет работу в периодической печати. В газете «А маньян», которой руководил писатель-коммунист Педро Мотта Лима, публикуются статьи юноши по вопросам внутриполитического положения.
С каждым днем ситуация в стране накалялась все более и более — в канун президентских выборов разгорелась ожесточенная борьба за власть между двумя соперничавшими буржуазно-помещичьими группировками, завершившаяся государственным переворотом, в результате которого, при поддержке США, президентом стал Жетулио Варгас, представлявший главным образом националистическую среднюю и мелкую буржуазию. Под руководством Всеобщей конфедерации трудящихся, созданной незадолго до этого по инициативе Бразильской коммунистической партии, развертывалось движение народных масс в защиту демократии, за национальную независимость от иностранного империализма.
В сложных условиях Жоржи Амаду пишет свое первое самостоятельное произведение — «Страна карнавала», и уже в конце 1930 года — прошли какие-то месяцы после его приезда в столицу — читает своим друзьям рукопись этого романа. Молодой автор далек от мысли рекламировать знаменитые бразильские карнавалы — действие книги происходит на плантациях какао юга штата Баия, в Салвадоре и в Рио-де-Жанейро: написал он о том, чему был очевидцем. Неискушенному романисту, еще искавшему свой сталь и средства выражения, что-то можно было поставить в укор, но, каковы бы ни были слабые стороны книги (остающейся единственной среди произведений Амаду, перевод которой на другие языки автор не разрешает), она произвела на ознакомившихся с ней такое впечатление, что один из литераторов немедля передал рукопись в издательство. На следующий год «Страна карнавала» вышла из печати. Издательское вступление гласило: «Эту книгу не следует рассматривать таким же образом, как другие художественные произведения. Прежде всего — это впечатляющее свидетельство того, что мы, бразильская молодежь, собой представляем. У автора — лишь начало… Однако люди, действующие в книге, не символические персонажи…».[51] В первом романе Амаду уже явственно проступали чувства солидарности с эксплуатируемыми, бесправными, лишенными надежд анонимными жертвами помещичьего произвола, с «низами» капиталистического мира. «Начиная со „Страны карнавала“, все мои произведения рождены, сформировались в гуще бразильского народа, среди людей Баии»,[52] — скажет писатель спустя многие годы. Успех «Страны карнавала» побудил издательство без промедления выпустить второе издание (за полвека, истекшие со дня выхода в свет романа, он переиздавался в Бразилии тридцать восемь раз).
Минул год. Посетив накоротке родной Ильеус, где он по-новому — не детскими глазами — пригляделся к окружающему, Жоржи по возвращении в Рио работает над романом «Какао», опубликованном в 1933 году. На этот раз критики разошлись в оценках: одни приветствовали появление романа, другие метали копья в адрес автора. Более того, роман «Какао» оказался первой из книг Амаду, заслужившей внимание… полиции! По ее строжайшему предписанию книготорговцы обязаны были изъять из продажи книгу. Полицейские меры вызвали шумную огласку в печати, пришлось вмешаться члену правительства Варгаса, влиятельному министру Освалдо Аранье, который потребовал от начальника полиции и департамента «охраны социального и политического порядка» отменить приказ. В итоге — возрос читательский интерес к роману, издательство поспешило напечатать увеличенный тираж. В отличие от «Страны карнавала», где еще ощущались нерешительные поиски путей как автора, так и персонажей книги, роман «Какао» — «оружие народа», если вспомнить приведенное выше высказывание Амаду. По суждению прогрессивных бразильских критиков, этим романом открылось новое направление в развитии национальной литературы, а сам Жоржи Амаду выдвинулся на первый план в литературной панораме. Повествуя о тяжелой жизни закабаленных на плантациях какао, писатель смело встал на их сторону. «Когда же наступит день вашего освобождения?» — Вопрос автора звучит со страниц романа призывом начинать борьбу за права сельскохозяйственных рабочих, борьбу против латифундистов. Постепенно пробуждается классовое сознание у героев романа «Какао», во введении к которому автор посчитал нужным указать: «Я попытался в этой книге с минимумом литературного вымысла ради максимума достоверности рассказать о жизни тружеников на плантациях какао юга Баии».[53]
Поразительна творческая работоспособность молодого писателя. Из-под его пера следуют потоком романы «Пот» (1934), «Жубиаба» (1934), «Мертвое море» (1936), «Капитаны песков» (1937)… И все произведения — каждое со своей палитрой ярких красок — неизменно встречают теплый отклик читателей и критики. Перед картинами голода, нищеты, бесправия, эксплуатации народных масс писатель никогда не остается равнодушным. Он выступает обличителем, обвинителем правящих классов, чужеземных хищников. Уроки «духовных отцов» — Грегорио де Матоса Герры и Антонио де Кастро Алвеса не забыты.
В романе «Пот», появившемся вслед за романом «Какао», Жоржи Амаду ведет читателя мимо аристократических резиденций некоронованных королей какао и кофе, сахара и табака, мимо фешенебельных отелей, ресторанов и универсальных магазинов Салвадора, точнее, его Верхнего яруса — Алты, направляясь в Байшу — Нижний город, далее к старому порту, в трущобах неподалеку от которого ютится бедный люд, выброшенный на мель житейским морем. Писатель ведет к тем, кто очутился за бортом буржуазного общества, — к тем, кто, не имея работы или потеряв ее, не рассчитывая ее обрести, вынужден воровать, заниматься проституцией, нищенствовать, бродяжничать… В одной из дешевеньких двухэтажных гостиниц на Ладейра до Пелоуриньо — Откосе Позорного столба (поблизости в прошлые века публично истязали негров-рабов) в годы юности обитал, занимая террасу под крышей, сам Жоржи Амаду; здесь же он писал роман «Пот», поселив в доме № 68 героя произведения, механика Алваро Лиму, ставшего рабочим лидером, возглавившего забастовку и погибшего от полицейской пули при разгоне демонстрации на Ладейра до Пелоуриньо.
В Салвадоре Жоржи знает все и, пожалуй, всех, потому столь образны главы «Путеводителя по улицам и тайнам Баии Всех Святых», посвященные городу, его жителям — друзьям и знакомым писателя, «лицам вчерашним, сегодняшним, всегдашним», а также народным празднествам и «магическому миру кандомблэ». О последнем нельзя не сказать особо — в романах Амаду зачастую встречаются сцены кандомблэ или его участники.
Сначала обратимся к истории. В течение трех столетий португальского господства через Салвадор были ввезены в Бразилию миллионы черных невольников, тут процветал крупный центр работорговли (рабство было отменено лишь к исходу XIX века). Поныне, как считается, около восьмидесяти процентов населения Баии — негры и мулаты, остальные — кабокло (метисы) и белые. Поныне живы традиции и верования африканских народов, преимущественно ангольцев. Поныне почитаются древние божества Огун, Шанго, Эшу, Ошосси, Омолу, Йансан, Йеманжа. многие иные, в честь которых проводятся красочные ритуальные церемонии с танцами и пением — кандомблэ, «образилившиеся», не похожие на культовые отправления в Африке. Ритуал кандомблэ, в изрядной степени утратив свое былое религиозное значение, теперь стал даже не столько попыткой как-то уйти от суровой, нестерпимой действительности, сколько выражением национального самоутверждения, солидарности, а то и протеста (в те годы, когда власти и католическая церковь запрещали «языческие зрелища»), приблизился к виду народного искусства.
