— Да, конечно, — решительно сказал Панюшкин. — Кроме того, он очень молод и, по-видимюму, импульсивен. Он ведь, кажется, сам бежал оттуда? Хорошо. Я поговорю с Федотовым. Лишний груз в таком деле не нужен.
Федотов был начальником Первого управления. Панюшкин не обращал внимания на недовольный вид Студникова и продолжал:
— Смета вас удовлетворяет? Вы уверены, что уложитесь в пятьдесят две тысячи долларов?
— Должны уложиться, — ответил я. — Эта сумма включает в себя несколько резервов. В Женеве, например, на случай отхода через Швейцарию. Потом есть резерв в немецких марках для движения к зеленой границе. А если работа затянется, всегда можно послать кого-нибудь из агентов в Вену.
Панюшкин положил с легким стуком ладонь на край стола:
— Тогда, значит, все в принципе готово?
— За исключением оружия, — ответил Мирковский. — Его смогут закончить не раньше первых чисел января.
— Немцев к тому времени уже не будет в Москве, — вмешался Студников. — Мы думаем перебросить их в ближайшие дни в Австрию. Пусть освоятся с обстановкой. А то придется разыгрывать австрийцев, а нужных навыков нет.
— Сколько они уже здесь? — спросил Панюшкин.
— Месяц, — ответил я.
— Месяц и два дня, — поправил Студников.
— Где же вы их будете тренировать обращению с оружием?
— Они, в основном, уже натренированы, — объяснил Студников. — Но, когда портсигары будут готовы, Годлевский полетит в Вену. Отвезет немцев в пригородный лес и отшлифует их работу.
— Значит везете их в Австрию? — повернулся ко мне Панюшкин. — Как они здесь время провели? Довольны поездкой?
— Не сразу в Австрию. Дня через три-четыре полетим в Берлин. Оттуда они уже поедут самостоятельно в Вену. А поездкой довольны. Москву видели. Побывали в театрах. Только билетов в мавзолей все еще ждут. Как раз вчера спрашивали.
— Билеты уже есть, — сказал Студников. — На пятнадцатое число. Из нашего коллектива, между прочим, никто еще в мавзолее не бывал. Вы первые пойдете.
— Хорошо, что вы их сначала в Берлин, — продолжал Панюшкин. — Пусть побудут дома несколько дней. Перед таким заданием это важно.
— Тем более, что Рождество наступает, — заявил Студников. — У немцев это большой праздник. Между прочим, я дам телеграмму Иванову. Он передаст вам четыре тысячи марок. По две тысячи, Францу и Феликсу. В качестве единовременного вознаграждения. Как рождественский подарок.
— Особенно их не балуйте, — веско сказал Панюшкин. — То что нужно для семьи — дайте. Когда уедут на задание, держите связь с их близкими, чтобы не оставались одни. Но подарками не портьте. Платных исполнителей нам не нужно. Мы не западная разведка.
Зазвонил телефон на столе. Панюшкин снял трубку.
— Да, я… соединяйте. Слушаю вас, товарищ министр… все готово, как раз обсуждали последние детали… да, приготовлен к докладу… хорошо… сейчас приеду…
Он положил трубку и поднялся с кресла.
— Министр требует ваш план. Идет, очевидно, в ЦК на доклад. Так что скоро будем уже знать что и как. Но у меня сомнений нет. План утвердят.
Пробили куранты Спасской башни. Я посмотрел на свои часы. Было половина двенадцатого. Франц, Феликс и я стояли в колонне людей, построенных по четыре. Эта своеобразная очередь тянулась около кремлевской стены, вдоль аллеи Александровского сада. День был пасмурный и от крепкого мороза в воздухе висела тонкая дымка. Впереди, метрах в двадцати, высились ворота сада, выходящие в Исторический проезд. Между заснеженных газонов, справа от меня виднелся серый гранит остроконечного обелиска. Переминаясь с ноги на ногу, я поглядывал на имена теоретиков марксизма, высеченные на граните и пытался вспомнить, кому и зачем воздвигнут этот памятник. Ворота открылись с протяжным скрипом. Очередь двинулась вперед. Наискосок Исторического проезда, отделяя нашу медленно шагающую колонну от Манежной площади, стояла цепь милиционеров в зимних шинелях. Они приговаривали вполголоса: «перестраивайтесь по двое, граждане, перестраивайтесь по двое».
Мы вышли на Красную площадь и наша очередь развернулась гигантскими зигзагами от Александровского сада до входа в мавзолей. В голове колонны виднелась группа людей в светлых пальто. Они держали венки. Кто-то из соседей любезно сообщил, что это делегация восточногерманского правительства. Мы переглянулись. Было забавным совпадением, что в одной колонне с нами находились соотечественники Франца и Феликса, их коллеги по партии.
Куранты пробили двенадцать. От мавзолея донеслись звуки команды. Меняли часовых у входа. Потом очередь дрогнула и снова пошла вперед. Шли очень медленно. Вскоре из боковой двери мавзолея, обращенной к нам, стали появляться первые посетители, успевшие приобщиться к «святыне». Группа иностранцев вышла уже без венков. Франц пытался было разглядеть их лица, но делегация свернула к кремлевской стене, к урнам и могилам «деятелей партии и правительства». Добрели до входа в мавзолей и мы.
Вдоль ступеней перед мавзолеем стояли офицеры МВД. Они не делали никаких подгоняющих жестов, но зорко следили за проходящими. Кого-то остановили и попросили выйти из рядов. В руках у него был портфель. Вход в мавзолей со свертками не разрешался. Мы прошли мимо застывших в каменной стойке часовых и вступили в небольшое квадратное помещение с очень низким потолком. Прямо перед нами была мраморная стена с лампами молочного цвета. Попав в это помещение, посетители снимали шапки, а потом поворачивали влево к лестнице, круто уходящей вниз. Лестница как бы огибала мавзолей и спускалась под него. Внизу, на небольшой площадке, очередь опять резко свернула, на этот раз вправо. Я успел заметить на другой стороне площадки высокую дверь, отделанную бронзой. На ручках двери висели массивные сургучные печати на белых шнурках. «Наверное, подземный ход из Кремля, — подумал я, — по которому в праздники высокопоставленные лица проходят на трибуну».
Затем мы вошли в центр мавзолея. Перед нами снова оказалась гигантская мраморная плита. Привыкнув уже к полумраку, мы разглядели справа лестницу, идущую вверх, мимо черных стен. Поднявшись на несколько ступенек мы поняли, что из-за края гранитного парапета струится розовый свет. Еще несколько шагов вверх и мы увидели оба гроба. Они стояли за парапетом, слева от нас, на широком пьедестале. Мы невольно задержали свой шаг. В ближнем гробу лежал Ленин. Гроб казался колоссальным и основание его растворялось в темноте. Ноги и живот трупа были закрыты черным полотнищем, похожим на просмоленное покрывало. Затем виднелся серый френч, скрещенные кисти рук и острая рыжая борода, приподнятая кверху. Квадратная группа розовых ламп бросала на лицо мертвеца фантастический отблеск. Сзади нас раздался тихий, но внушительный голос: «не задерживайтесь, граждане». В углу маячила фигура охранника. Мы пошли вдоль парапета. Парапет огибал гробы с трех сторон. Рядом с ним молча двигался поток людей. Тишину нарушали только шарканье шагов и шопот охранников, напоминавших, что задерживаться нельзя.
Параллельно с Лениным, во втором гробу, лежал Сталин. Такое же смоляное покрывало до половины туловища и такая же квадратная группа розовых ламп над лицом. Но на военном мундире, рядом с цветными полосами орденских планок, сверкали две золотые звезды. И если лицо Ленина не казалось мертвым, то лицо Сталина отливало трупной синевой, а щетина усов казалась приклеенной. Мы усердно вертели головами, стараясь запомнить детали, но уже через несколько секунд миновали гроб и, свернув в какую-то дверь, оказались вдруг на улице. Мне показалось, что у обоих агентов вырвался невольный вздох облегчения. И я почувствовал своеобразную радость, что снова попал на свежий воздух, к жизни и свету.
Затем мы пошли вдоль кремлевской стены мимо могил с мраморными бюстами основателей советского государства и черными табличками на кирпичной кладке в тех местах, где замурованы урны с прахом «верных сынов партии».
Выйдя к Спасской башне, мы остановились. Я не мог отделаться от впечатления, что агенты были разочарованы или подавлены. Мне почему-то стало смешно. Чтобы перебить настроение, я предложил:
— Давайте, я свожу вас в собор Василия Блаженного. Как раз рядом. Там музей…
Они радостно согласились. Часа полтора мы бродили по церквушкам в куполах собора. Прицепившись к группе школьников, слушали рассказы экскурсовода о прошлом этих миниатюрных часовенок, приделов и келий. Потом я взял такси и повез обоих немцев в Третьяковскую галлерею. Из галлереи их нельзя уже было вытащить до позднего вечера. Галлерею стали закрывать и мы ушли.
Я позвонил в министерство. Через пятнадцать минут Борис подхватил нас в свою «Победу». Меня довезли до угла Молчановки и Кривоникольского. Машина Бориса сверкнула красными огоньками и скрылась за поворотом. Я подумал о том, что теперь визит обоих немцев в Москву можно официально считать законченным.
