Настало Рождество, и голоса перепелов снова стали доноситься из-за холмов, окружающих Парадиз. На самом нефтяном участке их было мало, зато много во всех ближайших к нему рощах и лугах. Стоило вам выйти из полосы нефтяных работ и перестать ощущать в своем носу запах нефти, и вы были опять в природе. Над вами опять синело ясное небо с его золотыми закатами, и с каждым дыханьем ваша кровь освобождалась от алкогольного яда, а ваша душа — от неприятных воспоминаний. Вы бродили по лесистым холмам, вбирали в свои легкие этот волшебный воздух и не могли представить себе, чтобы люди не научились, в конце концов, быть вполне довольными и счастливыми.
Приезд Бэнни с отцом в Парадиз совпал в этот раз с одним из ряда вон выходящих событий, имевших место в жизни обитателей этого местечка: Эли Аткинс, "великий пророк", как он себя величал, внес все требуемые суммы за тот участок земли в Энджел-Сити, который он приобрел для постройки на нем скинии, и решил почтить это событие поездкой в Парадиз, туда, где протекало все его детство и где в маленькой скромной церкви он прославлял "третье откровение". В этот свой приезд он хотел познакомить своих последователей с "библией Марафона".
Эли прочел как-то в газетах слово "Марафон", и оно ему очень понравилось. Он абсолютно не понимал его смысла, но ему казалось, что оно звучало очень романтично, а он чувствовал всегда особую симпатию ко всем непонятным, странным словам. Вскоре последователям первой апостольской церкви в Парадизе было объявлено, что "библией Марафона" называлась особая система чтения Библии, состоящая в чтении Библии с начала до конца, без единой остановки. В маленькой церкви Парадиза собирались все верующие и по очереди, один за другим, читали Библию и продолжали это непрерывно и днем и ночью. В этом заключалась великая магическая сила, и сердца верующих трепетали от восторга, и желающих присутствовать при таком чтении набиралось все больше и больше. Газеты Энджел-Сити не замедляли этим заинтересоваться и командировали в Парадиз своих репортеров. Эли без устали проповедовал толпе, которая не могла вместиться в маленькой церкви (он вынужден был проповедовать на лугу), и после одной из своих проповедей объявил, что ему опять было откровение и ангел сказал ему, что, когда чтение Библии завершится, он, Эли, получит новую сумму денег и ему хватит ее на то, чтобы воздвигнуть в Энджел-Сити обещанную ангелом скинию. Естественно, что после таких слов ничто не могло оторвать верующих от чтения "Марафона", и это чтение благополучно завершилось через четверо суток пять часов семнадцать минут и сорок две и три четверти секунды.
Когда об этом узнала окружавшая церковь толпа, послышались ликующие возгласы, и Бэнни видел, каким восторгом засияли все эти лица, освещенные электрическим светом прожекторов. У Эли было теперь достаточно денег для того, чтобы прибегать к такого рода эффектам. Оркестр его музыкантов помещался на особом помосте, увешанном электрическими фонарями, в свете которых ослепительно сверкали металлические инструменты. Окончив проповедь, пророк делал знак рукой, и музыканты оглашали воздух звуками старинной церковной мелодии, а толпа подхватывала ее дружным хором, и души верующих преисполнялись восторгом, и радостные слезы текли по их лицам.
Среди присутствовавших было немало жен нефтяных рабочих. Они молились и плакали вместе с другими, а потом уговаривали своих мужей тоже прийти послушать пророка. В Парадизе в часы досуга мужчинам совершенно некуда было деваться: там не было ничего, кроме жалкого, третьестепенного маленького кино, а тут было это яркое освещение, ослепительный блеск музыкальных инструментов, красивые мелодии, восторженные хоры присутствующих — и за все это не надо было платить ни копейки, да вдобавок вам еще обещали награду на небесах. Вполне естественно поэтому, что многие рабочие сопровождали своих жен, когда те отправлялись слушать "пророка". Поль и маленькая кучка его "красных" были убеждены, что "хозяева", все те, кто стоял во главе компании, наняли Эли для того, чтобы он мог явиться сюда в ту критическую минуту, когда борьба за спасение союза была неминуема. Во всякое другое время такая мысль показалась бы Бэнни до крайности преувеличенной, но теперь он промолчал, вспомнив о тех пятистах долларах, которые его отец дал Эли. И одновременно с этим ему пришла на память одна фраза, сказанная Верноном Роскэ в "Монастыре": "Пусть себе находят утешенье на небесах, лишь бы позволяли мне иметь здесь, на земле, свою нефть". — "Тише, Вернон, — остановила его тогда Аннабель, — что за ужасы ты говоришь!"
Друзья Поля тоже попробовали было подбодрить своих товарищей пеньем, но их голоса звучали так слабо сравнительно с духовым оркестром Эли и громкими хорами верующих. Ведь стоявшие во главе нефти компании их, разумеется, не субсидировали. Вместо этого они прислали к ним шерифа с двумя десятками вооруженных людей, и они окружили место сборища "красных" и, захватив одиннадцать человек, посадили их в грузовик и отвезли в тюрьму графства. Все они находились теперь там, и Бэнни услышал трагический рассказ об Эдди Пиатт — одном из друзей Поля, отправившемся в Сан-Элидо, чтобы узнать о размере суммы, которую требовалось внести десятого, чтобы взять заключенных на поруки, а его там схватили и тоже засадили в тюрьму, обвинив в участии в нелегальной организации. Ни в какой такой организации он не участвовал, но как мог он это доказать?
Руфь, которая рассказала об этом Бэнни, спросила его, не сможет ли его отец выручить Эдди, внеся за него требуемую сумму? Помнил ли он, Бэнни, этого малого? — спрашивала Руфь. Такой темноволосый юноша, очень спокойный и в то же время очень решительный…
Да, Бэнни его помнил.
Так вот, он сидел теперь в тюрьме вместе с несколькими другими рабочими мастерских готового платья. Еда, которую они получали в этом ужасном месте, была полна червей, и им не давалось ни простынь, ни одеял. Тюремное начальство собиралось отправить их всех по железной дороге в Сан-Квентин, а Поль виделся недавно с одним политическим, который только что оттуда вернулся и рассказывал такие ужасные-ужасные вещи!.. Слезы показались на глазах Руфи, когда она стала передавать то, что слышала от брата — как всех "преступников" заставляли работать на джутовой мельнице, и очески джута попадали им в горло и в легкие и вызывали страшный кашель, и кончалось все это смертью. Когда же они были не в силах исполнять эту работу, то их били и сажали в ямы… И до чего мучительно думать, что все это ждет тех, кого вы так давно знали и к кому относились так дружески!
Бэнни знал и шерифа графства Сан-Элидо и генерала-прокурора. Его отец мог бы, конечно, к ним обратиться. Но разве стал бы м-р Росс мешать их усилиям ограждать нефтяные компании от "красной" опасности? Разве стал бы он действовать против желания всех остальных директоров и высших должностных лиц "Консолидированного Росса"? Разумеется, нет. Единственно, что Бэнни мог сделать, — это дать Руфи двести долларов, для того чтобы она купила заключенным еду. Сделав это, он отправился в университет, но в его душе была теперь тоже "яма", его совесть все время толкала его в нее и, несмотря на все его протесты, в конце концов его туда втолкнула. И с каким страшным шумом захлопнулась за ним тяжелая железная дверь! Да, даже тогда, когда Бэнни очутился в белоснежной комнате и его крепко сжали страстные объятия его возлюбленной, даже и тогда в его ушах все продолжал раздаваться стук этой тяжело захлопывающейся двери, и он видел себя в камере тюрьмы в обществе заключенных, этих несчастных жертв классовой борьбы.
III
Среди тех организаций, которые во время войны поддерживали спокойствие в нефтяной промышленности, важное место занимало так называемое Нефтяное бюро, которое разбирало все жалобы рабочих и делало соответствующие постановления. Но теперь, когда война отошла уже в область воспоминаний, нефтепромышленники не желали больше оставаться под чьим-то контролем. Каждому американцу должно было быть предоставлено право самому вести свои дела. И разве могло быть какое-нибудь сомнение в том, что то жалованье, которое получали рабочие во время войны, было непомерно высоко и было необходимо его урегулировать? Несколько нефтепромышленников уже отказались повиноваться постановлениям этого Нефтяного бюро; эти вопросы передавались на разбирательство в суд, а тем временем рабочие протестовали и грозили, и всем было ясно, что кризис был уже не за горами.
В прежние времена Дж. Арнольд Росс был одним из сравнительно "маленьких людей", и роль Бэнни сводилась к тому, чтобы спокойно наблюдать за ходом совершающихся на его глазах событий. Но теперь отец его был одним из "олимпийцев" и сам принимал участие в ходе событий. И вот настал день, когда Исполнительный комитет Федерации нефтяных промышленников, одним из членов которого был Вернон Роскэ, единогласно решил больше не считаться с федеральным Нефтяным бюро и, совершенно игнорируя союзы нефтяных рабочих, установить новые ставки для рабочих нефтяной промышленности. Копия этого нового проекта находилась в руках м-ра Росса, и в среднем жалованье каждого рабочего было уменьшено на десять процентов против того, которое они получали во время войны.
