— Я всегда буду любить тебя, Саффи.
— Тогда… почему?
Она переоделась в сапфировое платье, когда стало известно, что он придет. Это было ее лучшее платье; она носила его в Лондоне; ей хотелось, чтобы Мэтью восхищался ею, желал ее, пылал страстью, как в тот день у озера. Она почувствовала себя глупо.
— Почему? — выдохнула она, презирая слабость в своем голосе.
— Мы не можем пожениться; ты знаешь это не хуже меня. Как мы можем жить как муж и жена, если ты отказываешься покидать эти стены?
— Не отказываюсь; я не отказываюсь, я мечтаю уехать…
— Тогда поехали, поехали сейчас же…
— Я не могу… — Саффи поднялась. — Я же объясняла тебе.
И тогда с ним произошла перемена, горечь исказила его черты.
— Ну конечно не можешь. Если бы ты любила меня, ты бы поехала. Села в мой автомобиль, и мы бы умчались из этого жуткого, затхлого места. — Мэтью вскочил на ноги. — Поехали, Саффи! — В его лице не осталось и тени обиды. Он указал шляпой на начало подъездной дорожки, где находился его автомобиль. — Поехали. Давай уедем сейчас же, ты и я.
Ей хотелось повторить, что она не может, молить его понять, потерпеть, подождать, но она не стала этого делать. Ясность пришла мгновенно, словно чиркнули спичкой, и она осознала: никакие ее слова или поступки не заставят его понять. Ощутить калечащую панику, которая охватывала ее при попытке оставить замок; грозный и беспричинный страх, который запускал в нее когти, укутывал крыльями, выжимал воздух из легких, затуманивал зрение, делал пленницей в этом холодном темном месте, слабой и беспомощной, как дитя.
— Поехали. — Он взял ее за руку. — Поехали.
Это было сказано так нежно, что, сидя в хорошей гостиной замка шестнадцать лет спустя, Саффи ощутила эхо его слов, которое пробежало по позвоночнику и жарко угнездилось под юбкой.
Она невольно улыбнулась, хотя знала, что стоит на вершине исполинского утеса, внизу кружится темная вода и любимый мужчина просит позволить ему спасти ее, не понимая, что спасти ее невозможно, что противник сильнее его во сто крат.
— Ты прав, — кивнула она, шагая с утеса и падая вниз. — Нам следует освободить друг друга от обязательств.
Никогда больше она не видела Мэтью, равно как и кузину Эмили, которая выжидала подходящего момента, своего шанса; всегда мечтала о том, чего хотела сама Саффи.
Бревно. Всего лишь кусок плавника, смытый быстро набухающим потоком. Перси оттащила бревно на обочину, проклиная его тяжесть и сучок, который вонзился в плечо. То ли она испытывала облегчение, то ли смятение оттого, что поиски необходимо продолжить. Она собиралась пойти дальше по дорожке, когда ее что-то остановило. Странное ощущение, как-то связанное с сестрой-близнецом. Голова закружилась от дурного предчувствия. Как там Саффи, нашла себе занятие?
Перси в нерешительности постояла под дождем, посмотрела на дорогу у подножия холма, оглянулась на темную громаду замка.
Не совсем темную громаду замка.
В ночи сиял огонек, маленький, но яркий. Окно хорошей гостиной.
Проклятая ставня. Ну почему она не починила ее как следует?
Ставня окончательно решила дело. Не хватало только привлечь внимание мистера Поттса и его отряда местной обороны.
В последний раз обернувшись на Тентерден-роуд, Перси направилась к замку.
Автобус остановился у обочины и выпустил Тома. Лило как из ведра, и его букет проиграл борьбу за жизнь в тот же миг, когда очутился снаружи; юноша мгновение поразмыслил, что лучше — погубленные цветы или никаких цветов, и швырнул орхидеи в бурлящую канаву. Хороший солдат чует, когда пора трубить отступление; к тому же варенье все еще при нем.
Сквозь непроглядную сырую ночь он различил чугунные ворота и толкнул створку. Когда она со скрипом поддалась под его весом, он закинул голову к черному-пречерному небу. Закрыл глаза и позволил дождю беспрепятственно струиться по щекам; неприятно, но без плаща или зонта ему оставалось только капитулировать. Он опоздал, он промок, однако он здесь.
Закрыв за собой ворота, он перебросил вещмешок через плечо и пошел по дорожке. Боже правый, ну и темень. Затемнение в Лондоне — это одно, но в сельской местности, да еще при том, что непогода погасила все звезды, он словно пробирался сквозь смолу. Справа высилась какая-то громада, чуть чернее, чем окружающий ее мрак. Том знал, что это должен быть Кардаркерский лес. Поднялся ветер, и верхушки деревьев заскрежетали зубами, пока он наблюдал за ними. Он поежился и отвернулся, подумал о Юнипер, которая ждет его в теплом сухом замке.
Шаг за шагом он продвигался дальше. Завернул за поворот, преодолел мост, под которым неслась вода, а дорожка все не кончалась и не кончалась.
Зазубренная вспышка молнии — и Том в изумлении замер. Ему открылось великолепное зрелище. Мир купался в серебристо-белом свете… вздыбленная толпа деревьев, бледный каменный замок на холме, извилистая дорожка, которая бежала впереди через продрогшие поля… и местами исчезала во тьме. Отпечаток освещенного пейзажа сохранился перед глазами наподобие фотографического негатива, и Том понял, что не одинок среди мрака и сырости. Кто-то еще шел по дорожке перед ним: хрупкий, но мужеподобный силуэт.
Том лениво удивился, зачем кому-то выходить на улицу в подобную ночь; возможно, в замке ожидают еще одного гостя? Который тоже опоздал и тоже был застигнут дождем. Том воспрял духом и собирался было окликнуть товарища по несчастью… разве не лучше явиться на пару с другим долгожданным гостем? Однако убийственный раскат грома заставил его отказаться от этой мысли. Он прибавил ходу, ориентируясь на точку в темноте, где должен был стоять замок.
Лишь приблизившись, Том увидел его: едва заметный рельеф в темноте. Он нахмурился, моргнул и понял, что ему отнюдь не мерещится. Впереди сияла искра золотистого света, тонкий лучик в крепостной стене. Он представил, как Юнипер ждет его, подобно русалке из старинных историй, держит фонарь как маяк для застигнутого бурей возлюбленного. Исполненный пылкой решимости, он устремился на свет.
Пока Перси и Том пробираются сквозь дождь, в глубине замка Майлдерхерст все тихо. Высоко на чердаке лежит в тяжком забытье Юнипер; внизу в хорошей гостиной ее сестра Саффи, устав от сочинительства, откинулась на спинку кушетки и балансирует на грани сна. За ее спиной комната с потрескивающим камином; перед ней дверь, за которой — пикник у озера. Чудесный день в конце весны 1922 года, неожиданно теплый, небо синее, как первосортное венецианское стекло. Гости наплавались и теперь сидят на одеялах, пьют коктейли и едят изысканные сэндвичи.
Несколько молодых людей отделяются от остальных, и спящая Саффи следует за ними; в особенности ей интересна юная пара на заднем плане, парень по имени Мэтью и хорошенькая девушка шестнадцати лет по имени Серафина. Они знакомы с детства, он друг семьи ее странных кузин с севера, и потому папа признал его подходящим знакомством; столько лет они носились друг за другом по бескрайним полям, удили многие поколения форели в ручье, глазели на ежегодные костры в честь жатвы; но что-то между ними изменилось. В этот его визит она стала косноязычной; порой она ловит на себе его пристальный взгляд, и ее щеки теплеют в ответ. Со времени его приезда они обменялись не более чем тремя фразами.
Группа, за которой тянутся двое, останавливается; одеяла с экстравагантной небрежностью расстилаются под деревьями, откуда-то появляется укулеле,[57] вспыхивают сигареты и шутливая болтовня; юноша и девушка устраиваются с краю. Они не говорят и не смотрят друг на друга. Сидят и с нарочитым интересом разглядывают небо, птиц, солнечный свет, играющий в листве, но думают только о дюйме между ее коленом и его бедром. О пульсирующем электричестве, которое наполняет пространство. Шепчет ветер, листья кружатся по спирали, поет скворец…
Она ахает. Прикрывает ладонью рот, боясь, что кто-то услышал.
Кончики его пальцев едва коснулись ее ладони. Так легонько, что она могла бы не почувствовать, если бы ее внимание не было с математической точностью сосредоточено на расстоянии между ними, его головокружительной близости… В этот миг спящая сливается со своим юным двойником. Она больше не следит за влюбленными издали, а сидит по-турецки на одеяле, опершись на руки, и сердце колотится в груди со всей незапятнанной радостью и надеждами юности.
Саффи не смеет смотреть на Мэтью. Она быстро озирается по сторонам и изумленно понимает, что никто не заметил происходящего; маятник мира покачнулся, и все изменилось, но вокруг все осталось прежним…
Тогда она позволяет себе опустить взгляд, скользнуть им по руке, запястью, к ладони. Вот. Его пальцы. Его кожа на ее коже.
Она набирается мужества, чтобы поднять глаза, пересечь мостик, который он перекинул между ними, и позволить своему взгляду завершить путешествие, скользнуть по его ладони, через запястье, вверх по руке туда, где ее непременно ожидает его взгляд… но что-то отвлекает ее. Темное пятно на холме позади.
