– А, понял. Это я понял… когда толком объяснить – так все сразу и понятно.
– Дядь Жора, мы с Федор Сергеичем договорились завтра в девять встретиться. Вы можете Гека отвести, а я зайду к вам, с Балхашем помогу…
– Ага… да. Помню я… Ну, ты не дергайся, я сам все сделаю.
– Да как же вы с двумя собаками?
– Ничего. Справлюсь.
– А если Балхаш с вами не пойдет?
– Справлюсь я.
Я хотела еще что-то сказать, но Геша положил мне руку на плечо:
– Воля ваша. Ну, мы пойдем тогда?
– Давайте. – Дядя Жора опять пожал Геше руку. – До завтра.
Мы вышли за ворота, и я спросила у Геши:
– Ты чего меня с темы сдернул?
– А ты не видела – мялся он?
– Ну мялся и мялся. Мало ли?
– Много ли. Может, у него баба в каптерке дожидается или деловой какой-нибудь. А ты никак не отстанешь. Таких людей в угол загонять ни к чему. Повис вопрос – так и отстань, поняла?
– Поняла. Чего ж не понять? Когда толком объяснить – так все сразу и понятно…
Геша рассмеялся и дал мне подзатыльник.
Дядя Жора опаздывал.
Я разглядывала Федора Сергеевича, который сидел на старом, хроменьком (вот опять!) стульчике у стены инструкторского домика и блаженно жмурился на утреннее солнце.
От улыбки станет всем светлей, да. У Федор Сергеевича улыбка была страшненькая, кривая – шрам не давал уголку губ подняться вверх, – но очень славная. Joies de la vie, вот что было в этой улыбке. В романах так описывают хорошеньких женщин – «вся радость жизни была в ее улыбке». Федор Сергеевич не был хорошеньким, но эта радость жизни сквозила в каждом его движении, в улыбке, в манере говорить.
Простой вопрос – простой ответ. Чему радуется этот немолодой, искалеченный, одинокий человек? Жизни. И не было в этом ни натуги, ни нарочитого мужества, одна радость, такая, какими бывают пузырьки в газировке, только радость Федора Сергеевича никак не выдыхалась. Поэтому я и любила на него смотреть. Мне казалось, что у меня – тоже так. Только у меня не было еще никакой тяжелой жизни.
– Где же это наш Георгий Андреевич? – сказал Федор Сергеевич, взглянув на часы.
– А вот он. – Я увидела дядю Жору, который шел в нашу сторону, один, без собак.
Мы сразу напустились на него с вопросами: «А где Гектор? А Балхаш что, не пошел с вами? А что случилось?»
– Ну… это… Балхаш – нормально… Гуляли утром. Как ты велела – на веревке, с узлами. Споко-о-о-ойный. А я, это… Сергеич… Я чего сказать хотел… Тут такое дело… В общем… Как бы это… Ну, ты вкупись… Короче, это… Так я о чем… Ну, это…
Федор Сергеевич, пытаясь уловить мысль дяди Жоры, следил за ним, как змея за дудкой.
– Большо-о-ой теленок будет, – пробормотала я.
– А? – обернулись ко мне мужчины.
– Дядя Жора долго телится. Вот я и говорю…
– Славка! Не хами! – сказал с укоризной Федор Сергеевич.
– Не, Сергеич, я чего сказать хотел… Про Гека… Нехорошо выходит, это… Ну, с Геком… Выходит, я его поматросил и бросил… Молодого взял… Так я о чем… Нехорошо это… Ты вот что… Сергеич… Уступи мне Гека… вот что… Любые башли плачу…
– Вы, Георгий Андреевич, со своими деньгами… – начал Федор Сергеевич, а я закончила:
– …уже всех заманали…
– Славка! Да что ж это такое! Георгий Андреевич, дело не в деньгах, мы же договаривались…
– Не, ну я ж по-братски, без обид… Про договор я помню… Ну я ж по-братски… прошу… Уступи ты мне Гека! Нехорошо выходит… А ты ж себе в питомнике своем наберешь кого захочешь… А?
– Даже не знаю… Да зачем вам две собаки, я извиняюсь?
– Зачем, зачем… Затем… Я знаю зачем… Уступи, Сергеич… А?
– Ну… пусть Гек поживет у вас, пока Балхаша обучать будем… Но потом-то…
– А-а, ладно! Нате, пейте мою кровь! – Дядя Жора вдруг разгулялся и даже рябчика рванул на груди. – Ну прикипел я к мусорку! Душой прикипел… Сам удивляюсь, но такое дело… Уступи, а?
– Ну-у… Славочка, как ты думаешь?
– Ваши дела, – я пожала плечами, – как хотите. Правда, Балхаш моложе и сильнее Гектора, может и прищемить… Да и вообще, Балхашу бы, конечно, одному вольнее было.
– Не, ну Дика ж он не щемил? – встревожился дядя Жора.
– Так я Балхаша на конюшенный двор и не выпускала. Поэтому вам его пораньше отдали, чтобы у него своя территория была.
– Так это… Ну ты ж можешь научить, чтоб они не бычили один на одного?
– Нет уж. Фигушки. Сами занимайтесь. Вам все равно кавказца дальше учить у Федора Сергеевича. Записывайтесь к нему в группу.
– Да ну, я ж не школьник… Оно мне все по хер, мне надо, чтоб охрана была и кобели не грызлись…
– Ой, хватит врать, дядя Жора. Стыдно. Было бы вам все по хер, вы бы Гека отдали или вторую собаку не брали. Взяли? Интересно вам? Так занимайтесь. Или пацаны засмеют?
– Славка! Не хами! Да что ж ты за человек такой, в самом деле! – сказал Федор Сергеевич.
– Не ругай ее, Сергеич, не надо. – Дядя Жора улыбнулся, вздохнул и с каким-то облегчением расправил плечи. – Правду говорит. И кто бы знал, а, что оно так обернется?.. Эх, ладно, записывай меня… Буду учить бычару рыжего… А с Геком-то как?
– Что ж с вами делать… Пусть остается… А с собаками я вам помогу разобраться, ничего.
Федор Сергеевич улыбался. Дядя Жора улыбался. Я же чуть не прыгала, радуясь неизвестно чему. Одно меня беспокоило – раз дядя Жора все сидит как пришитый на лодочной станции, значит, тоскует по своей Таисии Алексеевне, не прошло у него. И я сказала:
– Дядь Жора, а раз теперь есть Балхаш, вы бы Гека могли с собой брать… Ну в свою квартиру… Чтоб и не одному, и собак чутка развести…
– Чего? А, не, это вряд ли… Дочка с северóв вернулась третьего дня… С мужем… Я им хату и уступил. А чего мне надо? У меня есть все… Не буду молодым мешаться…
– Ну, ладно. Извините. Мне на тренировку. А к Балхашке я зайду вечером, вы не беспокойтесь, и еще заходить буду, чтобы ему проще привыкать было.
– А как же? Заходи. Куда мы без тебя? Смотри только, не обмани. Ну, давай краба!
Я протянула руку, и дядя Жора бережно пожал ее кончиками пальцев.
Я помахала на прощанье Федору Сергеевичу и дунула к конюшне.
Бежала я быстрее ветра, хотя никуда не опаздывала – до тренировки был еще почти час. Я чувствовала себя как человек, вернувший долг, который с него никто не требовал, я чувствовала радость и облегчение, я чувствовала себя такой легкой, что, казалось, если сейчас подпрыгну как следует, то полечу. Пусть низенько, над самыми деревьями, но полечу.
Вот и все, думала я. Все. Теперь-то Ричард точно мой.
И это было так глупо – я ведь с первого дня знала, что Ричард – мой пес, что я его никому не отдам и ни за что с ним не расстанусь. А дядя Жора – он и не собирался отнимать у меня собаку, в мыслях не держал.
Я не могла бы объяснить, чему так радуюсь, даже себе и решила не думать об этом, просто радоваться.
Была суббота, легкая тренировка, короткий день. После занятий я отпросилась у Геши, расседлала Зоську, свистнула Ричарда, и мы поехали на реку.
Конец августа, день солнечный, но не жаркий – звонкий, ветреный.
Ричард уплыл за палкой – он любил плавать далеко, Зоська же, наоборот, любила стоять на мелководье и бить ногами по воде – так, чтобы брызги летели ей на брюхо.
Я сидела на берегу, грызла яблоко и думала: как хорошо, что дядя Жора теперь не пропадает один, как паук, на своей лодочной станции, что у него есть всякие друзья – Федор Сергеевич, и Тарас, и другие с площадки. И собаки. А Федор Сергеевич… Ну он-то крепкий орешек… За него нечего волноваться.
Я смотрела на Зоську, на Ричарда, который плыл назад с палкой, смешно задирая морду над водой, и думала: вот ведь я – счастливый человек. Все у меня есть – и лошадь, и собака, а что еще нужно человеку для счастья?
«Шашка и ружье», – подсказал ехидный внутренний голос, и я рассмеялась, выбросила хвостик от яблока, подошла к Зоське и повела ее в воду.
Нет, ружье мне ни к чему. Вот лето бы. Хорошо бы, лето было всегда…
