— Вы знаете мою тетушку? — спросил он.
— Кого-кого?
— Тетушку.
— Эта божественная женщина приходится вам тетей?
— Да.
— Удивительно!
— Я тоже удивляюсь. А почему вы ее носите на сердце?
Американец ответил не сразу. Вероятно, он покраснел, но точно мы сказать не можем, у него вообще было багровое лицо.
— Знаете что? — осведомился он.
— Нет, — ответил Бинго, — не знаю.
— Я приехал, чтобы на ней жениться.
— Как?! Вы с ней помолвлены?
— Нет.
— Нет?
— Нет. Понимаете, год назад она была в Сан-Франциско.
— Помню. Она любит путешествовать.
— Мы встретились на званом обеде. Это был День благодарения, подали индейку, сладкий картофель, пирожки с изюмом — ну, все, что полагается. Она сидела напротив и ела. Не клевала, как другие, а наслаждалась едой, вникала в нее, вкушала. В общем, я был потрясен. Когда она взяла пирожок, я понял, что судьба моя решена. Предложения я еще не делал.
— Почему?
— Мне страшно.
— Ну что вы!
— Страшно.
— Чего же вы боитесь?
— Не знаю. Боюсь, и все.
— А выпить не пробовали?
— Как же, пил ячменный отвар. Не помогло.
— Еще бы! При чем тут отвар? Да я бы в жизни не женился, если бы не пиво с шампанским. Шампанское и пиво, вот ваш путь.
Керк Роквей смутился:
— Это же крепкие напитки! Я обещал покойной матушке их не пить.
— Ну, вызовите ее через медиума, объясните, она поймет. Но это долго, сразу их не выманишь. Бог с ним, пейте, а потом отправимся к тете. Наверное, она уже вернулась. Эй, любезный! Бутылочку Боллингера и все пиво, какое есть.
Примерно через полчаса Керк Роквей смотрел через стол красными, сияющими глазами.
— Старик, — выговорил он, — мне нравитесь тввое ли-цо.
— Вот как?
— Ддъ. А пчму?
— Не знаю.
— Птмшт не пхжж на Мор-ти-ме-ра Фриз-з-зби.
— А кто это?
— Кри-тик.
— Да?
— Ддъ. Нпсыл: «Мссср Рыквввй (эт я) думмт, чтъ у де-тей во-дян-ка моз-га».
— Какой ужас!
— Ужжжс.
— Он с ума сошел!
— А то! Дамм в ры-ло. Счас и дамм.
— Где он?
— В Сынфрцссск.
— Это далеко. Пойдемте лучше к тете.
— Теттть? А, чъррт!
— Да-да. Пойдем.
— Ладддн. Знаешшшь, что я сделлл?
— Подчините ее своей воле?
— Имъннн. Мы пъженьсссь. Ты где жънилсссь?
— В регистратуре.
— Быстрр?
— Да.
— Годитсссь. Пикнет — в ры-ло. Иди плати.
— Платить?
— Д-дъ.
— Так вы угощаете!
— С ччь ты взъл?
— Я — муж Рози Бэнкс.
— Нньзна, — сказал Керк Роквей. — Сам пзвал, сам плти. А то дъм в ры-ло.
Выбора не было. Застонав, Бинго нащупал в кармане купюру и дрожащей рукой протянул ее официанту.
Тетя жила в Кенсингтоне. Они взяли такси. Керк вносил оживление в поездку, испуская вопли, запомнившиеся со школьных времен. Последний он завершил, звоня в дверь.
Открыл им Уилберфорс, дворецкий. Керк похлопал его по манишке.
— Веди к вождю! — сказал он.
— Сэр?
— Ну, к этой, к хозяйке. Есть разговор.
— Миссис Бинсток в отъезде. Не могли бы вы удалиться, сэр?
— Еще чего! — взревел Керк, стуча по манишке, словно дятел. — Сговорились! Затаились! Ничего, я найду на вас управу!
Тут он замолчал, не потому, что завершил мысль, а потому, что упал с крыльца. Глядя из прихожей, Бинго подметил, что он дважды перевернулся, но ручаться не мог бы, от волнения.
— Тети нет? — спросил он, когда дворецкий закрыл парадную дверь.
— Нет, сэр. Вернется завтра.
— Что ж вы ему не сказали?
— Он выпил, мистер Ричард. Если нетрудно, взгляните на него.
Намекал он на то, что Керк Роквей мерно бьет молотком в дверь, одновременно выкликая, что любимую женщину похитила шайка Мортимера Фризби. Внезапно звуки оборвались, и, выглянув в окошко, Бинго увидел, что нежный певец из Сан-Франциско беседует с полисменом. Слов он не уловил, но они были горьки, ибо Керк достаточно скоро ответил на них ударом в нос. Тогда длань закона схватила его и увлекла во тьму.
Наутро судья отнесся к делу серьезно. Волна беззаконий захлестнула Лондон, сказал он, и те, кто подливает масла в огонь, избивая полисменов, получат по заслугам.
— Две недели, — добавил он, переходя к самой сути; и Бинго в полном отчаянии вышел на улицу.
Через две недели, думал он, конкурс кончится. Будущее темно. Когда-то он слышал стишок: «Окутал душу мрак темнее адских недр», и теперь поражался его точности. Поистине, лучше не скажешь.
Один луч слабо мерцал во мраке — сегодня приедет тетя, а иногда, если к ней хорошо подойти, она что-то дает. Шанс невелик, Чарли Пиклет определил бы его «100 к 8», но все-таки, все-таки… Бинго побежал к ее дому.
— Доброе утро, Уилберфорс.
— Доброе утро, мистер Ричард.
— Однако удружили вы мне!
— Не будем об этом говорить.
— Ладно, не будем. Тетя дома?
— Нет, сэр. Они пошли что-то купить.
— Они? — удивился Бинго, полагавший, что при всей ее толщине тетя все же не тянет на pluralis[25].
— Madame и сэр Геркулес, мистер Ричард.
— Какой еще Геркулес?
— Супруг madame, сэр. Сэр Геркулес Фолиот-Фолджем.
— У-о!
— Да, сэр. Насколько я понял, они плыли на одном пароходе. Свадьба состоялась в Неаполе.
— Вот это да! Чего только не бывает…
— Совершенно верно, сэр.
— Нет, это надо же! А какой он?
— Лысый, сэр, томатного цвета, очень солидный.
Бинго вздрогнул:
— Солидный?
— Да, сэр.
— В какой степени?
— Если пожелаете, сэр, взгляните на фотографию. Она в будуаре у madame.
— Пошли, — сказал Бинго.
Через минуту-другую он покачнулся и вскрикнул, зачарованно созерцая изображение человека, абсолютно похожего на воздушный шар. По сравнению с ним, думал он, старый Керк — просто пухленький. Вообще-то тете стоило посоветоваться с юристом, а то еще сочтут, что она вышла сразу за троих.
Восторженный вздох вырвался из его груди.
— Спасен! — прошептал он. — Спасен…
— Сэр?
— Ничего, это я так. Фото я на время возьму.
— Madame огорчится, заметив его отсутствие.
— Скажите, к вечеру верну. Надо показать в клубе.
Да, думал он, можно дать Пуффи… ну, 20 %. А можно и поторговаться.
© Перевод. Н.Л. Трауберг, наследники, 2011.
Небольшая группа мыслителей, собравшихся в «Привале рыболова», вела речь о близнецах. Джин с Тоником затронул эту тему, поскольку у его кузена родилась двойня, и беседа топталась на месте, пока все не увидали, что мистер Муллинер, местный мудрец, улыбается, словно что-то вспомнил.
— Я подумал о Джордже и Альфреде, моих племянниках, — пояснил он. — Они близнецы.
— Очень похожи? — спросил Скоч.
— Как две капли воды.
— Наверное, их вечно путали?
— Так и было бы, конечно, если бы они вращались в одном кругу, но жизнь развела их.
Альфред, профессиональный фокусник (сказал мистер Муллинер), проживал в Лондоне, тогда как Джордж уехал за счастьем в Голливуд, где рано или поздно пристроился на «Супер-Ультра», у Джейкоба Шнелленхаммера, помощником сценариста по диалогу.
Помощники эти, если не ошибаюсь, занимают не очень высокое место — так, между машинисткой и механическим ветром, но жалость моя смягчалась тем, что работал он временно, ибо в тридцать лет должен был получить крупную сумму, оставленную крестной.
Мы не виделись довольно долго, когда судьба свела нас на яхте Шнелленхаммера. С киномагнатом я подружился в Англии, он туда наведывался, а на сей раз я встретил его, гуляя по центру, и узнал, что он отплывает в Монте-Карло, чтобы обсудить то и се с Сэмом Глутцем из Перфекто-Коллосаль. Пригласил он и меня, а на яхте я сразу встретил Джорджа.
Он был в прекрасном настроении. За несколько дней до того ему исполнилось тридцать, и в Монако его ждали деньги.
— Твой поверенный туда поехал? — спросил я.
— Он там живет, — отвечал Джордж. — Такой, знаешь, Бессинджер.
— Ну, поздравляю. Придумал что-нибудь?
— Да уж, немало. Первым делом уйду со студии. Сколько можно поддакивать!
— Мне казалось, ты по диалогам.
— Одна собака. Я поддакивал Шнелленхаммеру три года. Хватит. Когда я один, я репетирую новый репертуар. Вот так вот: «Нет, мистер Шнелленхаммер», «Вы не правы, мистер Шнелленхаммер», «Какая чушь, мистер Шнелленхаммер», «Да вы что, мистер Шнелленхаммер!» Как ты думаешь, можно посоветовать, чтобы сходил к психиатру?
— В мягкой форме.
— Да-да.
— Не надо его обижать.
— Его ничем не проймешь! А вообще не надо.
Плыли мы весьма приятно, и в Монако я сразу сошел на берег — погулять, почитать газеты. Я уже думал вернуться, когда увидел Джорджа, который куда-то спешил. Окрикнув его, я с удивлением понял, что это — Альфред, которого я никак не думал тут встретить. Мне казалось, что фокусники покидают Лондон только для того, чтобы выступить перед детьми в провинции.
