И как все прекрасно в мечтах – встречаешь любимого мужчину, преодолеваешь козни мстительниц и завистниц, идешь под венец, летаешь от счастья, рожаешь детей, встаешь во главе бестолкового и счастливого семейства, крутишь домом, домочадцами, а иногда заодно и полусотней подчиненных на работе, любишь мужа, он любит в ответ… И так до скончания веков, до последнего вздоха, до гробового порога. Как прекрасно…
И как мало похоже на обычные истории из жизни, в которых ключевыми понятиями рискуют стать разочарование, предательство, измена, трусость или еще какая-нибудь неучтенная гадость. Но все равно подавляющее большинство бывших влюбленных остаются натуралами, верят в свою счастливую звезду и ждут вечную любовь. И на что она нам сдалась? Немного удовольствий и полжизни тяжелого труда и работы над отношениями. Но без них никуда, и выпавшие из любовного круговорота личности очень быстро становятся лысыми, толстыми и ворчливыми циниками, предпочитающими безумствам чувств свой бесценный покой и вечер у телевизора на диване с бутылкой пива у бедра.
Лично я никогда не была убежденным холостяком. Хотя я и не из тех, кто не может прожить без мужчины и дня. По разным причинам, из собственной гордости и глупости, я на несколько месяцев и даже лет запиралась в высокой башне и жила как монах-отшельник, почти отказавшись от простых радостей в пользу пулеметного стука отстреливающейся от несправедливостей и несовершенств жизни печатной машинки. Но даже эти мои «сидения» рано или поздно заканчивались, в башню входил мужчина, и остановившееся было время вновь начинало проворно бежать вперед.
Поэтому, несмотря на весь свой кошачий скепсис и иронию, я с большой симпатией отношусь к мужчинам и собакам. Да, когда они хотят испортить жизнь, вечер или ужин, им нет равных. Они бывают скупы на комплименты, помешаны на собственных идеях и излишне любезны с малознакомыми красавицами. Но и я не ангел. Как я умею надуваться рыбой-шаром от неточно и не к месту, с моей точки зрения, сказанного слова. Как на несколько дней в месяц я превращаюсь в слезливую фурию. Какими необъяснимыми, с точки зрения мужчины, бывают мои капризы. Я могу быть ревнивой, сонной, злой, вечно голодной, плаксивой, расточительной, легкомысленной и излишне игривой. Я могу протаскивать свои идеи в тот момент, когда мужчине хочется одного – лечь пластом, прикрыть нос хвостом и заснуть на ближайшие полгода. Я хочу нежностей, когда ему надо убивать партнера по работе. Мне отчетливо видится несуществующее, а очевидное я в упор не замечаю. Я хочу спать, когда этого никто не ждет, и мечтаю улететь в Париж, когда это совершенно невозможно. Да мало ли чего еще… Я же женщина. Я сама не знаю, чего хочу. Развлекаюсь этим и свожу с ума мужчину, который, перепробовав за вечер все, от разноцветной карамельки до термоядерного скандала, в результате сдается, хватается за голову и плачет, моля о пощаде…
Нет, насчет «плачет» – это я загнула. Никто из них почти никогда не плачет. Скорее, рвет пальто с вешалки и со словами: «За что мне все это?» убегает в ночной туман к другу, в остервенении режется на бильярде, в каждый шар и удар вкладывая свое бешенство и возмущение. Я знаю, что на таких очистительных вечеринках мужчины рассказывают друг другу страшные гнусности про своих жен и подруг. Они превращаются в гундосых сплетниц, разносящих суперсекретную информацию, как крысы заразу. При мысли об этом я мечусь по дому, как ядовитая змея, пью алкоголь и нервно звоню змеям-подружкам. Мы изощряемся в оскорблениях, проклинаем тот день и час, когда… Клятвенно обещаем друг другу, что больше – ни-ни, никогда-никогда, на порог не пущу и на телефонный звонок не отвечу…
Но проходит время, и, забыв обо всех клятвах, я встречаю еще потрескивающего от обиды и злости, но уже утомленного и проголодавшегося мужчину, наливаю ему чай, тащу булочки и, уютно свернувшись у него под боком калачиком, начинаю петь свои кошачьи песни. И я уверена, что даже если я напишу главную книгу двадцать второго века или возьму интервью у Хью Джекмена, я все равно буду мечтать именно о таком завершении дня. Я ни за что не дам оторвать мое жало и наверняка огрызнусь в ответ на очередную попытку научить меня жить и правильно шинковать морковку, но я обожаю, обнявшись, смотреть хорошее кино по вечерам, засыпать на рассвете, утомившись от ласк и шуток, открывать коробку с очаровательной ерундой или «его величеством Каратом», смешить, доводя до слез, и хохотать самой, надрывая животик, грызть баранки на площади Альма и каждый вечер висеть на подоконнике, высматривая приближение знакомых фар.
Мы оба всегда будем иметь свое мнение обо всем на свете, и часто мне не хватит терпения и мудрости, чтобы вовремя сдержаться и не ляпнуть, что он несет полную чушь. Он опять совершит роковую ошибку и промолчит, когда я, красавица писаная, выйду к нему после пяти часов сборов и встану на видном месте, рассчитывая на шквал аплодисментов и обморочное восхищение. Мы часто будем вредными, несправедливыми, обидчивыми, капризными и бессмысленно жестокими, но, скорее всего, мы никуда не денемся друг от друга. Потому что в некоторых домах даже кошка с собакой умудряются найти общий язык и даже более или менее счастливо прожить жизнь бок о бок. Главное, не тырить еду из чужой миски и не шипеть и не лаять просто оттого, что очень хочется. Да что кошка с собакой, говорят, и белка с крокодилом уживаются. Правда, видимо, та белка – гений, а крокодил или всегда сыт, или обездвижен. Но все равно, это так вдохновляет!
Мы все чего-то опасаемся. Даже самые отчаянные имеют свой тайный список, который тщательно скрывают от всех, и порой сами себе лишний раз не готовы признаться, что до смерти боятся белую цаплю или книг с неразрезанными страницами. Большая часть существующих фобий вызывает сочувствие, недоумение или откровенный хохот. Ну правда, когда двухметровая Николь Кидман говорит, что боится бабочек, мне становится очень весело. Я ухохатываюсь, когда слышу, что заядлый охотник-рыболов опасается смотреть рыбе в глаза, а актер, каждый вечер выходящий на сцену, трясется при виде публики. Я знаю мужчин, боящихся женщин, и женщин, опасающихся детей. Рассказывают о владельцах крупного бизнеса, бледнеющих при виде оторвавшейся пуговицы, и одного десантника, который упал в обморок, когда ему на шею посадили белую крысу. Люди боятся всего. Есть даже те, кто боится бояться.
Мне кажется, до семнадцати лет я не боялась ничего. Я не вылезала из самолетов, лихо разворачивала в арке чужие «Жигули», заметив подозрительную компанию, тут же шла знакомиться с мальчиками, громко читала стихи в местах массового скопления и играла в школьных спектаклях. Когда однажды во втором действии «Обыкновенного чуда» я не вовремя вышла на сцену к потрясенным партнерам и зрителям, я пожала плечами, улыбнулась и, подобрав шлейф, победно удалилась в кулисы. Мое сознание было чистым, психика свободной, нервы нетронутыми. Нет, я немного дергалась, конечно, когда сдавала экзамены, но так, самую малость. Сейчас я паникую, даже когда меня спрашивают, который час.
Я с ужасом смотрю на пересекающие небо самолеты. Я даже на Алтай ехала на поезде, а это два дня пути. Да что Алтай, я и в Пекин поеду в мягком вагоне. У меня появилась дурная привычка – в свободное время я мчусь в аэропорт и там, наблюдая за страдающими от подступающих приступов аэрофобии пассажирами, получаю удовольствие от жизни. Заказываю себе минералку и млею при мысли, что вскоре сяду не в алюминиевый фюзеляж с реактивными двигателями, в которые так и норовят вломиться полчища подмосковных ворон, а в свою надежную машинку на четырех колесах. То, что автомобиль стоит на первом месте во всех таблицах и рейтингах рисков, меня ничуть не смущает. Вернее, очень смущает, но не в тот момент, когда я смотрю на дрожащие крылья с визгом разгоняющихся «Боингов».
Когда в Берлинском зоопарке рявкнул то ли голодный, то ли сытый лев, расплакались только двое – я и шестилетний японский мальчик. Я отказалась идти на премьеру фильма, потому что там должно было быть слишком много народу. Я поднималась пешком на собор святого Петра не из любви к лестницам и мышечной нагрузке, а потому что накануне мой лифт застрял между этажами гостиницы и меня вырвало от стресса. Я бы и на третий уровень Эйфелевой башни полезла бы по перекладинам, лишь бы меня не запирали в эту чертову кабину без опоры под ногами. А примерно месяц назад мне удалось удивить саму себя. Мне предложили выступить на телевидении, а я спряталась под кроватью…
Да, признаю, я женщина на грани нервного срыва. Я так привыкла всего бояться, что не верю собственным родственникам, когда они пытаются навестить меня в моей квартире. Я составляю завещание, уезжая на дачу, и, как Вуди Аллен, консультируюсь со специалистами, выбирая цвет постельного белья. Я обросла сотней примет и ритуалов. Я не выхожу из дома, не попрощавшись с каждой розеткой. Никуда не езжу без своего Мишутки, уже покрывшегося плесенью несчастного медведя, объехавшего полмира в моем чемодане. Однажды я забыла его в купе, так потом вся моя родня брала штурмом вокзал, требуя вернуть тете ее игрушку. Когда на выходе из дома я вижу черную кошку, я разворачиваюсь, возвращаюсь и уже никуда в этот день не еду. Разбитое зеркало в пудренице доводит меня до отчаяния. А когда однажды тупая синица попыталась влететь в мое окно, я разнесла ее из охотничьего дробовика…
