…Утром, стоило мне только немного продрать глаза, первым в моей палате появился удивительно бодрый и свежий Викентий.
В свежем балахоне и накинутом на плечи белоснежнейшем накрахмаленном халате, с тщательно расчесанными на прямой пробор чуть влажными волосами и ядовито поблескивающими под круглыми «ленноновскими» очочками серо-стальными, чуть водянистыми глазами.
Я внимательно присмотрелся: никаких следов вчерашнего морфинового дурмана в этих глазах абсолютно не просматривалась.
Может, правда, это оттого, что врач, и поэтому меру знает?
Или знает, как выходить так, чтобы без последствий?
Ну да ладно.
Меня все одно морфиновый дурман абсолютно не привлекает.
В пору «экспериментов с расширителями сознания» какой только дряни не перепробовал, только опиуматов всегда избегал.
Слишком ценю собственную свободу, видимо.
А Викентий тем временем деловито померил мне давление, потрогал лоб, похмыкал своим неожиданно-густым басом.
– Н-да, а организм-то у вас, батенька, здоровущий. Несмотря на все злоупотребления. Прямо хоть сейчас выписывай, но мы лучше все-таки пока немного понаблюдаемся. Посетителей запускать?
– Угу, – отвечаю, – легко. Отчего бы, так сказать, и нет. Мне бы только поссать сначала, умыться на скорую руку, да зубы почистить где-нибудь. Предусмотрена в вашем отеле такая услуга, сэр?
– А как же! – ржет. – Поссать можно там, куда я тебя вчера на себе таскал, все остальное, – в соседней кабинке. Сегодня уже, думаю, и сам дойти сможешь, без подстраховки. Потом придет медсестра, вкатит тебе в задницу пару укольчиков, проследит, чтобы сожрал все таблетки и обязательно немного позавтракал. Знаю, будет тошнить, но это непременно нужно сделать, батенька. Там и делов-то всего на пару минут: чашка бульона и сухарики. А потом уже – можно и посетителей. Кого, кстати, сначала: жену или следователя?
– Это ты так пошутил? – интересуюсь я.
Он снова радостно ржет и достает из кармана начатую пачку сигарет.
Открывает, пересчитывает.
Кивает каким-то своим тайным мыслям.
– На, – протягивает, – разрешаю, в умеренных дозах. Но учти: курить только в сортире. А то я тут хоть и начальник, но проблемы все равно могут возникнуть. И не больше одной в два часа, понятно?! Если уж совсем приспичит, можешь на две части разделять.
– Спасибо. Добро отзовется, старик. По-любому. Оно просто не может не отзываться, иначе зачем живем…
…Аська в палату даже не зашла.
Залетела.
Правда на шею, как это сделало бы большинство жен чудом выживших мужей, не кинулась.
Просто встала, прислоняясь к косяку, и осмотрела меня с головы и до самых кончиков пальцев на ногах.
– Бледный, цвет кожи от повязки на лбу не отличишь. Только глаза горят. Скотина.
И – расплакалась.
Прямо там, в дверях, не бросаясь и не прижимаясь.
И – не закрывая глаза руками.
Просто стоит, смотрит на меня, а по щекам текут две прозрачные, соленые даже на взгляд, дорожки.
Хорошо еще, что современная косметика женские слезы научилась выдерживать, не растекается.
Я вот выдерживать так и не научился…
Помолчали еще немного, посмотрели друг на друга.
– Ладно, – говорит, – я в Останкино, на эфир. Потом сразу сюда. Кормить тебя и выхаживать. И попробуй только еще раз свою дурную башку под пули подставить, разведусь!
Развернулась и выскочила.
Господи, думаю.
Как же я ее люблю, эту стерву.
Вот только почему-то в последнее время забывать об этом начал.
И вправду, идиот.
Надо, кстати, будет попросить, чтобы мобильный телефон в палату принесли, с подзарядкой. Потому что, если я до ее приезда сюда не скажу ей «люблю», – я же никогда себе этого простить не смогу.
Доплелся кое-как до сортира и буквально двумя затяжками сразу убил свою двухчасовую порцию драгоценного никотина.
Потом, конечно, буду жалеть об этом.
Интересно, а если бы меня все-таки дострелили, мне бы лучше было?
Наверное, по крайней мере, чуточку поспокойнее…
…Как только Аська умчалась из моей палаты в это свое чертово Останкино и я, кое-как приведя в порядок разбушевавшуюся нервную систему никотином, взгромоздил вновь ставшую тяжелой голову на подушки, порог перешагнул с осторожным стуком по косяку оставшейся открытой двери еще один, на этот раз абсолютно незнакомый мне персонаж.
Невысокий, чуть лысоватый, сухощавый, в не сильно дорогом, но очень аккуратном, опрятном, и я бы даже сказал, – с претензией на элегантность, – сером шерстяном костюме.
Светлая, немного в синеву сорочка, темный, неприметный галстук, идеальной, немыслимой для столичных улиц чистоты матовые черные ботинки.
Бледная, чуть в желтизну, кожа с коричневатыми веснушками, узкий, змеиный рот, стылые, серые, почти что не мигающие глаза.
Редкие, аккуратно зачесанные назад без пробора, неопределенного грязноватого цвета волосы.
Узкие продолговатые очки в тонкой металлической оправе.
– Здравствуйте, Егор Арнольдович.
Вот тут-то я его и узнал.
По голосу.
Есть такие голоса – один раз услышишь, на всю жизнь запомнишь.
– Здравствуйте, – отвечаю, – гражданин следователь.
Недовольно качает головой, подходит, аккуратно садится на прикроватный стул, предназначенный для посетителей.
Настолько аккуратно, что даже чуть поддергивает вверх шерстяные костюмные брюки, чтобы не нарушить первозданную остроту идеально наутюженных стрелок.
И я сразу понимаю, что он сам гладит свои костюмы и сорочки древним паровым утюгом, возможно даже чугунным, не доверяя этот важнейший процесс никому: ни жене, ни теще, ни домработнице.
Хотя домработницы у него, скорее всего, и нет.
Человек, который может позволить себе домработницу и так внимательно относится к своему внешнему виду, никогда не будет носить костюмы за двести пятьдесят долларов.
А вот жена, судя по тонкому обручальному кольцу белого матового золота, как раз имеется в наличии.
Так что же это получается?
Есть еще в нашей городской прокуратуре честные следователи?
Причем, судя по глазам, не на самых слабых позициях.
Дела…
– Ну зачем же, – вздыхает он, – так официально. Вы же видите, я даже без протокола. Так, поболтать заглянул. А зовут меня Петр Евгеньевич Порфирьев. Старший следователь по особо важным делам Московской городской прокуратуры.
Ого!
А он ведь еще и «важняк».
В их иерархии это что-то типа реального волкодава.
Хотя, собственно говоря, кого еще они прислать-то могли?
Стрельба в самом центре города, да еще среди бела дня, да еще по человеку, не самому последнему на российском рекламном рынке, да еще и с убийством одного из его охранников…
В нынешние времена у нас в столице такое, слава богу, все реже и реже случается…
Мне вдруг становится нестерпимо, мучительно стыдно.
Я вспоминаю, что так до сих пор и не выяснил, кто из ребят погиб.
В смысле, из парней, меня охранявших.
Вечно хмурый, недовольный своим нынешним положением бывший капитан морской пехоты Андрей, швырнувший, как говорят, рапорт об увольнении на стол высокому начальству после того, как из-за начальственной глупости полегла в Чечне почти вся его рота?!
И несколько лет после того бомбивший Москву частным извозом, чтобы хоть как-нибудь прокормиться?!
Он пришел к нам недавно, всего лишь год назад, и только месяцев через шесть немного оттаял, уяснив наконец, что его позвали действительно работать, а не лакействовать.
Сам попросился в «личку».
И все равно не раз говорил мне в глаза, что если б не семья и больная дочка…
Или Димка?!
И еще – я так пока и не дал никаких распоряжений о материальной, да и о любой другой помощи…
Понятно, что их семьям пока сейчас не до этого, но ситуация все равно крайне дерьмовая.
Стыдно.
Не перед семьями, с ними я уж как-нибудь разберусь, деньги на это дело, слава богу, имеются.
Перед собой.
Ладно, с этим красавцем закончу – и сразу же перезвоню в контору, Олегу.
А пока – надо сосредоточиться.
Викентий же насчет этого типа предупреждал…
– Очень приятно с вами познакомиться, Порфирий Петрович, – усмехаюсь я уголком рта.
Он иронично кивает и улыбается.
А у него, думаю, не только рот змеиный.
Взгляд – тоже.
– Если вы думаете, что первый так шутите, то вы заблуждаетесь. Я уже привык. Так что продолжайте, ничего страшного.
– Извините, – смущаюсь я.
Действительно, плосковатая шутка получилась, чего уж там.
Не то что не Хармс и не Ильф с Петровым, даже до уровня «Камеди Клаба» не дотягивает.
– Ладно, – улыбается он опять, заметив мое смущение, – тогда, если можно, я праздно полюбопытствую?
– Да на здоровье, по крайней мере, сравняемся. Вы, наверное, насчет моей фамилии?
– Ну да, – теперь приходит его очередь глаза прятать. – Просто очень уж она какая-то странная…
Я киваю.
Ну-ну, думаю.
Не я один шаблонами в этом мире мыслю, оказывается.
