– Берти, прости, что я без предупреждения.
– Что ты, что ты, я страшно рад! Садись куда-нибудь, сейчас Дживс принесет чаю.
– Спасибо. У меня к тебе два дела… вернее, три, – объявила Джорджиана, усаживаясь на диван и расправляя складки платья в цветочек на бесконечно длинных ногах.
– Говори, я весь внимание!
– Во-первых, не беспокойся, твоя машина не пострадала. Так, слегка соприкоснулись бамперами, не больше.
– Для того и нужны бамперы. Зачем еще их приделывают? Забудь и не вспоминай.
– Берти, ты такой милый! Так, во-вторых, я немножко за тебя волновалась. Понимаю, вчера некогда было долго разговаривать, просто… – Она изящно взмахнула рукой.
– Совершенно некогда, – согласился я. – Мне нужно было срочно уносить ноги.
– Знаю-знаю, но… – Она опять не договорила.
– Да что такое, Джорджи, старушенция?
Впервые с нашей, так сказать, сногсшибательной встречи на юге Франции я увидел эту деловитую редакторшу в растерянности.
– Просто я хочу, чтобы ты знал… Мы ведь во Франции здорово подружились, правда? И если тебе вдруг понадобится… ну не то чтобы поплакаться в жилетку, а просто выговориться… То я могу… Я всегда…
У меня сложилось впечатление, что она к чему-то ведет, вот только я понятия не имел, к чему именно. Услышав звяканье чашек на подносе, Джорджиана вздохнула с явным облегчением.
– А, вот и Дживс с чаем!
За короткий промежуток времени этот потрясающий тип успел еще и соорудить целую тарелку сандвичей с помидорами. Джорджиана, издав радостный вопль, набросилась на них.
– Если не ошибаюсь, ты знакома с лордом Этрингемом, – заметил я.
– О да! Удивительно разносторонний человек. Вуди меня просветил, и очень удачно, а то я Дживса хорошо помню по Лазурному берегу, могла и ляпнуть что-нибудь не вовремя. За обедом он был прекрасен!
– Да?
– Слышал бы ты, как он подкалывал старикашку Венаблза! Всякие вопросы задавал, о браминах и о касте воинов. А дядю Генри он совершенно обаял, я такого раньше просто никогда не видела!
– Вы слишком добры, мисс, – отозвался Дживс. – Несколько раз вы меня очень выручили, и я вам чрезвычайно благодарен.
Они еще долго восхищались друг другом, а я терпел, стиснув зубы. Наконец Джорджиана допила чай и сказала:
– Мне, наверное, пора. Вообще немного неловко сюда приходить, я думаю. Учитывая всякое разное.
– Где сегодня твой нареченный? – спросил я.
– Поехал в Борнмут. Со своей мамой и Амелией. Смотреть какие-то трамваи.
– Не жизнь, а вихрь развлечений у некоторых, ага? А тебя с собой не взяли?
– Меня-то? Нет, я в Мелбери-холле на роли Сони Ростовой.
Вновь прожурчал ручеек по струнам серебристой арфы.
По выражению тихого довольства на физиономии Дживса можно было догадаться, что речь идет о каком-то культурном явлении.
– Известная балерина? – спросил я.
– Нет, сэр. Мисс Мидоус говорит о персонаже романа «Война и мир». Сиротка-кузина, к которой судьба и автор оказались неблагосклонны.
– Понятно.
– Ну правда, я всегда считала, что Толстой к ней слишком суров! – воскликнула Джорджиана.
– Эпитет «пустоцвет», безусловно, чересчур немилосерден, – поддержал Дживс.
– Когда вы закончите свою ученую беседу, можно мы вернемся к делам насущным? – поинтересовался я.
– К каким это? – удивилась Джорджиана.
– Я напомню. Ты говорила, что мы имеем счастье тебя видеть благодаря трем причинам. Пока что назвала только две.
– Ах да! Берти, последний сандвич будешь? А, хорошо, спасибо. Очень вкусно, перца в самый раз. Так вот, я хотела сказать, что у Амелии с Вуди все очень прохладно. Я беспокоюсь. Она же его любит по-настоящему. Обидно, если со зла сама себе жизнь сломает. Вот я и подумала: может, у Дживса найдутся какие-нибудь светлые мысли по этому поводу?
– А, так ты приехала к лорду Этрингему? – Я не хотел, чтобы это прозвучало резко. Как-то само получилось.
Джорджиана вспыхнула.
– Нет, Берти, что ты! Просто времени совсем мало. Только до вечера воскресенья.
Я и сам слегка всполошился. Мы смотрели на Дживса снизу вверх, словно два посланца, явившихся за прорицанием к Дельфийскому оракулу.
Томительно тянулись мгновения, и наконец оракул отверз уста.
– Я как раз собирался обрисовать мистеру Вустеру возможный образ действий, когда… вы подъехали, мисс.
– Дживс, вы чудо!
Любительница Толстого по-детски захлопала в ладоши.
– Спасибо, мисс. План отчасти рискованный. Выражаясь жаргоном карточных игр, придется повысить ставки или, иначе говоря, поставить все на кон.
– К делу, Дживс!
– Прошу прощения, сэр. Мне пришло в голову, что для воплощения в жизнь вашего плана по развеиванию иллюзий мисс Хаквуд вам, сэр, необходимо присутствовать в Мелбери-холле, а лучше всего – там поселиться. Далее, такому родовитому джентльмену, как лорд Этрингем, необходим джентльмен-слуга. Если бы вы, сэр, взяли на себя эту роль, то смогли бы находиться в доме круглосуточно, оставаясь при этом практически невидимым для сэра Генри.
У меня отвисла челюсть. Говорить я не мог.
– Появляться на господской половине вам совсем не обязательно, разве что изредка наведываться в комнату к лорду Этрингему для правдоподобия. Заодно это даст возможность лишний раз посовещаться.
Джорджиана вскочила с места.
– Потрясающе, Дживс! Правда, Берти?
Ко мне наконец вернулся дар речи.
– Я же не справлюсь! Я даже яйцо не сумею сварить!
– Яйца варит кухарка, миссис Педжетт, – объявила Джорджиана. – Помоги тебе боже, если ты сунешься к плите!
– Речь не об этом. Я не умею гладить одежду, заваривать чай, смешивать коктейли…
– Берти, налить вино в бокал ты точно сумеешь. Я сама видела, как ты это делал. Получалось просто замечательно.
– Я наверняка себя выдам! Понятия не имею, как разговаривают между собой лакеи и судомойки. Меня тут же разоблачат! Я что-нибудь скажу не то и не так…
– Берти, посмотри на меня! – сказала Джорджиана.
Я посмотрел, хотя и знал, как рискую.
– Ты болтаешь чепуху, и не обижайся, но это просто снобство, – сказала Джорджиана. – Наверняка ты сумеешь остаться прям, служа при королях, идя с толпою, с ней не слиться[15]. Простой вежливости довольно. Вот Дживс и глазом не моргнул, когда ему прислуживали за столом. У него все получалось так естественно!
– Главная заповедь актерского мастерства, сэр: mutatis mutandis[16]. Можно даже сказать, что вам досталась более простая роль, ведь на вас никто не будет обращать пристального внимания.
– Берти, а какое имя ты возьмешь?
– Никакого я не собираюсь…
– Помнишь, есть такая игра: берешь свое второе имя, добавляешь название улицы, где живешь, и получается имя кинозвезды? У тебя какое получилось бы?
– Уилберфорс Беркли.
– Чудесно! Был бы любимец публики. А для слуги идеальная фамилия – Уилберфорс. Правда, Дживс?
Я еще минуты две героически сопротивлялся.
– Будьте добры, Уилберфорс, принесите мне виски с содовой! – говорила Джорджиана. – Поставьте вон там, Уилберфорс!
Она еще долго валяла дурака в том же духе.
– Я бы рад помочь, но мне это не по силам, и точка!
Тут Джорджиана взяла мою руку в свои. Сердце у меня и так то и дело давало перебои от этих долгих взглядов глаза в глаза, а тут оно начало выбивать дробь, вроде как барабаны в Конго, перед тем как плюхнуть миссионера в кипящий бульон.
– Ну пожалуйста, порадуй меня, Берти! – попросила Джорджиана, понизив голос на пол-октавы и сжимая мои пальцы. – Я тебе вечером полбутылочки принесу чего-нибудь хорошего. Можно встретиться около теннисного корта… Только ради Вуди с Амелией! В воскресенье вечером все закончится. Ну пожалуйста, пожалуйста!
Часть одежды перекочевала из моего чемодана в чемодан к Дживсу и наоборот. К Дживсу отправились костюм для тенниса, полотняная куртка и новенькие теннисные туфли (их было мучительно жаль), крахмальные рубашки и полдюжины запонок, выдержанных в цветах клуба «Трутни», – глядя на эту последнюю деталь туалета, Дживс чуть заметно поморщился. К моему багажу прибавились две пары брюк в полоску и неописуемо скучный темно-синий галстук.
Дживс выправил помятый задний бампер и сел за руль, надвинув на лоб твидовую охотничью кепку, а я нацепил его котелок. Учитывая, какой могучий мозг приходилось обычно вмещать этому головному убору, неудивительно, что мне он был заметно велик. Дживс напихал внутрь салфеток, прилепив их гуммиарабиком, чтобы шляпа не сползала мне на глаза.
Мы попрощались с коттеджем «Морская даль», и мотор, пару раз чихнув, заработал. Дживс водит машину значительно аккуратнее, чем Джорджиана, так что не страх за свою жизнь скрутил мне внутренности, когда за околицей деревушки показалась липовая аллея и в конце ее – туманные очертания Мелбери-холла.
– Что ж, снова ринемся, сэр, в пролом[17]?
Хоть раз в жизни не оставлю за ним последнее слово по части классиков!
