В тот солнечный день после бури, когда Ясуо вернулся с моря, его неожиданно навестила Тиёко. Она сказала, что ходила за покупками в поселок вместе с матерью, которая по оказии зашла к председателю артели. Тиёко тоже решила заглянуть в дом Ясуо, жившего по соседству. Юноша весьма загордился. Весь вечер он предавался раздумьям по поводу визита Тиёко. На следующий вечер после бани Ясуо шел по деревенской дороге, и ему в глаза бросились развешанные на стенах домов графики водозабора.
На острове не хватало питьевой воды. В прошлом году колодец стал пересыхать, и в деревне из-за воды не прекращались ссоры. У истоков небольшой горной речки, что бежала через всю деревню по ступеням вдоль вымощенной улицы, выкопали единственный колодец. Во время «сливовых дождей»[7] или после сильных ливней, когда речка стремительно наполняется мутными потоками, женщины затевают большую стирку. На берегу поднимается шумная болтовня и перебранка. Тут же снуют дети, пуская самодельные деревянные кораблики по течению, что в засушливый сезон не могло бы унести и щепочки. В верховьях речки бьют родники. Дождевые потоки стекают по горным склонам, собираются в маленькие пруды. Других источников воды на острове не было.
Еще раньше местная администрация постановила брать воду по очереди — при этом график передвигался каждую неделю. За водой обычно ходили женщины. Во всей деревне только смотритель маяка накапливал и отстаивал дождевую воду в цистернах. Если очередь выпадала на ночное время, то некоторым семьям воды порой не хватало, и приходилось довольствоваться скудными запасами. Только спустя несколько недель очередь выпадала им на утренние часы, когда колодец снова заполнялся водой.
Графики водозабора обычно развешивали в людной части деревни. В списке на два часа ночи стояла фамилия Мияда. Стало быть, сегодня дежурит Хацуэ.
Ясуо прищелкнул языком. «Будь сейчас сезон на осьминогов, поднялся бы в любую рань ради такого дела!» — подумал он. Но в это время промышляли каракатиц. На место промысла нужно было идти через пролив Ирако; чтобы оказаться там до рассвета, ловцам приходилось вставать в три часа утра. В это время вся деревня просыпалась в готовила завтрак. Некоторые семьи, легкие на подъем, вставали и того раньше. В их домах дымились печи, разносился запах стряпни.
Хацуэ еще рано было идти за водой. Ясуо поклялся себе, что овладеет девушкой до выхода в море. Увидев график, он задумал подстеречь Хацуэ. В тот вечер, когда возле бани Ясуо встретил Синдзи, его стала жечь такая ненависть, что он забыл даже о собственном достоинстве. Вернувшись домой, он заглянул в столовую. Отец и старший брат пили сакэ, слушая по радио какое-то заунывное повествование в стиле «нанивабуси». Зайдя к себе в комнату на втором этаже, Ясуо тотчас задымил сигарой.
Его мысли текли в одном направлении. Он думал, что Синдзи уже притронулся к Хацуэ, что он, вне всякого сомнения, уже не девственник. На собраниях молодежной лиги этот паренек всегда сидит тихоней; внимательно, с улыбкой выслушивает мнения других; по нему видно, что он наверняка познал женщину. Вот какой хитрец! В глазах Ясуо честный и прямодушный юноша выглядел осквернителем девушек.
В постели Ясуо пощипывал себя за бедра, чтобы не заснуть, хотя нужды в этом вовсе не было. Распаляя ненависть, ему не давала покоя одна мысль о том, что его опередили.
У Ясуо были наручные часы со светящимся циферблатом, которыми он любил прихвастнуть перед друзьями. В этот вечер он залез в постель в свитере и брюках. Часы тоже были на руке. Время от времени он прикладывал циферблат к уху или смотрел на светящиеся цифры. Кажется, он стал пользоваться у местных девушек успехом только из-за этих часов.
В час двадцать ночи он выскользнул из дому. Ночью шум волн слышался особенно отчетливо. Светила ясная луна. Деревня спала. У центральной дороги горели только два фонаря — один на пристани, другой у колодца на косогоре. Кроме рейсового катера, на пристани стояли рыбачьи суда. Мачты были недвижимы, ни в одном доме не горел свет. Крыши под толстой черепицей ночью выглядели пугающе; кроме них, в поселке имелись и оцинкованные крыши; некоторые дома покрывали тростником, и ночью они не казались такими страшными.
На ногах у Ясуо были кеды. Он быстро и бесшумно поднялся по вымощенной камнем дороге, вскоре миновал вишневую аллею на школьном дворе. Недавно здесь расширили стадион, а вокруг него посадили выкопанные в горах деревья. Один саженец сакуры повалило ветром, его черный ствол на краю песочницы освещала луна.
По каменной лестнице Ясуо поднялся вдоль реки, затем пошел на плеск источника. Свет фонаря очерчивал контуры колодца. В расщелине между поросшими мхом скалами стоял каменный резервуар. Он наполнялся чистой родниковой водой; переливаясь через гладкие мшистые края не стремительным потоком, а еле-еле, словно скудное подаяние, вода напоминала тонкий слой красивой прозрачной глазури. Где-то в роще прокричал филин. Ясуо притаился за фонарем. Из кустов, мелко-мелко хлопая крыльями, выпорхнула пичуга. Парень прислонился к толстому стволу вяза, не спуская глаз с циферблата.
Хацуэ появилась в начале третьего. Она шла через школьный двор, на плечах — коромысло с ведрами. Лунное сияние очерчивало ее фигуру. Несмотря на то что ходить за водой по ночам никому не доставляло радости, все выполняли свои обязанности сами. Хацуэ была выносливой девушкой — все-таки ныряльщица. По ее походке не скажешь, что ночная работа ей в тягость. Она легко поднималась по лестнице, весело размахивая пустыми ведрами, словно ребенок.
Наконец девушка дошла до источника и опустила на землю ведра. Ясуо не отваживался выйти из своего укрытия. Он решил подождать, пока Хацуэ наберет воды, и приготовился выскочить в удобный момент. Левой рукой он держался за высокую ветку, мышцы застыли от напряжения. Парень окаменел. Девушка шумно черпала воду большими, чуть покрасневшими от холода руками. В воображении Ясуо рисовал ее крепкое тело.
На запястье руки — той самой, которой он держался за ветку, — негромко и отчетливо тикали часы, предмет его гордости. Из дупла на ветке, где обосновалось осиное семейство, вылезли встревоженные осы. Самая отважная выбралась наружу, перелетела на часы и, боязливо ощупывая их, ползала по холодному и скользкому стеклу циферблата. Следом послышалось жужжание: выполз жук-носорог, ошеломленный возней. Вероятно, он принял осу за своего противника и, бросившись обороняться, вонзился в запястье парня.
Ясуо вскрикнул, и Хацуэ резко обернулась. Она не стала поднимать шум, проворно сняла с коромысла ведра и взяла его наперевес, наклонившись вперед. Ясуо появился перед девушкой. На его лице была наглая ухмылка. Не меняя позы, Хацуэ сделала шаг назад, затем еще один. Ясуо глупо рассмеялся, желая все превратить в шутку:
— Что, испугалась? Подумала, что это оборотень, да?
— Это ты, Ясуо, что ли? В чем дело?
— Хотел напугать тебя, вот и спрятался.
— И что это тебе взбрело в голову шляться в такую рань?
Девушка не осознавала собственного очарования. Если бы она хоть раз задумалась о своей привлекательности, то сразу поняла бы его намерения. Хацуэ и впрямь поверила, что Ясуо спрятался только для того, чтобы напугать ее. Вдруг он схватился одной рукой за коромысло, а другой — за ее правое запястье. Кожаная куртка на нем скрипела и потрескивала.
Кое-как к нему вернулось самообладание. Ясуо пристально посмотрел в глаза девушки, представляя, как поступил бы Синдзи в этой ситуации, если бы захотел овладеть ею.
— Ха-ха! Твоя тайна всем известна. Синдзи все рассказал.
У Хацуэ вспыхнули щеки, перехватило дыхание.
— Руки убери! И что же ты услышал от него?
— Ну, не прикидывайся! Всем известно, что ты крутишь с ним любовь. Он успел обскакать меня.
— Выдумки все это — ничего у нас не было!
— Да все об этом знают, не только я! Во время шторма вас видели в горах. Чем вы там занимались? Вот тем же и со мной займешься! Ведь тебе это не впервой! Не все ли равно с кем?
— Не надо, отпусти!
Хацуэ попыталась вырваться из его рук, но Ясуо вцепился в нее накрепко. Он понял, что если упустит ее, то она непременно пожалуется отцу. А если он овладеет ею, то она уж точно ничего не посмеет рассказать. Ясуо был охоч до чтения исповедей падших женщин, истории которых частенько публиковались в дешевых столичных журнальчиках. Ему было бы сладостно причинить боль, о которой девушка не могла бы никому рассказать.
Ясуо кое-как повалил девушку на землю рядом с родником. Во время этой возни опрокинулось ведро с водой. Свет уличного фонаря освещал лицо девушки, ноздри ее раздувались, глаза закатились, волосы намокли, губы дрожали. По подбородку у Ясуо потекла слюна. Он прижался лицом к щеке девушки, чувствуя, как под ним вздымается ее грудь. Все больше и больше его охватывала похоть.
