Самид Агаев - Правила одиночества

— Выпить хочешь?

— Послушайте, а вы случайно не алкоголик? — подозрительно спросила Маша.

— Не дерзи, — сказал Караев.

— А я не дерзю, то есть держу, дерзаю, как правильно? Я интересуюсь. Кроме шуток: по-моему, вы всегда пьете, при мне, во всяком случае.

— Ну, что же делать, — опрометчиво заметил Караев, — если мне, как только я тебя увижу, хочется выпить.

Сказал — и тут же пожалел об этом. Повисла пауза. Маша, державшая короля, поставила его на прежнее место.

— Послушайте, я знаю, что я некрасивая, но это не дает вам право меня оскорблять.

— Вообще-то я не собирался тебя оскорблять, просто неудачная фраза.

Маша посмотрела на него долгим взглядом, затем встала, пошла в прихожую, стала одеваться. Караев ей вслед бросил:

— Это скрытая цитата из Омара Хайяма, он сказал:

Так что каждый слышит то, что ему хочется услышать. Маша в нерешительности остановилась.

— Давай, поворачивай обратно, ты не права, я тебе уже все доказал.

Девушка повесила плащ обратно на вешалку, вернулась.

— Прямо у вас, как у Высоцкого: «Я тебе уже все доказал».

— У нас, как у Караева.

— В самомнении вам не откажешь. А вы даже не встали.

— А ты хотела, чтобы я побежал за тобой, стал уговаривать, да?

— Девушки любят, когда их уговаривают.

— Пить будешь? — спросил Караев.

— Вообще-то я не пью, — колеблясь, сказала Маша, — тем более самогон.

— Ты на этикетку посмотри, — предложил Караев, — читать умеешь, или у вас на экономическом только считать учат, ну?

Маша раздельно, по слогам произнесла:

— Си-ерр-а, голд.

— Ниже.

— Те-ки-ла, текила. А с виду — самогон, очень похожа по цвету.

— У меня есть два объяснения на этот счет.

— Ну, не такая уж я глупая, — иронически заметила девушка, — мне и одного хватит.

— …Во-первых, несмотря на все многообразие жизни, в природе существует всего-навсего семь цветов, во-вторых, в вашей деревне, видимо, окромя самогона отродясь ничего не пили, поэтому почем тебе знать.

Маша покачала головой.

— А вы злой, не упустите случая поддеть провинциальную девушку, и, между прочим, я не из деревни, к вашему сведению, а из города.

— Провинция — это не обязательно деревня, — сказал Караев, — я сам тоже провинциал, обидного в этом ничего нет, и вообще, мир держится на провинциалах. Однако прения затянулись, пить будешь?

— Нет, не буду, я не пью, тем более с работодателем.

— Это правильно, — согласился Караев, — мне надо брать с тебя пример, а то я пью с кем попало: с подчиненными, с ментами.

Он налил в рюмку текилу, насыпал соль на основание большого пальца, положил рядом дольку лимона. Маша, наблюдая за его приготовлениями, заметила:

— А чтобы вы не думали, что я ничего в этом не понимаю, знайте, что я все пробовала: и вино, и коньяк, и виски. И в ресторан меня часто приглашали, только я не ходила — знаю я, чем эти рестораны кончаются.

— Ну, это зависит от того, с кем ты идешь.

— Согласна. Вот только текилу я не пробовала, хотя слышала о ней много, модная выпивка… Так интересно вы делаете.

— Налить? — спросил Караев.

— Налейте, только символически, попробовать — больно вкусно у вас получается, — сдалась Маша.

Караев наполнил вторую рюмку, посолил ее большой палец, протянул дольку лимона.

— В общем-то ты права, — запоздало согласился Караев. — Это в самом деле самогон, только мексиканский, и гонят его из кактуса, смешно, да? Остапу и не снилось, — он взял рюмку, — значит так, надо выпить, понюхать лимон, слизнуть соль и съесть лимон. За что пьем?

Маша пожала плечами:

— А вы скажите тост, вы же южный человек, у вас тосты цветистые, длинные, красивые.

— За ацтеков, — сказал Караев и выпил.

— Ничего себе, длинный и цветистый, — насмешливо сказала Маша, — а еще южный человек.

Тост — понятие не ментальное, а географическое, — сказал Караев, — русские, пьющие на юге, тоже говорят долго и красиво, прибегают к притчам и к метафорам, а азербайджанец, пьющий в России, не должен испытывать терпение сотрапезников — побить могут. Хочешь, два анекдота расскажу?

— Целых два! А вы щедрый, ну расскажите.

— Мужики соображают на троих, водка у них есть, а из закуски только сухарик. Первый выпил со словами «Ну, будем», понюхал сухарик, передал второму, второй так же, а третий сказал тост и съел сухарик. «Слушай, — ему говорят, — мало того, что ты болтун, но ты еще и обжора».

— Смешно, — сказала Маша, — а второй?

— Хватит одного, я передумал, пей.

Маша выпила текилу, слизнула соль, съела лимон, сощурив от кислоты глаза.

— Вкусно, — наконец произнесла она, — не ожидала.

— Ты ходить собираешься? — спросил Караев.

— Разве мой ход? — удивилась Маша.

— Твой, ходи.

Маша сосредоточилась на шахматной доске.

— Давно хочу тебя спросить, — начал Караев, — почему ты приносишь с собой шерстяные носки?

— Я в них уборку делаю.

— Я это заметил, но зачем? Я всегда предлагаю тебе тапочки, ты отказываешься и натягиваешь свои нелепые, извини, носки.

— Ничего они не нелепые, я их сама вязала, мне так удобно, чистая шерсть, они меня заряжают энергетикой.

Послушай, ты так молода, — засмеялся Караев, — что тебе рано еще думать о зарядке, скорее тебе надо разряжаться. У нас в школе был один учитель, очень флегматичный человек, который, глядя, как мы скачем и толкаемся, всегда говорил, что в нас столько энергии, что если к нам подключиться, то можно будет осветить небольшой поселок. Кажется, тебе опять мат.

— О нет! — воскликнула девушка.

— О да, — уверил Караев.

— Где мат, я не вижу?

— Ну, конечно, глаза залила, где тебе видеть.

Маша двигала королем в разные стороны, пытаясь найти выход.

— Действительно, мат, — отчаянно сказала девушка, — нет, не верю, так нельзя, это нечестно, я этого не переживу!

— Хочешь, я тебя обматерю, чтобы ты поверила? — предложил Караев.

— Зачем это? — испугалась девушка.

— Ни зачем, игра слов, мат — мат, шутка.

— Ну и шутки у вас. Только все равно это нечестно.

— А что же здесь нечестного?

— Да вы меня заговорили своими разговорами, и я играла невнимательно. Вы мешали мне думать.

— А ты что, не можешь разговаривать и думать одновременно? — поинтересовался Караев.

— Нет, не могу, это вы у нас Цицерон, — в сердцах сказала Маша.

— Ты что имеешь в виду, мой ораторский дар?

— Нет, то, что вы говорите одно и думаете другое.

— Тогда, наверное, Юлий Цезарь, — предложил Караев, — правда, он еще читал и писал, кроме того, что говорил и думал. Спасибо, конечно, за комплимент, но все-таки мне до него далеко.

— Мне от этого не легче, черт знает что такое, даже настроение испортилось, — расстроилась Маша.

— А ты выпей с горя, сразу легче станет, — сказал Караев.

— А-а, наливайте, — махнула рукой девушка. Караев наполнил рюмки.

— Еще партию? Бог любит троицу.

— А я все равно не отыграюсь: даже если выиграю сейчас — будет два-один.

— Ну, до утра времени много, как знать?

— А мы до утра играть будем? Интересно.

— Это как игра пойдет.

— Да нет, мне пора в общежитие, хотя… Давайте еще одну партию.

— За Кецкоалтля, — сказал Караев, подняв рюмку.

— Господи, а это кто еще?

— Это все там же, в Мексике.

Маша протянула сжатый кулачок Караеву.

— Что?

— Соль, лимон, — приказала девушка.

Когда выпили, Караев попросил:

— Слушай, ты не могла бы говорить мне «ты», а то я себя чувствую как-то неловко.

— Мне неудобно, — призналась Маша, — вы меня старше, наверно, в два раза.

— Это делается просто: пьем на брудершафт и переходим на ты.

— Вы уверены?

— Ты не могла бы не употреблять эти словечки? Они меня нервируют.

— Какие словечки?

— Вы уверены, о нет, даже и не думайте…

— Какой же вы чувствительный! Хорошо, я постараюсь.

— Буду тебе признателен. Ну что, пьем на брудершафт?

— Как, опять пьем?

— С пустыми рюмками брудершафт не получится.

Караев вновь наполнил рюмки, они переплели руки, выпили и повторили обряд слизывания соли и поедания лимонных долек.

— Ну вот, — щурясь, сказал Караев, — теперь можешь говорить мне «ты».

— Кажется, там еще полагается целоваться, — неуверенно произнесла девушка.

— Ну вот, все знаешь, а изображаешь провинциалку.

— Я давеча в кино видела, — смущаясь, сказала девушка, — или вы не хотите, потому что я некрасивая?