Козырев выбежал на улицу – во дворе никого подозрительного не было – и направился к ближайшему телефону-автомату, моля Бога, чтоб в нем уцелела трубка и не был скручен диск. Повезло! Первым он набрал номер Рифата.
– Это я, – напряженно и почему-то чуть не шепотом произнес он в трубку, услыхав привычное ленивое «да-а?». – У тебя все в порядке?
– А у тебя что, нет? Мы же договорились.
– Ну я так, проверяю… – решил не тревожить зверя Петр. – Значит, до встречи.
– Ты эта, голову проверяй, а не меня, – посоветовал Рифат и бросил трубку.
Похоже, что с этой стороны угрозы нет. А что Баркова? Он набрал ее номер. У той было занято – тоже неплохой признак. Значит, она дома, а не где-нибудь в Бутырках. Наконец соединилось.
– Слушаю вас, – слабым голосом произнесла легендарная укротительница.
– Гаянэ Ашотовна, это я, Петр…
– А-а, Козырек. Спасибо, что позвонил, – чуть не плача, вдруг поблагодарила она, – поддержал в трудную минуту.
– Что случилось, Гаянэ Ашотовна?
– Умерла моя подруженька-а-а, – совсем раскисла богатырша, под взглядом которой цепенели хищники.
– Что, Багира сдохла? – вложил он максимум участия в вопрос о судьбе ненавистной ему тигрицы, старой, больной, но все-таки барковской любимицы, которая однажды чуть не придушила его своей мощной лапой.
– Вай! Как можешь такое говорить, а? – вдруг перешла от волнения на кавказский говор собеседница. – Яну Торопову убили! Нет больше нашей Яночки. Одна я осталась на белом свете.
– Как – убили? – ошеломленно спросил Петр. – Когда?
– Вчера дома застрелили, прямо у дверей. Видно, кто-то из знакомых – она же такая осторожная была: даже почтальонам с пенсией не открывала!
– А как вы узнали? Вроде по радио не объявляли.
– Ишь, чего захотел! Гласность – она не для всех и не про всех. Кто же станет такое по радио говорить – это же тайна следствия. Завтра, небось, сообщат, что скоропостижно скончалась наша звезда балета, – всхлипнула Гаянэ Ашотовна. – Из милиции ко мне приходили – вот как я узнала. Про тебя, кстати, спрашивали, был ли ты с ней знаком. А я говорю: откуда, мол? Он же у нас по другому жанру проходит. И возраста другого, хоть и шалила она до последних дней, царствие ей небесное… Ты же с ней ничего общего не имел, а? Не предал меня?
– Господь с вами, Гаянэ Ашотовна! Как можно?
– Верю, верю… Вот так, одна я осталась. Последняя из могикан. Ладно, Козырек, ты чего звонил-то?
– Я хотел узнать: репетиции не будет на этой неделе?
– Какая репетиция, когда такое дело? Мне же к похоронам готовиться надо, а портниха моя на юга уехала: что делать – ума не приложу… Отдыхай пока со своим Шефом…
Как ни странно, но после получения печального известия Козырев отошел от автомата, чуть не пританцовывая от радости: все встало на свои места! Значит, все, в чем его могли подозревать, так это только в причастности к смерти Тороповой. Он понимал, что для подозрений у гэбэшников могли быть основания: он-таки «изменил» своей хозяйке и прокрутил с ее подружкой пару делец, что оставалось их с Яночкой (как требовала себя называть молодящаяся любительница камушков) тайной, и даже вышел через нее на самого Рифата Залимханова – человека, втянувшего его в большой теневой бизнес. Так он попал в ее деловую записную книжку, по которой, видимо, и шмонали всех указанных в ней. Это было как гора с плеч. Значит, дела на него нет, но есть некто, кто нашел его тайник и решил не трогать его, Петра, до поры до времени. Почему? Наверно, этот некто будет ждать более подходящего момента. Он словно бы положил свою информацию в банк, в котором нарастут проценты, и явится он за «вкладом» в самый неожиданный момент…
Козырев вбежал квартиру, тщательно запер двери и приступил к подготовке товара к сдаче заказчику. Он вытащил из-под духовки плиты старую алюминиевую сковороду, на которой Тамара, большая любительница чем-нибудь похрустеть, жарила сухарики из черного хлеба и семечки. Видела бы она, какое кощунство совершает муж в ее отсутствие! Он поставил сковороду на огонь и налил в нее вместо масла… бензин из небольшой канистрочки, хранящейся в шкафу за туалетом – супер-НЗ называл он ее. Потом прошел в ванную, снял свой зеркальный тайник со стены и, выковырнув все двадцать камушков из пластилина, бросил их на сковороду. После пары минут помешивания бриллианты освободились от липкой массы и стали негромко царапать дно сковородки, скрываясь под помутневшим раствором. Откинув их над раковиной через дуршлаг, словно отваренный рис, Козырев промыл заблестевшие камушки струей горячей воды, ополоснул сковородку и насухо протер ее куском туалетной бумаги. Потом снова плеснул туда немного бензина, положил бриллианты, вынес в лоджию, поставил на кафельный пол и бросил в сковородку горящую спичку. Мгновенная вспышка перешла в быстрое ровное горение, после чего на сухом днище сковороды в лучах солнца вовсе уж сумасшедшим блеском засверкали двадцать камней чистой воды. Это нашло свое подтверждение в том, что они просто исчезли из вида, когда Петр принес из холодильника полупустую пластиковую бутылку минералки и аккуратно ссыпал в нее камушки. Все! Теперь можно было смело ехать на встречу. Почти смело, потому что неизвестно, насколько окажется безопасной дорога и сама встреча – вдруг их с Рифатом пасут.
Но все обошлось благополучно. Козырев вышел во двор, сел за руль, небрежно бросив бутылку на заднее сиденье «ауди», завел мотор, выехал на улицу и резко остановился метров через пятьдесят. Никакая машина не выехала тут же со двора и не дернулась следом от тротуара. Тогда он, успокоенный, помчался в сторону Сокольников, где была назначена встреча. В районе трех вокзалов Козырев все же решил подстраховаться и, припарковавшись у Казанского, пробежал под путями по пустынному тоннелю и выскочил на Новорязанскую улицу, где тут же схватил такси и продолжил путь. Это было необходимо, потому что его приметный «ауди» мог быть легко засечен любым гаишником. Выйдя у парка, Петр дошел до фонтана и стал не спеша прогуливаться вокруг него, с удовольствием ощущая, как прохладная водяная пыль садится на его разгоряченное от волнения лицо, и время от времени отпивая из бутылки минералку.
Вот и Рифат! На их встречи он всегда приходил один, без телохранителей. Для начала они прошли мимо друг на друга, глядя по сторонам: не рванулся ли к ним кто-нибудь со скамеек. Все оставались на местах. На втором круге Рифат негромко назвал номер выставочного павильона, у которого им предстояло встретиться. Они направились туда разными аллеями, внимательно присматриваясь к окружающим, и, наконец, сошлись на пустынной автостоянке у четвертого павильона. Все эти шпионские уловки были оправданы, потому что в руках у каждого был груз, тянущий на десятки тысяч долларов и на десятки же лет отсидки, если не хуже.
Рифат был одним из братьев-близнецов Залимхановых – известных в родной Чечне чемпионов республики по вольной борьбе. В России же они слыли изобретательными жуликами от спорта, которых в свое время дисквалифицировали за обман. Они были настолько похожи – вплоть до мельчайшего бугорка накачанных мышц, – что ухитрились вдвоем бороться на чемпионате по очереди, сберегая силы одного из них, Заура, заявленного на соревнования. Конечно же крепким и предприимчивым молодцам тут же нашлось место в криминальных чеченских кругах. За пару лет они успели стать признанными авторитетами и были направлены в московскую диаспору, прибиравшую к рукам центр и район ВДНХ. По слухам, именно на их совести была перестрелка в районе станции метро «Академическая» и повешенная несчастная путана из гостиницы «Космос». Чуть позже, к началу вывода советских войск из Афганистана, когда озверевшие от войны и боявшиеся нищенской жизни на гражданке солдаты и офицеры потянулись на родину, провозя кто как мог взрывчатку и наркотики, братья на время расстались: Заур уехал в Среднюю Азию на сбор «урожая», а Рифат остался в Москве для его «обмолота». Через их волосатые мускулистые руки прошла львиная доля ядреной «иранской» травы и кустарного афганского «герыча», который их земляки, окончившие московские химфаки, перегоняли в первосортный продукт. Братья богатели, постепенно расширяя сферу своей деятельности и превращая ненадежные деревянные рубли в доллары, стальных коней Волжского и германских заводов, золотые цепи и каменные дома на родине и под Москвой. Но особенно любили они вкладывать их в нетленные драгоценные камни – бриллианты. Так Рифат вышел на весьма уважаемую даму, занимающуюся камушками уже не первый десяток лет, – Яну Торопову.
Она болела ими. Как бывают камни в желчном пузыре, так они были у Яны Борисовны в… сердце. Она заболела ими еще в юные годы, когда влюбленный в начинающую приму балета генерал украсил ее тонкие пальчики, точеную шейку и просвечивающие в лучах софитов розовые ушки гарнитуром, вывезенным из покоренной Германии и принадлежащим, по слухам, самой фрау Геббельс. Так Яна стала самой бриллиантизированной дамой Москвы. Потом за ней бурно ухаживал второй секретарь Якутского обкома, что тоже несколько утяжелило ее стройное тело. Потом, по слухам, за одну ночь с известным вором в законе она получила в подарок бриллиантовую брошь, которую носила когда-то сама фрейлина Вырубова. Дальше – больше: как деньги – к деньгам, так и камни – к камням. Пришло время, когда стареющая балерина уже не могла часто выезжать за границу, реже стала получать в дирекции конверты с премиями. Настала пора расставаться со своими сокровищами. Не сидеть же на жидких супчиках наряженной, как рождественская елка! Но и продавать свои сокровища в скупке по цене золотого лома она не собиралась. Нашлись достойные покупательницы – две-три жены больших начальников, знаменитая киноактриса, звезда цирка Баркова, еще несколько дам, чьи мужья руководили небольшими трикотажными фабричками в Прибалтике или заготовкой фруктов на Кавказе. Вскоре оказалось, что мадам Торопова может выгодно продать не только свои камушки, но и те, от которых хотели бы избавиться дамы из ее окружения. На них тут же находились новые покупатели, которые, чуть переплатив, позволяли Яночке не только безбедно существовать, но и откладывать приличные средства на черный день. Надо заметить, что одной из первых клиенток нелегального ювелирного салона стала дочь всевластного генсека, которая обожала драгоценности. Именно ее абажуроподобное розовое платье украсила на одном из новогодних балов брошь Вырубовой. Дамы подружились настолько, что дочь Самого, под руководством которого страна строила свое светлое будущее, первой узнавая о грядущих повышениях цен на бриллианты, бежала скупать их в спецсекциях и прихватывала с собой в качестве эксперта Яночку. Так что денежки, отложенные на черный день, превращались в камушки, а через некоторое время снова в денежки, но уже вдвое большие. Подпитывался бизнес Тороповой еще и дефицитнейшими заграничными камнями изысканной огранки, провозимыми каким-то непостижимым образом через таможню знаменитой укротительницей.
