Взяв две розы, она вернулась, и присев на тахту, стала обрывать лепестки на одной из них, осыпая ими своего умопомрачительного принца.
Михаил подхватил второю розу и стал делать то же самое.
— Поразительно, — прошептал он, — как мы всё время звучим в унисон. — Я ведь сам только — только подумал о цветах на постели, а ты…
— Вот такая я девушка, — произнесла самодовольно Лариса, комфортно устраиваясь на шелковых подушках и подставляя свое тело дождю из алых лепестков и поцелуев.
Михаил растер на ее плече сразу несколько лепестков, которые тут же заполнили воздушное пространство ароматом свежевыжатого розового масла.
— Ты просто какой-то уникальный музыкальный инструмент…
— Интересно, какой? — томно и кокетливо спросила Лариса.
Михаил лишь на секунду замолчал.
— Ты — скрипка, какая-то невозможно изящная скрипочка…
— Ну, меньше, чем на Страдивари, я не согласна.
— Ты больше, потому что ты — бесценна…
И про себя Лариса подумала: «Это надо же, какие сравнения находит, как плетет ажур словесов… Это ж как выдержать то ли такую муку… то ли такую радость. Какое счастье на меня свалилось».
А вслух, вся томная такая, сказала, как бы, между прочим:
— Скрипочка, на которой ты бы хотел играть свои прелюдии и фуги?
— Лорик, ты прелесть! — захлебнулся в восторге Михаил. — Как думаешь, сегодняшнюю прелюдию мы уже отыграли? — спросил мужчина с надеждой в голосе и заглядывая предмету своего обожания в глаза.
«Он еще спрашивает! — сомкнув веки и блаженствуя от не встречавшейся ей доселе мужской тактичности, подумала женщина. — Но, ведь, нельзя же сейчас так просто взять и примитивно брякнуть „да“! И попросить его перейти к апофеозу. Ведь сегодня явно не ее соло. Хотя, явно праздник души и именины сердца. А может, и именины тела? Если такое, вообще, бывает. По-моему, бывает», — такие мысли роились в чуть затуманенном сознании Ларисы.
Но вслух она ответила по-женски хитро и комплиментарно, оставляя последнее слово за «солистом».
— А я больше всего боялась, чтобы моя скрипочка не детонировала и не звучала в диссонансе рядом с таким виртуозом, — сказала Лариса, вдруг поняв, что, пожалуй, выдала уже все, известные ей, музыкальные термины за сегодняшний вечер.
При этих словах женщина красиво и безвольно откинула на подушки свои руки, зная, что при последующем его поцелуе или комплименте, она крепко сожмет его в своих объятиях и… уже не отпустит. Ни за что. Должен же он, наконец, понять, такой отзывчивый и чуткий.
— Какие диссонансы, когда весь вечер я утопаю в роскоши гармонии, царица…
И моментально две маленьких, но цепких женских ручки сомкнулись за его спиной, и нежный голос тихо прошептал всего одно лишь слово: «Мишель…»
Но как прошептал,… Кто б не уловил в его отзвуке призыва. А тем более, такой весь «в унисон» Мишель, которому этот призыв и предназначался.
«Вот она, вот она радость, ну, наконец-то, дождалась, чего желать-то больше!» — с замиранием восторга подумала Лариса, утопая в объятиях Михаила.
Прикрывая глаза, она периферийным зрением выхватила бутылку шампанского, стоявшую на столе рядом с фруктами и цветами. И вспомнила вдруг, как осознанно мечтала об этом напитке весь вечер. И в ней «взыграло ретивое». Хочу шампанского! Хочу напиток всех влюбленных! Хочу, чтоб еще больше кружилась голова! Ну, как же без живительной амброзии в такой момент-то?
На миг показалось, что внутренний голос иронично шепнул ей: «Всё тебе, Ларка, мало. Мед, так еще и ложкой. Ну-ну…»
Конечно, показалось. Или просто коньяк еще не до конца выветрился. И она произнесла тихонько: «Мишель, так пить хочется».
И дальше, чуть капризно скривив ротик, она сказала:
— Что ж про шампанское мы забыли… Оно у нас не испарилось случайно?
— Извини, это моя вина, — спохватился Михаил, — я совсем голову потерял и без этого напитка…
Он немного повозился с бутылкой. Пробка выстрелила, но не сильно. Шампанское почти не пролилось. Мужчина поставил бутылку темно-зеленого цвета на тумбочку рядом с тахтой. Затем разлил шипучий золотистый напиток по бокалам.
— Прошу, богиня, — Михаил протянул красивый, удлиненной формы бокал Ларисе и взял свой.
Соприкоснувшись, стекло радостно зазвенело.
Лариса с жадностью заглотила сразу половину бокала.
— Кисленькое, — слегка сморщила она носик.
— Ну, так ведь это «брют» — высший пилотаж. А ты любишь сладенькое? — галантно поинтересовался кавалер.
— Да, — томно сказала женщина, — полусухое или полусладкое.
— Теперь буду знать, — сказал Михаил. — Просто я заказал лучшее. То, что признано лучшим во всем мире. И у нас, кстати, тоже. У всех гурманов и эстетов, так сказать. Ну, можно и подсластить…
Михаил отставил свой бокал с шампанским на тумбочку, которое он лишь пригубил, и взял вазочку с пирожными.
Лариса с жадностью схватила эклер и попросила:
— А можно еще добавочку того, что только для избранных… эстетов, — и протянула свой пустой бокал.
Михаил наполнил женщине фужер, и она отхлебнула из него радостно, уже не чокаясь.
А мужчина взял в руки бутылку и стал медленно читать: «Советское шампанское. АБРАУ-ДЮРСО. Белое. Брют».
— А бывает еще брют-«экстра», — мечтательно произнес Михаил.
— Это как?
— Еще суше, еще кислее…
«Да уж куда кислее», — поморщилась в душе Лариса, доедая пирожное, но отмечая, в то же время, приятное головокружение и необычайную легкость во всем теле.
Женщина поставила пустой бокал рядом с тахтой.
— Ой, у меня такое чувство, что я сейчас воспарю в воздушное пространство, — сказала она вдруг, — я как будто пребываю в невесомости…
— тогда я срочно превращаюсь в эльфа, — сказал Михаил и обнял Ларису, — воспаряем вместе…
— Мишель, по-моему, я опьянела от твоего шампанского. Я куда-то лечу… Ой, или падаю…
— Так падаешь или летишь? — засмеялся мужчина. — Я, ведь, весь вечер только и мечтал об этом — подпоить наивную девушку, чтобы воспользоваться моментом, — радостно сказал Михаил, понимая, что шампанское внесло свою новую веселую волну в их отношения, — зря я, что ли мерзавчик…
— Ты… ты, — захлебываясь в словах, — зашептала Лариса, — не мерзавчик. Ты — мечта, сказка… Ты — принц на белом коне… Ты не можешь быть грубым, бестактным.
Тут Лариса всхлипнула, и глаза ее увлажнились.
— Ах, Мишель, Мишель, — Лариса склонила голову к нему на плечо, — такой мужчина, как ты, должен быть… первым, — и заплакала, растирая на лице слезы.
К счастью, без темных разводов туши. Тушь была качественная. Французская.
(Первый звоночек прозвенел: лично сама Лариса презирала баб, которые, вот так наклюкавшись, плачутся «в жилетку» мужику, да еще в самый неподходящий для этого момент. Но она этот звоночек не услышала).
— Лорик, ну, Лорик, — нежно поцеловал ее Михаил. — Мы — взрослые люди, которые встретились на середине жизненного пути. Но, даже если мы не можем уже повлиять на свой старт, то мы в силах изменить наш финиш…
— Да? — радостно встрепенулась Лариса. — Как ты хорошо сказал. Сам придумал?
— Нет, это афоризм такой.
— А… Я тоже люблю афоризмы. Особенно, одной польской писательницы — Магдалены Самозванец. Обалденная тетка. В смысле — афоризмы. Вот, послушай…
Лариса лишь на секунду призадумалась.
— «Каждый мужчина мечтает содержать женщину на ее средства».
Михаил улыбнулся: «Это замечание не ко мне. Я не альфонс».
Лариса продолжила:
— «В любви невозможно отличить победу от капитуляции».
— О, какая наблюдательная писательница, — наверное, много раз капитулировала в своей жизни, — не удержался от шутливого комментария мужчина.
Лариса погрозила ему пальцем и продолжила, легко припоминая то, что она знала давно и наизусть.
— «Будь адвокатом мужа, а не следователем его».
— «Нет загадочных женщин, а есть недогадливые мужчины».
— Про адвоката мне, ну, очень понравилось, — засмеялся мужчина. — А вот насчет загадочных женщин я не согласен, — и он нежно сгреб в охапку объятий Ларису. — Ты для меня — одна сплошная тайна, начиная с первого дня знакомства и заканчивая вот этими волнительными пятнышками на плече. Понимаешь?
Он разомкнул руки, отпуская Ларису, которая лежала на спине. Сам сел рядом, любуясь ею.
— Кто мы и что мы в этом мире? — сказал музыкант задумчиво. — Кем были в прошлой жизни, кем станем в будущей?
— Ты искренне веришь в это? — тихо спросила журналистка.
— Конечно, — отозвался Михаил. — Я столько литературы прочитал на эту тему в заграничных библиотеках. А во что верить? — он грустно усмехнулся, — неужели в построение коммунизма в отдельно взятой стране?
— Скажи, что ж ты такое во мне особенное почувствовал? — спросила она с любопытством.
