Ручка
При подготовке к одной из сделок произошёл курьёзный случай. Лара собиралась на встречу с начальниками нефтяных компаний Нижневартовска. Она хмуро рассматривала себя перед зеркалом. Нет, даже в деловой блузке и со строгой причёской она не выглядела солидно. Ей было всего двадцать лет. Она выглядела как… маленькая девочка. Её не будут воспринимать серьёзно, думала Лара, даже если она начнёт им рассказывать про ремённые и редукторно-карданные приводы да электро– и гидротурбины.
На глаза ей попалась дядина золотая ручка. Дорогая. Красивая. Лара тут же засунула ручку в накладной грудной карман блузки. «Да, – подумала она, – вот с такой ручкой в накладном кармане я выгляжу намного солиднее и по-деловому».
Вошёл дядя Костя.
– Как это ты здорово придумала с ручкой! – сказал он. – Всё внимание теперь приковано к твоей груди, там будут одни мужчины, они все будут смотреть только на твою грудь, мысли у них будут путаться, они подпишут всё, что ты им скажешь.
– Дядя Костя! – в отчаянии вскрикнула Лара. – Я ручку взяла, чтобы выглядеть более по-деловому, а не сексуальнее!
А про себя подумала: как по-разному могут смотреть два человека на одно и то же, даже если эти люди близкие родственники и хорошо знают друг друга.
«Ты опять поедешь к своему уголовнику? Если ты поедешь к своему уголовнику, нам придётся расстаться. Я не могу держать в деле людей, связанных с уголовниками». Он не понимал, что Паша был не просто «воровская романтика», он был подтверждением легенды. Легенды очень удобной и действенной, позволявшей ей входить туда, куда не так-то легко было проникнуть. Дядя не знал, насколько всё это было серьёзно. Если б знал, он убил бы её кураторов.
Им пришлось расстаться.
Так и скитались они по России, в поисках смысла жизни и счастья. В перерывах хоронили товарищей. Сколько раз приходилось выкарабкиваться из вечной мерзлоты Нижневартовска, с обожжённым морозом лицом… Сколько раз уходить от пули, ножа…
Лара жила ожиданием. Ожиданием праздника. Вот-вот должен был выйти – ОН. Нарядилась не по-декабрьскому: короткая юбка, тонкие чулки, сапожки на каблуке. Встречали с друзьями и цветами. Ехали от «Шанхая» до города Е с распахнутыми окнами. Орали на всю трассу, обжигая лёгкие морозным воздухом. Счастли-и-и-ивые-е-е-е! Вот она – СВОБОДА!
А потом начались будни. Совсем не так, как она представляла. Мороз и серость. Он постоянно куда-то уходил… в неизвестность. Было тревожно. Говорил, что к старым делам не вернётся, но и жить как все, не «по понятиям» он тоже не мог. Успокаивала его мама, пожилая мудрая евреечка.
Мама, Зоя Ефимовна, была очень добра к ней, вопреки всем стереотипам о свекрови. Кажется, только она одна понимала, что с Ларой что-то неладное, и не позволяла ей ничего делать по дому, всё время велела отдыхать, пыталась чем-нибудь накормить и вязала ей гетры, чтобы у Лары не мёрзли ноги. Возможно, она просто хотела иметь внуков и берегла её. Так ласково и по-доброму к ней не относилась даже собственная мама.
Они жили в красивом особняке, бывшей усадьбе какого-то помещика, на Плотинке. Им принадлежали две комнаты и гостиная. Усадьба была поделена на квартиры. В ней были большие узорные потолки и старинные своды.
Она стеснялась заниматься сексом в доме родителей мужа, зная, что в соседней комнате находится его мама. Но Паша был очень страстным. Она любила его нежные руки и губы. Лара ложилась на живот, чтобы он не видел её торчащие кости, и он осторожно входил сзади, бережно подкладывая подушки под её бёдра. И пока он был там, внутри, жизнь наполнялась каким-то смыслом, гармонией, умиротворением.
«Вот родишь мне Сарочку», – говорил Паша, нежно гладя её по животу. Он любил детей. И он очень хотел детей. А она боялась сказать ему, что её организм истощён, что у неё уже давно нет месячных. Боялась испортить сказку. Иногда он пристально смотрел на неё:
– Ты пользуешься контрацептивами?
– Нет.
– Смотри, найду – убью.
Много всякого случилось в этой сказке. Было грустное, было весёлое, было смешное и доброе. И было страшное.
Ларе приходилось часто отлучаться, почти каждый день.
– Куда ты всё время уходишь?
– Ищу работу, – лукавила она.
– Часами?!
Ларе было тяжело. Тяжело врать любимому. Она нервничала, худела и однажды уже не смогла встать с постели. «Спортом надо заниматься», – сказал Паша и ушёл.
Приходили друзья. Отпаивали куриным бульоном. Была анорексия. К врачам не поехали – незачем лишний раз светиться.
– Тебе надо исчезнуть, подумай куда, – сказали ей.
– Может, в Польшу? У меня там родственники.
– Хорошо, мы обсудим.
– А как же семья? Близкие? Моё исчезновение будет…
– О родственниках не беспокойся, мы позаботимся. (К слову сказать, они сдержали обещание.)
– А может… с НИМ? В Германию? У него там дядя. ОН давно хотел…
– Ты же знаешь, он невыездной, за ним ещё по старым делам… В общем, он для тебя пройденный этап.
«По этапу, по этапу, по пройденному этапу…» – выла за окном метель…
Потянулась скучная вереница дней ожидания…
Произошло всё быстро: однажды пришла какая-то женщина и принесла билеты на самолёт. В далёкую солнечную страну и с адресом «наших зарубежных друзей, которые поддержат первое время».
Страх неизвестности… Ей ещё никогда не было так страшно, даже среди бандитов. Начиналась новая эра.
Прощай, Паша, прощай, юность, прощай, надрывный гитарный стон:
Белая берёза, я тебя люблю,
Протяни мне ветку свою тонкую.
Без любви, без ласки пропадаю я,
Белая берёза, ты любовь моя…
Больше они не встречались.
Забегая вперёд.
«Лорик, у тебя ВСЕГДА из крайности в крайность», – часто говорили ей девчонки из театра. «Да, – думала она, глядя в окно. – Сначала театр, потом бандиты. Первый муж еврей, второй – араб. Такое могло случиться только со мной и ни с кем больше».
…Мухаммед был удобен тем, что не задавал лишних вопросов. За год четырежды она пыталась покончить с собой. Внутри была пустота, и жить не хотелось. И четырежды он вытягивал её с того света. Мухаммед был врачом.
…По прилёте в Египет её задержали спецслужбы Каира. Ей было предъявлено обвинение в шпионаже на Израиль. Почему-то её это не удивило.
* * *
Муж любил водить её по ночным клубам, хотя ей это никогда не нравилось. Ему было приятно, что самая эффектная женщина вечеринки находится рядом с ним. Ей хотелось сделать приятное мужу, и она шла. Чаще всего они ходили в привилегированный клуб Абу-Даби, который любили местные. Там всегда на сцене танцевали красивые девочки из Ливана.
Вот и в тот вечер там были четыре девочки, но одна была особенно хороша, в ослепительно-ярком коротком оранжевом платье, ладно сидевшем на её точёной фигурке. Она была выше всех и как бы крупнее. Но она не просто танцевала, она пропускала музыку через себя. Она растворялась в музыке. Глядя на неё, Лара почувствовала, как могут чувствовать только женщины, что у неё тоже какая-то своя, невысказанная трагедия, какая-то сжигающая внутренняя боль, разъедающая изнутри. Ливанка напоминала ей Юлию.
И тут Лару прорвало. Она сама не поняла, что случилось. Она подошла к музыкантам и попросила поставить самую знойную ламбаду. Эту ламбаду она танцевала только с Юлькой. А сейчас её прорвало, и ливанку, похоже, тоже. Их обоих накрыло. И вдвоём они закатили откровенное лесбо. Прямо на сцене. И в этом танце была такая невысказанная боль… за всех. За девчонок, которых пришлось оставить, за Пырлика, за Аркашу, за Пашу… За то, что не дали долюбить, доцеловать… В этом танце была такая горечь, такая боль, такой крик раненой птицы… У ливанки, похоже, было то же самое внутри, и они поняли друг друга с одного взгляда, хотя виделись впервые.
Зал гудел. Вызвали наряд полиции. Некоторых арабов пришлось выносить. Буквально. Так они и продолжали танцевать, оцепленные полицейскими. И, видимо, от них исходил такой мощнейший заряд энергетики, что никто даже не попытался остановить это безумие.
Отравляющий газ. – Ред.
«Я игривая девочка. Я девочка для игры. Возьми меня. Войди в меня».
Имеется в виду украшение.
