Зрители уже начали терять терпение, заскрипели стульями.
— Я охотник! — вдруг сказал Урэвтэгин и замолк.
— Знаем! — отозвался кто-то из зала, и этот ответ послужил подмогой Урэвтэгину.
Он разыскал глазами неожиданного собеседника и, обращаясь как бы к нему одному, заговорил:
— Мы здесь говорим — тридцать лет нашему Чукотскому округу. Это очень молодой возраст. Не о каждом тридцатилетнем человеке говорят столько, сколько мы уже сказали сегодня. Но за эти годы сделано столько, что мы имеем право гордиться. Верно я говорю?
— Верно! — на этот раз поддакнул весь переполненный клуб.
Урэвтэгин беседовал с залом, как будто это был один человек. Он рассказывал о своём охотничьем участке на острове Врангеля, о людях своего колхоза.
— Теперь на Чукотке затевают новое дело, — продолжал он, — зверофермы. Конечно, до того времени, когда охотник будет не нужен, ещё далеко, но звероферма дело очень хорошее. Это я вам говорю, Урэвтэгин. Вот сидит среди вас человек. Его зовут Иван Тыплилык. Еще десяти дней не прошло, как он впервые увидел голубого песца, а как загорелся! Есть люди, у которых нелегко вытащить из их кармана копейку на общественное дело. А он, не раздумывая, на личные деньги купил сто килограммов оленьего мяса для голубых песцов, которым угрожал голод!
Тыплилык чувствовал себя так, будто его голым посадили на лед. Он ёрзал на стуле, но спрятаться от множества любопытных глаз не было никакой возможности. А Урэвтэгин продолжал говорить о нем и даже рассказал, как Тыплилык принёс в номер больного песца.
— Тыплилыку исполнилось сегодня тридцать лет! Он настоящий ровесник нашего округа. Давайте, товарищи, и мы его поздравим!
Что тут началось! Чтобы лучше видеть именинника, люди вставали и поворачивались к нему, продолжая хлопать в ладоши. Тыплилык в смущении опустил глаза и изучал носки сапог из какой-то пьесы.
Когда шум приутих, Беркут объявил, что после короткого перерыва начнётся концерт.
Люди вышли в холодный коридор покурить.
— Ну, какую речь я сказал? — самодовольно спросил Урэвтэгин, пробравшись к Тыплилыку.
— Бесстыдную.
— Да что ты!
— Зачем ты меня приплёл? Разве я тебя просил об этом? Я не знал, куда деться от стыда. Люди позабыли о празднике, смотрели только на меня… Это… Это политически неправильно!
Тыплилык волновался, с трудом подбирая слова.
— Ладно, не обижайся, — миролюбиво сказал Урэвтэгин. — Пойдём лучше туда, за сцену. Там есть маленький буфет для президиума.
— Никуда я не пойду! — сердито отрезал Тыплилык. — Меня не выбирали в президиум.
На этот раз он решил держаться твёрдо. Жена иногда упрекала его в недостатке воли, и он втайне страдал от этих упрёков.
— Жаль, — значительно произнес Урэвтэгин. — А Беркут хотел с тобой насчет песцового корма потолковать.
Тыплилык вцепился в рукав охотника.
— Что ты говоришь? Пошли к нему!
За сценой находилась комната, разделённая занавесью на две половинки. В одной готовились участники концерта, а в другой помещался небольшой буфет.
— Привет имениннику! — громко сказал комсомольский работник Богомазов и протянул наполненную рюмку.
Тыплилык понюхал — это был коньяк. Он выпил и пошёл разыскивать Беркута.
— Вот я, — храбро сказал Тыплилык, подбодрённый рюмкой коньяку. — Как насчёт корма?
— Дорогой именинник, — строго сказал Беркут, — если бы не праздник и не ваш день рождения, я бы крепко поругался с вами. Многих оставили без мяса на праздник. Теперь ни на складе, ни в магазине оленины нет. Придётся посылать в такую пургу трактор в стадо. Сколько вам нужно корма?
— На всякий случай ещё килограмм сто, — быстро подсчитал в уме Тыплилык.
— Хорошо, — ответил Беркут.
Концерт Тыплилык смотрел с большим удовольствием. У него было настоящее праздничное настроение. Сначала выступали артисты Магаданского театра, а потом участники художественной самодеятельности.
Лучше всех плясал продавец магазина. Он бил себя по коленям, по груди и даже шлёпал ладонями по полу перед собой.
— "Цыганочка", — с видом знатока объявил Урэвтэгин.
С концерта возвращались в кромешной тьме. Урэвтэгин уверенно шёл впереди и всю дорогу сравнивал выступление профессиональных артистов и участников художественной самодеятельности.
Раздевшись в номере, охотник водрузил на стол две бутылки — коньяку и шампанского.
— Сейчас мы отметим твой день рождения, — сказал он Тыплилыку.
— Сколько раз можно отмечать? — взмолился Тыплилык.
— В тесном дружеском кругу, — успокоил его Цой, неся стакан и стопку для бритья.
Не успели сесть за стол, как пришли лётчики. Они преподнесли значок, изображающий реактивный самолёт.
— Это вам, Тыплилык, — сказал командир Сотник. — От наших экипажей.
Он хотел прикрепить значок ему на грудь, но Тыплилык отвёл его руку.
— Это куртка из пьесы "Иркутская история". А дома у меня есть хороший костюм. Тёмно-синий.
— Надо выпить! — сказал Урэвтэгин и налил коньяку.
Потом постучалась Полина Андреевна. Она принесла тарелку варёных лососиных пупков и вязаные шерстяные носки. Раскупорили бутылку шампанского.
После неё явились артисты. Коньяку осталось на самом донышке.
Урэвтэгин растерянно посмотрел на свет бутылку и решительно заявил:
— Больше никого не пустим! Хватит поздравлений! Ему-то ничего, — он кивнул в сторону Тыплилыка, — каждый хочет с ним чокнуться.
Цой хитро подмигнул и достал из чемодана плоскую бутылку.
— О! "Старка"! — уважительно произнёс Урэвтэгин.
Долго в крайней комнате, в той, которая ближе всех к выходной двери, слышался сдержанный гул разговора. Цой и Урэвтэгин поздравляли с тридцатилетием товарища Ивана Тыплилыка.
Наутро Урэвтэгин, успевший выглянуть на улицу, прибежал радостный и взволнованный.
— Скорее вставайте! Пурга кончается!
Ветер дул понизу. Над головой голубело зимнее холодное небо, освещённое далёким солнцем. По сугробам, застругам, крышам змеилась позёмка.
Верно сказал Урэвтэгин: похоже было на то, что пурга кончается.
В столовую уже шли без провожатого.
После завтрака Баштанов объявил, что для того чтобы быстро привести в порядок аэродром, требуется помощь всех пассажиров. Все дружно поддержали его. Каждый хотел чем-нибудь приблизить день своего отлёта.
Вооружившись лопатами, люди вышли на аэродром, где уже трудились бульдозер, трактор и ротор.
Песцы чувствовали себя хорошо, и Тыплилык тоже радовался. Он громко разговаривал с ними, рассказывал о замечательном концерте. Дверца была открыта, и свежий воздух волнами врывался в самолёт, вынося затхлый запах звериного жилья.
Сотник осмотрел самолёты и похвалил Тыплилыка:
— Молодец, содержишь машины в порядке.
Бортмеханики расчехлили машины, и вскоре аэродром огласился рёвом двигателей.
Перед обедом радист принёс неутешительные новости: на северо-востоке, в Анадыре и в южных портах по-прежнему бушует пурга.
А здесь, в Мокрове, окончательно стихло. В посёлке тарахтел трактор, готовясь отправиться в тундру за оленьим мясом.
Тыплилык с нетерпением ждал его возвращения.
Он стоял возле домика дирекции совхоза и смотрел на ночные огни. Вспыхнули звёзды, и полная луна поплыла, то и дело скрываясь за редкими облаками. Мысль о полутора тысячах рублей помимо его воли не давала ему покоя. А не попросить ли Баштанова, чтобы он написал какую-нибудь бумажку? Да ещё долг Урэвтэгину…
Тыплилык сел на ступени крыльца.
Крыши домов, облитые лунным светом, странно мерцали. Ветер начисто сдул с них снег, обнажив металл и большие красные буквы "Standard oil".
На тракторных санях приехали оленеводы. Появился Беркут. Он подозвал Тыплилыка.
— Вот для твоих песцов.
Оленьи туши сняли, и на дне тракторных саней Тыплилык увидел внушительную кучу обрезков и внутренностей. Они ещё не успели застыть на морозе и блестели свежо, сочно.
Здесь было корму на целую неделю!
— Вот спасибо! — Тыплилык крепко пожал руку Беркуту.
В темноте весело горели огни аэропорта, гостиницы. Прожектор, установленный на крыше метеорологической будки, протянул луч в тундру. В небе сияли звёзды и строго смотрели на притихшую землю. Скрип снега под ногами Тыплилыка был громким и резким. Трудно поверить, что только вчера он полз почти на брюхе, чтобы пройти это короткое расстояние от самолёта до гостиницы.
Тыплилык отворил дверь и вошёл в тесный тамбур. Здесь толпились курильщики. Маломощная лампочка едва виднелась в облаке табачного дыма. Тыплилык поначалу удивился — ведь никто не запрещает курить в коридоре и в номерах. Но потом догадался, в чём дело: каждому лишний раз хотелось убедиться, что уже не бушует снежный ураган, что кругом тихо. Люди говорили вполголоса, как будто боялись спугнуть хорошую погоду.
