Михаил Орловский - Нескорая помощь или Как победить маразм

— Чего? — не поняла коллега.

— Да это я о своём, — признался академик.

Наутро, ещё тёплый, но облучённый и исколотый пациент дозревал в палате. На конференции Академик докладывал поступающих. У пневмонии, как и ожидалось, выявились незначительно повышенные лейкоциты, а на рентгене в нижних отделах правого лёгкого значилась инфильтрация. Всё это пахло очевидностью и без анализов. Начмед проверила выполнение Стандартов, сморщила нос на отсутствие утренней биохимии и перешла к следующему пациенту.

После конференции Михалычу захотелось зайти в палату к больному, пожать ему руку и сказать, что во всём виноваты они, Стандарты. Что он не хотел. Что он пытался избежать рисков, но вариантов не оставалось. И ещё что-нибудь. Что-нибудь тёплое, обнадёживающее.

Однако монолог не удался. Академика позвали в приёмник, и он вновь стал принимать поступающих пациентов, сжимая своё сердце при каждой новой строчке, сделанной им в листе треклятых назначений.

Но не всегда сотрудники приёмного отделения беспрекословно слушались Стандартов оказания помощи. Иной раз душа протестовала, и врачи действовали, ведомые здравой логикой. Другими словами, они лечили тупо не по стандартам.

Если я ещё не писал, то сейчас настало как раз время сообщить об одной важной детали из жизни нашей славной больницы. Речь пойдёт про поликлинику, располагавшуюся в одном с нами здании. Данное учреждение не выделялось необычайностью, но вот близость стационара, а тем паче приёмного покоя, сгубило в ней всё то светлое, что когда-то там, несомненно, существовало.

Медработники поликлиники, некогда успешно лечившие население СПб, раз и навсегда отказались от экстренной помощи. А зачем трудности? Чуть что — оперативный звонок в приёмный покой. Вроде как, бегите к нам, здесь бабуся помирает. Или на другой манер. Возьмут кресло-каталку, посадят в него тяжелобольного и прикатят в смотровую. Всё. Порой подобный пациент обнаруживался лишь случайно проходящей мимо медсестрой. Обнаруживался, слава богу, ещё в тёплом виде. При расспросе выяснялось: человек доставлен поликлиникой. Ни направления, ни диагноза, ничего. Пустота, мрак и фельдшеризм. К чему лишняя бюрократия с бумажками? Приёмник — он сам разберётся. Чай, не дети уже.

Естественно, подобным поликлиническим безобразием должен был кто-то командовать. Столь тяжкое бремя на себя возложила одноимённая заведующая, она же зам главного врача по поликлинической работе — Тазарева Елена Георгиевна. К сожалению, высокому званию врача Елена Георгиевна соответствовала худо. Виной сему факту оказалось банальное потребление тех напитков, которые большинство из моих однокурсников закончили принимать уже на третьем курсе. А заведующая не смогла притормозить после окончания вуза и в наши дни предстала перед автором в том, что есть. Иными словами, с потреблением горячительного и градуссодержащего, личность завполиклиникой уверенно деградировала в прямо пропорциональном выпитому порядке. Вместе с собою Елена Георгиевна тянула в омут и всё вверенное ей заведение здравоохренения.

Для любителей конкретики и деталей привожу пример. Однажды бабушке стало плохо. Ну, плохо и плохо. Ничего вроде бы страшного. Конечно ничего, случись подобное с ней дома. Вызвала бы «скорую» и всё. Однако пенсионерочке не повезло. Ей заплохело около кабинета участкового терапевта. Она побледнела, проступил холодный пот, и закружилась голова. Окружающие пациенты бросились к врачу. Мол, разрешите без очереди, неотложный случай. Медики, несмотря на отсутствие полиса, действовали оперативно. Буквально через три минуты подле бабули стояли четыре терапевта во главе с заведующей.

— Звоните в приёмник, — огласила результаты осмотра пациентки последняя. — Явно не стандартная ситуация.

Позвонили. Вызвали. Спустя минуту, бросив поступающих больных, прибежала эскулап приёмного покоя Себеда Наталья Владимировна. Отодвинув бригаду наблюдающих медиков, она приблизилась к пациентке. Бабулька продолжала бледнеть, а на губах нарисовалась вызывающая сухость.

— Скажите, вы сахарным диабетом, случайно, не болеете? — первым делом стала собирать анамнез Наталья Владимировна.

Пациентка в знак согласия покачала головой.

— А утром лекарства принимали? — продолжала доктор.

Аналогичный прежнему кивок подтвердил и эту информацию.

— А завтракали? — Наталья Владимировна всё же вынудила бабульку сказать хоть слово.

— Нет, — пролепетала пациентка. — Я шла кровь сдавать, поэтому ничего не ела.

— Понятно, — окончательно утвердив сформировавшийся в голове диагноз, доктор Наташа обратилась к коллегам в белых халатах. — Бабушка ваша гипонула. Дайте ей сахар и на кресле, как обычно, спускайте к нам.

Неожиданно в процессе исцеления диабетной пациентки решила поучаствовать заведующая поликлиникой.

— Какой сахар? Вы же лечите глубоко не по Стандартам! — решила блеснуть она остроумием, вспоминая ситуации, связанные с гипогликемическими состояниями, но враз оказалась жестоко опущена.

— Между прочим, вы вообще не лечите, — заключила кратко приёмный доктор. — Хотите, я рапорт на неоказание помощи напишу?

Отвечать на подобный стопроцентно риторический вопрос никто не стал. Все молча разошлись по своим кабинетам, не забыв, правда, дать всё же бабушке сахар. На глазах леченная не по Стандартам пациентка порозовела, села и заулыбалась. Через тридцать минут, после повторного осмотра её отпустили домой. С наказанием периодически кушать и как можно реже ходить к шарлатанам, то бишь в нашу поликлинику.

Чудесно всё же познакомиться с человеком. Встретить его в наши дни редкость. Не найти его хоть днём с огнём. Дело случая. Поэтому в работе с Иркой всем нам повезло. Действительнейший человек. Не всем живущим на Планете настолько улыбается фортуна.

Как, например, не очень улыбалась последняя одному доктору на «скорой», где я тоже халтурил. Коллегу звали Пётр Гаврилович Пердюхин. Как многие мужчины, кому сейчас далеко за сорок, он не славился добротным ростом (чуть ниже метра шестидесяти). И как практически всех маленьких, дока преследовал наполеоновский комплекс неполноценности. Иными цифрами, Пётр Гаврилович являл собой личность чрезвычайно самолюбивую и амбициозную. Главное его изречение: «Я — врач! А вы — фельдшер». Вроде — всяк червячок знай своё место в земле.

Кроме доктора, среди тридцати работников на подстанции существовали два друга фельдшера — Паленов и Каленов, которых за глаза нарекли Чёрными санитарами». Пердюхин работал на «03» ещё с восьмидесятых, а санитары пришли в начале нулевых после демобилизации. Оба — под два метра ростом. Мощные и местами ужасающие. На вызовах у части пациентов при их виде исчезали все жалобы. И уж почти все отказывались ехать с ними в больницу, если того требовал диагноз.

В тот день произошло непоправимое. Бригада сложилась волею старшего по подразделению: Пердюхин и санитары очутились в одной упряжке. Три мужика, а с водителем — четыре! Здесь к гадалке не ходи: в течение дня в бригаде непременно назреет конфликт. И он-таки назрел. С завидной регулярностью то в кабине, то у постели больного раздавалось пердюхинское: «Я — врач! А вы — фельдшера! Делайте, как я сказал!» Всё больше давил Пётр Гаврилович своим высшим образованием. И вот результат. Получите. Чёрные санитары, которым амбиции старого доктора образца «замесить и нарубить» уже в печёнках засели, мечтали лишь об одном: дождаться вечера и разлететься по другим бригадам.