Послышался отдаленный гул. Полы задрожали, как будто поплыли под ногами. Невольно схватившись за косяк двери, Серафим опустил голову и шагнул в полутьму прихожей, оставив Графиню в недоумении. Дверь за ним захлопнулась сама собой.
В коридоре Серафим столкнулся с полковником, за спиной которого маячил молодой человек с серым лицом, почти лишенным черт.
— Познакомьтесь, это мой племянник… только что из провинции, приехал учиться на еврея… — пробормотал полковник и усмехнулся. Чувствовал он себя не совсем уверенно. Молодой человек слегка склонил голову и с интересом и любопытством провинциала уставился на Серафима. — Он тут набросал сюжет… нечто вроде комедии… может быть, вы посмотрите… куда же вы?..
Серафим спустился по жутко скрипящей лестнице, повернул налево, обходя какие-то вещи, выставленные за дверь, потом направо и очутился на улице. Некоторое время он стоял, не понимая, где он. Мимо, позванивая и, как будто приседая на стыках рельс, прополз полутемный трамвай сорок пятого года с портретом Старика на переднем стекле…
— Это опять я… — Голос Фомы вернул Серафима к действительности.
— Да, ну и что?.. — спросил Серафим.
— Неужели вы меня не помните?.. — Фома несколько смешался. — В школе я был таким херувимчиком… и вечно с забинтованной шеей, досаждали фурункулы… — Фома хохотнул, как будто бес из него высунулся. — А где ваша кузина, или… не знаю, кем она вам доводилась… такая, рыженькая, на дамском велосипеде, все носилась с заводными куклами… Боже мой, как давно это было… ведь мы не виделись целую вечность…
— Вы обознались… — Серафим запрыгнул на подножку трамвая, который со стоном стронулся и, скрипя и покачиваясь, пополз к Нескучному саду…
Начался дождь. Капли косо плыли по стеклу, сбиваясь в угол окна. Серафим закутался в плащ и закрыл глаза…
В сумерках сна Серафиму виделось что-то темное, смутное, точно ночные птицы сновали у него над головой. Почувствовав прикосновение, теплое, мягкое, липко-влажное и ласкающее, он прошептал чье-то имя и на миг очнулся, попробовал вытянуть ноющие ноги, вскользь глянул в окно и снова уснул…
Из сна или из яви донеслись голоса. Он приоткрыл веки. Трамвай стоял на какой-то неведомой остановке. Призрачный желтоватый свет сочился сквозь дождь и стекла. В луже поблескивало отражение знакомой кирпичной стены.
«Вот так-так…» — Серафим понял, что пока он спал, трамвай сделал круг и вернулся к дому Графини.
Чье-то лицо текуче проплыло наискось, исчезло, снова появилось, придвинулось, обрастая рыжей щетиной, как в замедленной съемке. Серафим узнал агента и затаился.
Агент направился к передней двери трамвая, а Серафим выскользнул через заднюю дверь и пошел вдоль кирпичной стены. Услышав шаги за спиной, он свернул в арку и затаился в нише. Шаги затихли. Он нащупал решетку, толкнул ее и очутился в кромешной темноте. Где-то капала вода. Вытянув руки, он сделал несколько шагов, коснулся стены и по узкому проходу вышел на карниз. Он шел с опаской. Нетрудно было оступиться и упасть. Одно темное окно, другое, третье. Вспыхнул свет, пыльная полоса протянулась через улицу и уперлась в стену дома напротив. Серафим осторожно заглянул в окно и невольно отшатнулся, увидев Графиню, потом снова заглянул, приник к стеклу.
В складках гардин и теней обрисовалось лицо Кальмана.
— Да, планы у меня несколько изменились… — Кальман слегка сдвинул гардины. Створка окна качнулась. В отражении стекла обрисовалась фигура Графини, ее бледное двоящееся лицо.
— Ты надолго?.. — спросила она.
— Я проездом… выглядишь ты неважно…
— Мне нездоровится… чувствую себя довольно скверно… — Вскинув руки, Графиня поправила волосы. Они вились, падали локонами на лицо, рассыпались по плечам. Сквозь пряди она наблюдала за Кальманом и прислушивалась к звукам фортепьяно, доносившимся откуда-то из этажей дома. Звучала одна и та же музыкальная фраза, без конца повторяющаяся. — Где ты остановился?..
— В гостинице…
— Разумеется… в каком-нибудь захудалой гостинице с пыльными пальмами и геранями в горшках… не понимаю, как ты можешь вести такую жизнь… чего-то ждать, опасаться, вздрагивать от голоса за спиной, от жеста, в ужасе, что тебя узнали, выследили… можно с ума сойти от всего этого… — Она закрыла глаза, не в силах сдержать слез. Ей вспомнился сырой и гулкий подъезд, винтовая лестница, звуки шагов, отголоски. Кальман долго не открывал ей дверь. В комнате было сумрачно. Стены сплошь завешаны желтыми, сморщенными от клея афишами. Кальман был несколько смущен ее неожиданным появлением, как-то некстати смеялся и оглядывался. Он как будто чего-то опасался. И на это у него были все основания.
Графиня не могла вспомнить, что она сказала ему, и что наговорил ей Кальман со свойственной ему истеричностью и в каком-то странном восторге.
Она ушла в слезах, а Кальман исчез из города. Появился он как всегда неожиданно на одном из ее приемов по четвергам.
— Прости… и выходи за меня замуж… — Он подался вперед, обнял ее. Она невольно отшатнулась.
— Что ты себе позволяешь… — пролепетала она. Казалось, она пребывала в нерешительности, не знала, как себя вести с ним. Она боялась обидеть его. Кальман изменился, приобрел нечто свойственное всем агентам Тайной Канцелярии. Во всех его движениях чувствовалась какая-то кошачья осторожность, и держался он с такой уверенностью, какой трудно было от него ожидать после всего того, что случилось.
— Я понимаю, тебе стыдно видеть меня, потому что у меня скверная репутация среди людей определенного рода занятий и известного круга… — Лицо у Кальмана передернулось.
— Нет, вовсе нет, но…
Ночь они провели в какой-то захудалой гостинице с пыльными пальмами и геранями в горшках. Утром она нашла на столике записку.
«Буду ближе к вечеру. Целую…»
Кальман стоял у окна боком к Графине. Лицо его было острым, злым. Графиня подумала, что вот сейчас он опять наговорит ей раздраженным тоном обидных слов и уйдет. Рассеянным, затуманенным слезами и непрошеными воспоминаниями взглядом и жестом она тронула его волосы. Прошлое все еще жило в ней, но какой-то притушенной жизнью. Внезапно, сама того не желая, она приникла к его груди и с таким покорным и кротким видом.
— Кажется, кто-то стучит… — Кальман отстранился.
Вошел грум.
— Да милый… что тебе?.. — спросила Графиня, теребя веер.
— К вам посетитель…
— Пусть подождет…
Грум вышел, прихрамывая.
— Это племянник полковника… — Графиня обмахнулась перьями веера. — Всю душу из меня вымотал… говорит, за домом следят… и кажется он прав… может быть, это как-то связано с покушением… ты что-нибудь слышал о покушении?..
— Да, что-то слышал… — Кальман улыбнулся глазами.
— Так это ты?..
— Нет, вовсе нет… а покушение довольно странное, ты не находишь?.. ведь никто не пострадал, если не считать изрешеченного пулями лимузина… — Кальман прикрыл глаза ладонью.
— Вот как… и все равно мне страшно… я боюсь за тебя… — Графиня прижалась лицом к его груди.
— Не беспокойся за меня… ничего со мной не случится… — Кальман отошел в глубь комнаты. Он был несколько смущен и растроган. Увидев висящий на спинке стула мокрый плащ, он накинул его на плечи.
— Ты уже уходишь?..
— Мне нужно идти… у меня назначена встреча с одним любопытным человеком… он недавно приехал в городе… вот перед кем я бы и в грязь упал… может быть, он и есть тот самый Избавитель, о котором говорит весь город?..
Свет фар ослепил Серафима. Он покачнулся и с трудом удержался на карнизе. Пока он приходил в себя, комната опустела. По решетке он спустился на террасу. И снова его ослепил света фар.
К дому подъехал лимузин, гремя помятыми крыльями. Замелькали тени, обегающие дом. Серафим втиснулся в нишу стены. Видеть он уже не мог, но слышал, как агенты ломились в запертую дверь…
Уже несколько часов Жанна и Моисей блуждали в лабиринте крутых и извилистых улочек старого города.
— Все, я дальше не пойду… фу… — Со вздохом облегчения Жанна упала на скамейку. — Это какой-то кошмар… и туфли жмут… точно кандалы…
Моисей не ответил. Он читал афишу летнего театра и думал о незнакомце, который встретился ему у дома Графини. Края афиши вздулись. Он сморгнул. С близкой к галлюцинации ясностью меж строчек мелькнуло лицо Серафима, пропало, снова всплыло.
«Неужели это был Серафим?.. нет, не мог он так измениться…» — Никак не вязалось осунувшееся лицо незнакомца, похожее на алебастровую маску, с тем лицом, которое Моисей так хорошо помнил.
— Ну, что ты молчишь?.. — Жанна потянула его за рукав плаща.
— Увы, мне нечего тебе сказать, мы вполне могли заблудиться, могли свернуть не туда, как это бывает…
