И вот стекают короткие редкие капли, кроткие капли с крыши, усеребренной росой, под своею почти невесомою тяжестью капают в старую прозеленевшую бочку, по пояс осевшую в землю. В тишине на рассвете далеко над озером разносится этот звучный удар падения воды, но только крошечный младенец, совсем еще недавно растворивший свои чудесные, свои прекрасные ресницы навстречу жизни, только он во сне немного вздрагивает от каждого удара, от каждого невесомого падения и улыбается.
Проснутся взрослые, умоются, съедят свой завтрак, заведут за воротами двигатели своих оставленных на ночь машин и тракторов, запрягут лошадей, заспешат в конторы, на фермы и в ясли, и никому не будет внимания и дела до старой прозеленевшей бочки под крышей, в которую так беззвучно и уныло падают одинокие капли. И даже младенец уже забудет об утренней своей улыбке, он будет занят жизнью, своей, еще такой небывалой, и радостной, и страшной.
Так вроде бы уныло падают в будни домашних однообразных событий капли, большие и малые, утяжеленные и легкие, капли времени, капли секунд, минут, часов и дней. И женщине, которой времени нет ни минуты, чтобы разогнуться от плиты, стиральной доски или машины, от люльки, качалки или детской коляски, которой некогда накрасить губы, поправить съехавший чулок, ей начинает казаться, что она погрязает в этом однообразном течении событий, в этом засасывающем быте, что она стареет и становится неинтересной. Так мужчина, которому временами некогда вздохнуть между бороздами трактора и плуга, между досадой и занудством избуксовавшейся в проселке машины, среди отчетов, визитеров, заседаний, начинает иногда задумываться горестно над тем, что жизнь его проходит как-то вроде бы не так, куда-то в сторону от истинных событий, и ему вдруг жалко сделается и себя и дней своих, потраченных как будто бы напрасно, и так захочется встряхнуть души своей такую вроде некогда сиреневую цветь…
Но вот однажды пройдет под эту крышу, залитую бисером росы и медленными каплями, поэт, вдруг будет остановлен он в изумлении, застынет над старой, над всеми позабытой и всеми презираемой бочкой, в которой не тонут, а оживают серебряные капли, и малахитовые круги от них почти беззвучно, но со вздохом пробегают в чистой и замирающей воде. И может быть, столетия будет он стоять здесь, Фредерик Шопен, Роберт Бернс и Архип Куинджи, и тысячам столетий принесет отсюда незабвенную и такую окрыляющую мелодию, равной которой еще не появлялось из человеческого сердца.
Или другой взволнованный, но строгий человек, немного тучный и так отяжеленный годами, болезнями, заботами огромной, но дружной и трудолюбивой семьи, вдруг сядет за клавесин, услышав, как ниспадают в обыкновенную полупустую бочку за окном одинокие капли дождя. А через полтора века другой великий музыкант скажет так: «Эта музыка — наилучший источник молодости. Она обновляет душу». А еще один великий композитор выскажется по поводу этого чуда, быть может, возникающего от крошечного отзвука холодной капли, упавшей с ветки рябины в бочку с дождевой водой, приблизительно в таком духе, что здесь глубина звучания соприкасается с глубиною тайны мироздания, где гармония беседует сама с собой.
А что же можно нам сказать по поводу тех внешне незначительных мгновений, которые не просто уподоблены падению капли, а течению одной или многих молодых и старых, горестных и счастливых, настойчивых и скромных человеческих жизней, которые навсегда уже связаны одна с другою общностью крови, сердца, судьбы.
Зачем люди женятся
Зачем люди женятся? Не знаю. Быть может, я и знаю, но не хочу отвечать на этот вопрос. Тем более сейчас. Я расскажу лучше теперь и ни минутой позднее, как в старые времена возвращались с войны гребенские казаки.
Возвращаясь с войны, казаки подгадывали так, чтобы к станице родной им выйти под вечер. Уже в виду родных куреней они затягивали свою походную песню. И пели ее как только могли. И, не входя в станицу, прямо перед нею останавливались они, но с коней не сходили.
И вот их жены в сопровождении матерей, сестер, детей и прочих родственников выходили за станицу в поле с водой и чистыми, специально к этой встрече, славной и сердечной, приготовленными полотенцами. Жены становились перед конями на колени, мыли им копыта, вытирали полотенцами и целовали их, многотрудные, принесшие к родному порогу из дальней да из жуткой небывалости родного человека. И не было тогда в станице никого, кто бы, пускай не наяву, но сердцем, сердцем бы своим, не прослезился. Да и конь казацкий со слезою клонил свою верную голову.
Вот такая бывает на свете весть от одного сердца к другому, а то и ко всем разом, и весть такую никаким огнем не спалить.
Глава IV
Возжигание огня [продолжение]
На островах Полинезии, в южной части Тихого океана, среди людей доброжелательных и поэтичных с незапамятных времен расцвел прекрасный обычай: если девушка согласна соединить свою судьбу с судьбою полюбившего ее и ей полюбившегося мужчины, она выбирает момент, когда тот уходит в море, приходит к нему в хижину, разводит в очаге огонь, и счастливец, возвращаясь из трудного и опасного плавания, издали видит в стенах своего дома огонь. Тепло и свет огня говорят счастливцу, что жизнь его меняется, что прекрасное и преданное сердце готово разделить с ним радость и горе, успех и неудачу, что он теперь и сам уже совсем другой, он стал богаче и тревожней, мир для него удвоился, а волны стали добрее, а звезды склонились ниже, и кажется теперь поэтому, что еще одно мгновение — и до них можно будет дотянуться рукой.
В Индии возжигают огонь при свадебном празднестве, бросают в него масло и ароматические вещества и потом еще льют в огонь масло. И свадьба признается завершенной, брак состоявшимся и нерасторжимым, когда муж обводит жену семь раз вокруг священного огня. Во все времена и у всех народов свадебный обряд как начало брака и сам брак всегда почитались явлением священным и по возможности пожизненным.
В самом деле, что может быть серьезней и возвышенней, чем добровольное искреннее и прекрасное приношение двумя молодыми людьми всех дней своей жизни друг другу! Приношение раз и навсегда. Жизнь слишком сложна, слишком превратна и возвышенна по самой своей сути, чтобы можно было принимать в ней опрометчивые и легкомысленные решения, исходя из сиюминутных поползновений и прихотей. Так много в жизни зависит от, казалось бы, мелочи, так важно именно вовремя и со всей отдачей сил прийти кому-то на помощь, самому эту помощь оказать, а порою и пожертвовать чем-то существенным, чтобы позволить себе решиться на ошибку.
Довольно часто люди, умудренные жизненным опытом или просто умные, говорят, что побеждает в повседневной борьбе тот, кто совершает меньше ошибок. И это не только в повседневности, но и в делах великих, как говорится, всесветных. Взять хотя бы такое отвратительное, но пока что повседневное для того или иного региона, народа, государства явление, как война. Если вдуматься, если вникнуть в глубину и сущность этой мерзкой напасти, то состоит она сплошь да рядом из ошибок, несуразностей, просчетов. Нет ни одного — да и не будет — полководца, который не совершил бы множества трусливых или неразумных поступков, и самые знаменитые, самые удачливые из них отличаются от своих противников, поверженных во прах на глазах у всего человечества, тем, что разумное старались увидеть (не боялись этого), понять и более не повторять своих ошибок. Не все и не всегда в жизни зависит от человека, слишком ничтожен он перед тем сонмом хитросплетений и якобы случайностей, которыми на первых же шагах встречает его мир, и спесивость, лизоблюдничество, самоуверенность не лучшие друзья и советники для начинающего жить человека. А именно в это время, в пору, когда мы фактически еще ничего не знаем о жизни, мы бываем наиболее самоуверенными и беспечными, советов признавать не хотим, помощь старших рассматриваем как грубое вмешательство в наши дела, опыт прежних поколений, традиции, накопленные народом веками, а то и тысячелетиями, мы определяем как ненужный хлам и отжившую бутафорию. Спора нет: жизнь идет. И не идет, а теперь уже летит, многое из того, что было приемлемо и даже необходимо тысячу лет назад, уже выглядит смешным, но есть, и будут, и останутся навсегда вечные и священные понятия, без которых жизнь становится бессмысленной, а порою и невозможной. К таким вечным и непреложным требованиям жизни относится в первую очередь супружеская верность и полная, беспрекословная и порою жертвенная самоотдача всей своей жизни в дар и в услужение одного супруга другому, во имя высших, бескорыстных и кристально чистых побуждений. Чистота всегда была и будет благотворной и единственной основой для сближения, соединения и пожизненного единения двух раскрывающихся друг другу сердец.
